А оправа, у самого выхода из пещеры, поддразнивала пленника курчавая северная березка. Зацепилась она за какой-то уступ, собравший за века чуточку земли. Десятилетиями рос скромный кустик, пока не превратился в деревцо. В поисках питания тонкие корешки его подобно стальным сверлам, буравили нетолстый пласт камня, пробираясь к соседней трещине, пониже, где годами скапливался тонкий слой земли. И так, пробираясь в каждую трещину, корни и корешки укрепляли деревцо на крохотном уступе. Постепенно разрастаясь, березка плотно прижалась ветвями к обрыву и уже поднялась больше чем на метр.

Одинокая березка, будто сторожившая выход из пещеры, напомнила Феде, с каким трудом рубил он для костра такие же маленькие и неправдоподобно крепкие деревца. Добраться бы до нее, такой близкой и вместе с тем недоступной! Неказистый узловатый ствол у основания был толщиной с руку. Он мог выдержать тяжесть человека. А корни? Корни не подведут!

Всего пять - шесть шагов отделяли Федю от деревца. Но эти несколько шагов были так же непреодолимы, как и обрыв, которым заканчивалась пещера. В поисках трещины или выступа, где можно было бы закрепить веревку, Федя обшарил всю пещеру. Но дно ее и стены были словно отлиты из камня…

Оставалась последняя надежда - на испытанный охотничий топорик.

Федя достал из кармана рюкзака веревку и подтолкнул его ногой к потоку. Рюкзак скользнул по наклонному дну и, подхваченный водой, свалился вниз.

Федя лег и, насколько было возможно, подполз к выходу из пещеры. Широко раскинув ноги и упираясь свободной левой рукой в гладкий камень, правой он принялся зазубривать топориком узкую тропку к выходу. Постепенно, пядь за пядью, добрался он до небольшого порожка в спуске. Тщательно зазубрив его, Федя подготовил маленькую площадку. Осторожно поднялся на ноги. Но и отсюда дотянуться до березки ему никак не удавалось. По-прежнему близкая и недоступная, она словно поддразнивала его яркой пышной кроной.

Федя достал из-за пазухи приготовленную заранее веревку. Привязал к ней фонарик. Осторожно, чтоб не сорваться с ненадежной площадки, он слегка размахнулся и перебросил его через короткий плотный ствол березки. Фонарик закачался на веревке. Оставалось поймать его ременной петлей посоха.

Федя вытянулся так, что от напряжения хрустнуло в пояснице. А фонарик покачивался в воздухе и увертывался от петли. Федя толкнул его посохом. Фонарик сильно качнулся и с размаху неожиданно легко попал в подставленную петлю.

- Есть! - шепнул Федя.

Подтянул к себе фонарик, снял с веревки и пропустил в петлю оставшийся длинный конец. Получилась удавка. Федя крепко затянул ее на стволе деревца.

На всякий случай он проверил, прочно ли сидит березка, несколько раз дернул веревку. Ствол даже не качнулся.

- Выдержит! - решил Федя.

Чувствуя, как сильно и часто колотится в груди сердце, он сделал маленький осторожный шажок к обрыву. Еще шаг, чуть поменьше, еще… до березки оставалось совсем немного, когда нога скользнула по камню и Федя, ощущая в груди неприятный холодок, оторвался от края пещеры и повис в воздухе крепко держась обеими руками за веревку.

Опускаясь, он не отрывал взгляда от деревца. Корявый ствол чуть пригнулся, но держался прочно. И лишь курчавая молоденькая листва после каждого движения Феди ободряюще кивала ему сверху.

…Под ногу подвернулся неширокий замшелый выступ.

Федя встал на него плотно, всей ступней, проверил: крепок ли выступ. Лишь после этого он несколько ослабил веревку. Отдохнул немного. Дальше спускался смелее. Еще несколько метров - и ноги коснулись широкого каменистого карниза.

Федя крепко растер красные, обожженные веревкой ладони. Достал из кармана нож. Обрезав остаток веревки, он бережно свернул его и спрятал за пазуху.

Перед ним бурлила Семужья. За рекой широко раскинулась однообразно серебристая равнина. И лишь у самого горизонта еле приметно выделялись на голубом небе синеватые округлые сопки.

Федя любил природу. Но сейчас он не замечал ни красот раскинувшейся перед ним тундры, ни реки, оставшейся такой же первозданно дикой, как и много тысяч лет назад. Мысли его были заняты другим. Что может он сделать один, в незнакомых местах? Надо искать людей. Русских, саамов, коми-ижемцев, ненцев - все равно. Нужны люди!

Осматривая низменный правый берег, Федя увидел вдалеке что-то вроде шатра. За ним рассыпались по ягелю олени. Стадо разбрелось далеко вниз по течению реки и терялось из виду.

Федя знал: где олени, там и люди. Что за люди? Неважно. Они помогут. Они обязательно помогут.

Бурливая Семужья широко разлилась и кипела на выступающих из воды камнях и галечных отмелях. Федя подобрал рюкзак и спустился к реке. Прыгая с камня на камень, а кое-где ступая в неглубокую воду, он перебрался на низменный берег и пошел в сторону видневшегося вдалеке шатра.

Одиноко пасшийся в стороне от стада вожак первым заметил приближающегося человека. Высоко вскинув голову с ветвистыми рогами, он беспокойно рыл передней ногой мох. Человек подходил все ближе. Вожак всхрапнул, предупреждая стадо об опасности. И сразу же пугливые важенки, подталкивая перед собой тонконогих суетливых телят, отошли в сторону, опасливо оглядываясь на человека.

Усталому Феде было не до оленей. Он опешил к одинокой куваксе - летнему жилью пастухов. Составленные шатром жерди со скрещенными наверху острыми концами, покрытыми легкими хлопьями сажи, были обтянуты серым брезентом. Из круглого отверстия, оставленного вверху куваксы, поднимался дрожащий на солнце жидкий дымок. В стороне стояли нарты с аккуратно разложенной на них упряжью сыромятной кожи, с креплениями из рога и кости. У самого входа в куваксу лежала груда хвороста и рядом с ней - иссеченная почти до сердцевины плаха с врубленным в нее топором. Возле нарт черный мохнатый пес старательно глодал кость. Увидев пришельца, пес, не выпуская из лап кости, присмотрелся к нему и залаял. Впрочем, лаял он беззлобно, а яркие карие глаза его смотрели с нескрываемым любопытством.

Федя откинул полость, прикрывающую вход в куваксу. Неловко протиснулся в низкое отверстие. В падающем сверху расплывчатом круге света плавали синие полосы дыма. На толстом слое елового лапника, покрытого оленьими шкурами, виднелись ноги в меховой обуви. Лица отдыхающих пастухов скрывались в темноте, под брезентовым скатом куваксы, - подальше от жара костра и едкого дыма.

Увидев гостя, пастухи выжидающе приподнялись. Один из них быстро придвинулся к костру и стал сбивать пламя, подбиравшееся к кастрюле, подвешенной на обуглившейся рогульке. Из костра повалил густой едкий дым. Пастухи отодвинулись подальше от чадящего костра и заговорили по-саамски, браня неловкого товарища.

«Как же я с ними договорюсь, не зная языка?» - беспокойно подумал Федя.

Вытирая кулаком слезящиеся глаза, он хотел присмотреться к хозяевам жилья - и не мог: дрожащая пелена застилала куваксу все сильнее. Вместо людей Федя видел лишь расплывчатые, смутные пятна.

В жизни Феди издавна установилось одно незыблемое правило. Он не признавал слова «могу» и «не могу». В его сознании владычествовало одно лишь слово «НАДО!» Сейчас оно звучало особенно властно: «НАДО немедленно поднять людей на помощь Наташе и Володе! НАДО объяснить им, что произошло в горах. НАДО!»

И Федя, не теряя времени, приступил к объяснению.

- Там люди наша пропадай! Худой милиция тащит их. Силом тащит!

Саамы не шевельнулись. Лишь один из них повернулся к соседу и бросил несколько непонятных слов.

Это уже серьезно встревожило Федю. С таким риском и трудом вырвался он из сазоновской компании, выбрался из пропасти, пещеры, нашел людей… И теперь не может с ними столковаться, не может объяснить им, какая опасность грозит его друзьям!

- Давай, давай, живо! Ходи со мной, ходи на гора! - почти кричал он, плача от разъедающего глаза едкого дыма. - Помогай надо. Не милиция хватай наши люди. Худой человек!