Я поджала губы.

— Я слишком слабая, — сказала я, как будто это было самым главным, — ничего не изменится. Ничего.

Я не хотела больше говорить на эту тему. Пальцы замерзли, и я положила часы на колени, чтобы натянуть перчатки.

— Эй! — воскликнул Пирс, глядя на часы. — Это мое!

Открыв рот, я посмотрела на Пирса, но тут я все поняла.

— Неудивительно, что чары не сработали. Это были твои часы? — я запнулась. — Прежде, чем они стали папиными? Может быть, я могу попробовать еще раз вызвать его.

Но он покачал головой, явно желая прикоснуться к часам.

— Нет, — сказал он. — Вы его дочь, и ваша кровь гораздо сильнее разжигает чары, чем кусок металла или воображение. Если бы он был в состоянии отозваться, он появился бы.

С горящим взглядом, облизнув губы, он попросил:

— Можно мне?

Я молча протянула часы. Улыбка Пирса была так прекрасна, что было почти больно видеть ее.

— Они мои, — прошептал он. Затем быстро поправился. — Простите меня. Я имел в виду, что когда-то они принадлежали мне. Наверно, их продали, чтобы оплатить стоимость камней, которыми облицевали мою могилу, чтобы я не восстал и не отомстил за свою смерть. Видите? — сказал он, указывая на вмятину. — Она появилась, когда меня сбросила больно норовистая кляча.

Я наклонилась посмотреть, немного отвлекаясь от своих несчастий.

— Интересно, портрет моей возлюбленной все еще здесь? — произнес он, осматривая часы. Мои брови взлетели вверх, когда Пирс коротким ногтем провел по крошечной царапине и прошептал какие-то слова на латинском. Задняя крышка отошла, и оттуда вывалился на землю сложенный лист бумаги.

— Это не то, — протянул он со вздохом, и я подняла лист, передавая ему.

— Что это такое? — спросила я, и он, пожав плечами, протянул мне папины часы и стал разворачивать не совсем белый клочок бумаги. И тогда мое сердце, казалось, остановилось, когда аромат папы донесся до моего носа, вызвав шквал воспоминаний во всем теле. Пирс не заметил выражения моего лица и уставился на листок.

— Мой маленький светлячок, — прочитал он, и слезы хлынули из моих глаз, когда я узнала автора этих строк. — Я пишу это письмо вечером сегодняшнего осеннего дня, и ты уже спишь. Ты все еще ребенок, но сегодня я увидел женщину, которой ты станешь… — Пирс остановился, и он перевел взгляд на меня. — Это для вас, — сказал он, помедлив. Он выглядел грустным, разделяя со мной мою тоску.

— Прочитай его мне, — прошептала я сквозь рыдание, — пожалуйста.

Пирс неловко сдвинулся, потом начал снова.

— Сегодня я увидел женщину, которой ты станешь, и ты так красива. Мое сердце разрывается от того, что я, скорее всего, не увижу, как ты взрослеешь и как ты войдешь в полную силу; но я горжусь твоим мужеством и трепещу от тех высот, которых ты достигнешь, когда твои силы возрастут, соответствуя твоему неугасаемому духу. — Я задержала дыхание, пытаясь остановить слезы, но они не слушались. — Не бойся доверять своим способностям, — продолжал Пирс мягким голосом, — ты намного сильнее, чем ты думаешь. Никогда не забывай, как жить жизнью полной и храброй, и никогда не забывай, что я люблю тебя.

Пирс оторвал взгляд от письма и положил его мне на колени.

— И подпись — папа, — я фыркнула, и Пирс, улыбаясь, наблюдал, как я вытираю глаза.

— Спасибо.

— Маленький светлячок? — спросил он, стараясь отвлечь меня от душевной боли.

— Наверно, из-за волос, я так думаю, — ответила я, поднимая бумагу к лицу и глубоко втягивая слабый аромат, пока его не разбавил запах дыма и снежного утра.

— Спасибо, Пирс, — сказала я, мягко сжимая его ладонь. — Я никогда не нашла бы тайник, если бы не ты.

Молодой человек улыбнулся, нежно убирая пряди волос с моих глаз.

— Я сделал это не намеренно.

Может быть, думала я, улыбаясь и поглядывая на Пирса. Чары сработали в конце концов — против всех правил природы и магии именно любовь принесла мне весточку с того света. Мой папа гордился бы мной. Он гордился мной и знал, что я стану сильной. Это было всем, что я когда-нибудь желала. Я глубоко вздохнула, наполнив легкие свежим рассветным воздухом. Слезы снова грозили разразиться потоком, и я в поисках, чем бы отвлечься, повернулась, чтобы взять мамин подарок.

— Мама подписала мое заявление, — сказала я, с неожиданной решимостью нащупывая конверт рядом с собой. — Я собираюсь сделать это. Пирс, папа сказал верить в свои способности, и я собираюсь сделать это. Я поступлю в ОВ!

Но когда я повернулась к нему с подписанным заявлением в руке, его уже не было. Мое дыхание перехватило. С широко раскрытыми глазами я смотрела на восток, наблюдая первую вспышку красного золота сквозь черные ветви. По всему городу раздался звон колоколов, празднование нового дня. Солнце взошло. Он исчез.

— Пирс? — прошептала я, и рука с заявлением медленно опускалась. Не веря, я уставилась на стул, где он сидел. Его следы были все еще там, и я слышала аромат угольной пыли и крема для обуви, но я была одна.

Ветер раздул костер, и теплая волна сместила волосы с моего лица. Утешающее тепло, как прощальное прикосновение руки к моей щеке. Он ушел, как и этот ветер.

Я перевела взгляд на папины часы, крепко сжав их в ладони. Я собираюсь набраться сил. Моя выносливость улучшится. Мама верит в меня. Папа тоже. Дрожащими пальцами я сложила письмо обратно в часы, и резко защелкнула тайник.

Глубоко вздохнув, я направила взгляд в кристальную чистоту утреннего неба. Солнцестояние закончилось, но все остальное? Все остальное только начиналось.