Володя взял раковину и острой стороной стал соскабливать присохшую к сапогам грязь.

Наташа обернулась и случайно взглянула на Барбоса и Немого. Выразительное лицо девушки недоумевающе вытянулось. Оба конвоира уставились на раковину, как на живое опасное существо.

Первым взял себя в руки Барбос. Уверенный в том, что отчаянная девчонка нарочно показала раковину, он с деланной беспечностью сплюнул и неторопливо, вразвалку отошел в сторону. Ему необходимо было побыть одному, решить, как держать себя дальше.

Наташа заметила охватившее Барбоса смятение. С трудом преодолевая усталость, поднялась она с мягкого мха и пошла за ним.

Барбос остановился:

- Ты куда?

- А ты… не убежишь? - подозрительно присмотрелась к нему Наташа.

- Чего-о?

- Я не могу отпускать тебя далеко одного, - сказала Наташа. - Удерешь.

- Отойди! - в сиплом голосе Барбоса зазвучали угрожающие нотки. - По-хорошему говорю!

- Не выдумывай, - спокойно ответила Наташа. - Даром, что ли, мы ночь не спали, вас караулили? Сазонов-то удрал. Надо хоть тебя устеречь.

Барбос попятился и пригнул голову, словно оглушенный ударом. Он и в самом деле был оглушен услышанным. Задержанные караулили своих стражей! Кто же кого захватил? Кто кого ведет, стережет? Быть может, права эта девчонка? За ее спиной милиция и солдаты, пограничники и охотники и многие-многие из тех, кто не носит никакой формы. А где-то вдалеке маячила так хорошо знакомая и ненавистная колючая ограда лагеря. При одном воспоминании о ней Барбоса бросило в отвратительный мелкий озноб…

- Уйди! - захрипел он.

И разразился такой бранью, что на этот раз выдержки Наташи не хватило. Девушка отошла в сторону и опустилась на мох, но так, чтобы Барбос видел, что она не спускает с него глаз.

Наконец-то он остался один. Пристальный взгляд Наташи жег его, не давал собраться с мыслями, сосредоточиться. Барбос снял шапку и вытер ладонью мокрую голову. Страшная мысль не давала ему покоя: покончить все двумя выстрелами и бежать; бежать от девушки и парня, которые были его пленниками и вместе с тем строгими неумолимыми сторожами. Но куда бежать? Наташа и сама не подозревала, какой грозный смысл был в ее словах, обращенных к Барбосу: «Тундра для тебя мешок. А завязки от него в крепких руках, в руках Советской власти».

Барбос хорошо знал Кольский полуостров. Как ни велика тундра - надолго в ней не скроешься, а выйти из нее нелегко. Ох как нелегко! В каменистой малонаселенной пустыне заметен каждый человек. Выйди на побережье - там пограничники, проверка документов. Податься к порту? Без пропуска на пароход не сядешь. Если и доберешься сухопутьем, тундрой, до далекой железнодорожной станции - тоже не сразу уедешь… Сейчас, в начале июня, на юг устремился могучий поток пассажиров. Едут матери с ребятами на каникулы, пионеры в лагеря Ленинградской и южных областей, едут многочисленные отпускники. Подолгу ходят они отмечаться в очередь за билетами. Были б большие деньги!.. Но для того, чтобы появились деньги, необходимо забрать из тайника жемчуг. Прежде всего жемчуг! Нет, Сазонов придумал правильно: завести задержанных новоселов на Дикий Берег и бросить их там. Пускай выбираются, если смогут. Туда сам черт забегает раз в семь лет. Как ни крути - надо довести их до места целыми. Незачем самому лезть под такую статью, как умышленное убийство, да еще и с отягчающими обстоятельствами. Хватит! Учен!

Кольский полуостров - колоссальных размеров каменная глыба, кое-где чуть припорошенная тонким слоем наносной почвы, принесенной ветрами издалека за многие тысячелетия. В глубине полуострова невысокие, но крутые горы перемежаются с низинами, которые подобно каменным блюдам веками собирают землю и влагу. Южное побережье полуострова, омываемое Белым морем, невысоко. Зато северные берега упираются в Баренцево море отвесными скалами, глубоко уходящими в прозрачную холодную воду.

И летом, и зимой пустынны скалистые берега студеного Баренцева моря. Редко где в извилистых шхерах, сильно врезающихся в материк и имеющих пресную воду, жмутся к скалам домики прибрежных поселений, или, как по старинке зовут их на Мурмане, становищ. А дальше, на десятки километров, снова тянется безмолвная каменная пустыня.

Грозны берега Баренцева моря! Даже отважные заполярные рыбаки стараются держаться от них подальше. Знают они, какой опасности подвергает себя тот, кто соблазнится подошедшим к берегу богатым косяком мойвы или трески. Ловить лови, но оглядывайся: вдруг налетит шторм с моря! Случись какая заминка с машиной или управлением - и пропал корабль. Огромные океанские волны разобьют его о прибрежные утесы. А разбился корабль - нет спасения и людям. Если и повезет сильному пловцу, сумеет он в ледяной воде прибиться к берегу - не подняться ему на отвесные скалы, обросшие внизу скользкими водорослями. Могучая волна с размажу ударит пловца о камень - и никто не найдет его останков: глубоко Баренцево море и быстры его течения.

Вот почему рыбаки Мурмана стараются держаться подальше от побережья. А когда услышат они по радио весть о приближающемся с севера шторме - немедленно покидают прибрежные воды, как бы хороши ни были в них уловы. Крупные корабли спешат уйти подальше в море. Умелому моряку легче перенести ураган в открытом море, чем небольшой шторм у берегов, что исстари зовется в народе гибельным. Малые суда бегут в ближайшие шхеры, надежно укрывающие их от любой бури. Причудливо врезаются шхеры в каменистые берега, то робко пробираясь между скалами, то широко раздвигая их. Даже в ураган волна не может прорваться в затейливые каменные лабиринты. Только ветер злобно свистит и ревет поверх скал. Так гранитные утесы из пособника шторма и грозного врага моряка превращаются в друга человека, спасают его от бури.

Но и на неприветливых берегах Мурмана есть место, пользующееся особенно недоброй славой. Старательно обходят его оленьи пастухи и охотники, даже рыбаки. Недаром местные жители зовут его Диким Берегом. На десятки километров тянется по побережью почти голый камень, спускающийся к морю неровными увалами. Редко где во впадине прижмется скромная рощица карликовых березок. А дальше снова камень и камень…

Привольно чувствуют себя у Дикого Берега лишь привыкшие к воде и бурям морские птицы. Облюбовали они выступающую в море громадную ребристую скалу. На многочисленных ее выступах и выемках, прямо на холодном камне, откладывают кайры свои остроконечные некатящиеся яйца, выводят крикливых и жадных птенцов. Тут же и чайки-моевки, и чистики, и тупики складывают из клочков мха и лишайников свои неказистые гнезда. Порой птицы сбиваются на скале в такой тесноте, какой не увидишь и в курятнике. Они дерутся за право сесть на краешке узкого выступа. Сильный тут сбрасывает со скалы слабого и занимает его место. С жалобным криком летают обиженные - ищут, кого бы и они могли сбросить, чтобы захватить чужое место.

На самой вершине скалы особняком держатся крупные хищные чайки-бургомистры. Чуть оттопырив сильные крылья, зорко всматриваются они вниз. Стоит зазеваться кайре, оставить без присмотра свое единственное яйцо или птенца, как бургомистр тяжело взмахнет крыльями и плавно скользнет вниз, к добыче…

Стоит появиться возле гнезд хищнику-бургомистру, черному поморнику или даже самому морскому орлу, как чайки, кайры, чистики и тупики поднимаются шумной разномастной тучей. Общими усилиями они оглушают и сбрасывают злодея со скалы, если тот не уберется сам, по-хорошему…

Сотни тысяч птиц по-хозяйски расположились на громадной ребристой скале, одиноко, подобно часовому, возвышающейся впереди берега. Впрочем, скала действительно была часовым. Дурной славой пользовался Дикий Берег по всему Мурманскому побережью не только за пустынность и бесплодность. Скрытые под водой острые обломки скал угрожали смертельной опасностью любому судну, большому и малому. И рыбаки, завидев вдалеке одинокую скалу-часового, а в бесконечную полярную ночь - маяк-мигалку, поспешно сворачивали в открытое море, подальше от Дикого Берега…