— Дэвид, а ты молишься о помощи, когда у тебя неприятности? — спросил однажды у меня дед.

Сначала этот вопрос показался мне незначительным, но дедушка настаивал и я понял, что он клонит к чему-то очень важному.

Конечно же, я благодарил Бога за все хорошее, что у меня было: за родителей и дом, за учебу. И я постоянно, всей душой молился о том, чтобы однажды Господь избрал меня для исполнения Его воли в этом мире. Но я редко молил Бога о какой-то конкретной помощи.

— Дэвид, — сказал дед, глядя на меня без обычной искринки в глазах, — день, когда ты научишься открыто молиться о какой-то особой нужде, станет днём, в который ты познаешь силу молитвы.

Я тогда не все понял из того, что он мне говорил, потому что мне было всего 12 лет и еще я инстинктивно боялся этой мысли — молиться открыто, публично. Это означало сказать вслух, так, чтобы слышали другие: "Я хочу того-то и того-то". А это означало идти на риск, что молитва не будет услышана.

Смысл дедушкиного высказывания открылся мне совершенно неожиданно и при трагических обстоятельствах. Сколько я помнил, мой отец был очень болен. У него была язва двенадцатиперстной кишки и более десяти лет он жаловался на боли.

Однажды, возвращаясь из школы, я увидел промчавшуюся мимо меня "скорую помощь". Я сразу догадался, куда она направляется и ещё издалека услышал крики отца.

В гостиной сидели несколько человек из нашей церкви. Врач не пустил меня в комнату к отцу. Я бросился к маме.

— Мама, он умирает?

Мать посмотрела мне в глаза и решила сказать правду:

— Врач полагает, что он проживет не более двух часов.

В это время отец особенно громко закричал от боли. Мать сжала мое плечо и быстро побежала в комнату.

— Я здесь, Кеннет, — сказала она, закрывая за собою дверь, но прежде, чем дверь закрылась, я увидел, почему меня не пустили к отцу. Его постель и пол были залиты кровью.

В этот момент я вспомнил слова дедушки: "Тот день, когда ты научишься открыто молиться о чём-нибудь особенном, то будет день, когда ты почувствуешь силу". Вначале я хотел пойти в гостиную, где сидели члены общины, и сказать, что я буду молиться за то, чтобы мой отец выздоровел, но не смог этого сделать. Даже в этот критический момент я боялся подвергнуть испытанию свою веру. Не вняв словам деда, я спрятался от всех в подвале, где у нас хранился уголь, и начал молиться, стараясь громкостью голоса восполнить недостаток веры.

Я не подозревал, что молился я как бы в громкоговорящую систему.

Наш дом обогревался горячим воздухом, и в каждую комнату были проведены трубы для него, выходящие из печи, рядом с которой я молился, поэтому мой голос разносился по всем комнатам. Сидевшие в гостиной вдруг услышали жаркую молитву, как бы проникавшую через стены. Слышали ее и врач, и мой отец, лежавший в кровати.

— Позовите сюда Дэвида, — прошептал он. Меня провели наверх мимо любопытных глаз. Я пришел к отцу. Отец попросил доктора Брауна немного подождать в холле и сказал, чтобы мама прочитала 22 стих из 21 главы Евангелия от Матфея. Мать открыла Библию, нашла нужное место и прочитала: "И все, чего ни попросите в молитве с верою, получите". Я почувствовал сильное волнение:

— Мама, не можем ли мы применить это к папе?

Мать прочла этот отрывок раз двенадцать, и, пока она читала его, я поднялся с кресла, подошел к отцу и положил руку на его лоб.

— Иисус, — молился я, — Иисус, я верю тому, что Ты сказал. Исцели моего папу.

Затем я подошел к двери, открыл ее и сказал громко и четко:

— Пожалуйста, войдите, доктор Браун. Я... (мне трудно было вымолвить это) я молился с верой в то, что отцу станет легче.

Доктор Браун снисходительно отнёсся к серьёзности двенадцатилетнего мальчика, улыбнулся тёплой сострадальческой, но без тени веры улыбкой. Но эта улыбка сменилась сначала замешательством, затем  выражением  крайнего  удивления, когда он осмотрел отца.

— Что-то произошло, — сказал он. Голос его прозвучал так тихо, что я еле расслышал, что он сказал. Дрожащими руками доктор Браун взял инструменты и измерил отцу давление.

— Кеннет, — произнёс он, поднимая веки моего отца, ощупывая его живот и проверяя давление, — Кеннет, как вы себя чувствуете?

— Я чувствую как будто бы прилив сил.

— Кеннет, — сказал доктор, — я только что был свидетелем чуда.

Мой отец тут же встал на ноги, а я в тот же момент был избавлен от сомнений о силе молитвы.

В этот день, направляясь на дедушкину ферму, я вспомнил этот случай, происшедший много лет назад.

Я был очень рад увидеть деда таким же жизнерадостным, как всегда. Он стал немного медлительным в движениях, но его ум был по-прежнему живым и мудрость проницательной. Он уселся в старое кресло, и я рассказал ему о всех моих приключениях. Я говорил около часа без перерыва, а он только изредка задавал мне вопросы. Я закончил свое повествование своим собственным вопросом:

— Дедушка, что ты думаешь насчет всего этого? Как ты считаешь, был ли это Божий призыв помочь тем ребятам?

— Нет, — сказал дед.

— Но столько всего... — начал я.

— Я думаю, — продолжал он, — что эта дверь навсегда закрылась для тебя, Дэвид. Думаю, что Господь не даст вскоре возможности тебе увидеть тех семерых ребят. И я скажу тебе, почему. Потому что, если ты увидишь их, ты сочтешь, что твоя миссия среди нью-йоркских подростков закончена. А я думаю, что для тебя приготовлены более важные вещи.

— Что ты имеешь в виду?

— Дэви, сынок, у меня такое ощущение, будто тебе вовсе и не предназначалось встретиться с этими семерыми ребятами, но, напротив, с тысячами таких, как они.

Сделав паузу, чтобы я всё понял, дед продолжал:

— Я имею в виду всех запутавшихся, опутанных грехом и преступлением ребят Нью-Йорка, которые могут кончить убийством, если мы не поможем им. У меня такое предчувствие. А ты, Дэвид, единственное, что должен сделать — это расширить свой горизонт.

Мой дедушка умел вдохновить меня. Мое прежнее желание как можно скорее убраться из Нью-Йорка переросло в совершенно противоположное желание вернуться назад и как можно скорее взяться за работу. Я сказал это деду, но он только улыбнулся в ответ.

— Легко говорить об этом, сидя в этой теплой кухне и разговаривая со своим старым дедушкой. Но подожди, когда ты встретишься с этими подростками и увидишь, насколько они полны ненависти и греха, ты увидишь, как нелегко будет работать с ними. Они хуже, чем ты думаешь. Это всего лишь подростки, но они знают уже, что такое убийство, изнасилование, гомосексуализм. Как ты собираешься разрешить такие проблемы, когда столкнешься с ними?

— Честно говоря, я не знаю.

— Позволь мне самому ответить на этот вопрос, Дэвид. Вместо того, чтобы останавливаться на этом, ты должен сосредоточить все внимание на самом главном в Евангелии. А что, ты думаешь, является самым главным?

Я посмотрел ему в глаза.

— Я достаточно много слушал своего собственного деда, чтобы дать ему ответ из его собственных же проповедей. Самое главное в Евангелии — это возрождение, рождение к новой жизни.

— Ты отлично отбарабанил это, Дэвид. Подожди. и ты увидишь, как действует Господь. И тогда в твоем голосе будет больше волнения. Для тебя это пока только теория. И все же великое во Христе очень просто: настоящая встреча человека с Богом производит перемену в нем.

Судя по тому, что силы моего деда в конце концов начали иссякать, я понял, что наш разговор скоро закончится. Дедушка встал с кресла и пошел к двери. Но зная, что в душе он любит драмы, я чувствовал, что самое важное в нашем разговоре будет произнесено сейчас.

— Дэвид, — сказал дедушка, взявшись за ручку двери, — я действительно обеспокоен твоей будущей жизнью в Нью-Йорке. До сих пор ты был защищён совсем другим образом жизни. Когда ты встретишься с человеческой злобой во плоти, это может глубоко потрясти тебя.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: