В ответ на запрос Гошкевича в Хакодате приехал 25–летний иеромонах о. Николай из Петербургской духовной академии. К счастью для японцев, он вполне обладал всеми теми качествами, которых требовал Гошкевич. В итоге можно сказать, что именно Гошкевич, оценив высокий уровень интеллектуальных и духовных запросов японского народа, выбрал наставника, способного взять на себя дело проповеди среди этого народа.
В 1865 году И. А. Гошкевич вернулся в Россию, а в 1867 вышел в отставку. В то же время он уведомил московское Миссионерское общество о том, что в условиях запрета на христианство о. Николай тайно приступил к проповеднической деятельности в Хакодате, и ходатайствовал о выделении средств для его работы в Японии. Влиятельная тогда в России газета «Московские ведомости», призывая читателей оказать помощь начинающему миссионеру, писала: «Совет Миссионерского общества получил весьма утешительные сведения о деятельности иеромонаха Касаткина в Японии… Неужели возможно оставить почтенного иеромонаха без помощи?… В западных государствах подобная деятельность миссионера пользуется общим сочувствием. Будем надеяться, что и наше общество отзовется на заявление Совета Миссионерского общества, которому только что, 13–го сентября, впервые сделались известны через г. Гошкевича и действия иеромонаха о. Николая, и потребности нашей японской миссии» (Московские ведомости, 8 октября 1867).
Нам неизвестно, продолжал ли И. А. Гошкевич поддерживать о. Николая после своей отставки. Но и в дальнейшем активную помощь его миссии в Японии оказывал бывший русский посланник, при котором Гошкевич когда–то служил переводчиком, — Евфимий Васильевич Путятин. Путятин оставил карьеру морского офицера для политической деятельности и в 1861 году возглавил Министерство народного просвещения, а затем стал членом Государственного совета, войдя в политические круги Петербурга. Со стороны Православной церкви деятельность о. Николая в Японии наиболее активно поддерживал в первую очередь митрополит Петербургский Исидор, а также обер–прокурор Святейшего Синода К. П. Победоносцев, священники Федор Быстров и Иоанн Дёмкин в Санкт–Петербурге, Гавриил Сретенский в Москве и другие.
Было также много покровителей и вне Церкви: Великая Княгиня Екатерина Михайловна, петербургский граф С. Д. Шереметев, графиня М. В. Орлова–Давыдова и другие. Ректор Академии искусств Ф. И. Иордан, его супруга В. А. Иордан и сестры Новодевичьего женского монастыря в Петербурге также были в числе сторонников о. Николая. Но наиболее ревностно его поддерживали Е. В. Путятин и его дочь Ольга.
О. Николай особо отмечает помощь Путятина в заключительной части «Рапорта Совету Православного Миссионерского общества» за декабрь 1878 года: «Великою благодарностью Миссия обязана графу Евфимию Васильевичу Путятину: он беспрестанно с любовью заботится о ней и оказал ей бесчисленное множество благодеяний как своими собственными пожертвованиями, так и разрешением нужд ее и побуждением к жертвованию других; нынешние каменные здания Миссии, основание которым положил своим пожертвованием Его Императорское Величество, Великий князь Александр Александрович, в бытность свою в Японии, в 1872 году, никогда не были бы окончены, если бы граф Евфимий Васильевич не принял на себя заботливость собрать пожертвования для того».
В 1879 году о. Николай во второй раз возвращается в Россию через Америку и с сентября того же года по август 1880 занимается в Санкт–Петербурге и Москве сбором пожертвований на строительство собора в Токио. В Дневниках во время пребывания в Петербурге подробно описано близкое общение о. Николая с Путятиным. Например, есть такая запись: «Выходя [из Петербургской духовной академии — К. Н.], у крыльца встретился с граф. Путятиным. Встретился точно с отцом родным. Граф зашел ко мне; обещал все содействие… Звал к себе в Гатчину; обещался приехать в четверг» (16 сентября 1879 года). Таким образом, Путятин был для о. Николая своего рода добрым покровителем.
У Путятина было много знакомых среди дам, принадлежавших к высшему свету и имевших доступ ко Двору. При посредстве Путятина они делали значительные пожертвования в пользу Японской миссии, о чем также упоминается в Дневниках (см., например, записи ноября 1879 года).
В октябре 1883 года Путятин скончался в Париже, а в октябре 1884 года его дочь, Ольга Евфимовна Путятина, приехала в Токио для работы в Православной церкви, как бы унаследовав желание отца помогать Японской миссии.
Из дневниковых записей видно, что о. Николай был лично знаком с Путятиным еще до этого второго и последнего своего визита в Россию в 1879 году. Возможно, он был представлен Путятину Гошкевичем еще в первый визит 1869–1870 годов.
Иеромонах о. Николай, в миру Иван Дмитриевич Касаткин, родился 1 августа 1836 года (по старому стилю) в Березовском погосте Смоленской губернии. Отец его, Дмитрий Иванович, служил диаконом в сельской церкви. Мать Ивана, Ксения Алексеевна, умерла, когда ему было пять лет. Старше Ивана были брат Гавриил, умерший в пятимесячном возрасте, и сестра Ольга. Сам он был вторым сыном и имел еще брата Василия на четыре года младше себя.
Иван Касаткин (будущий святитель Николай) вырос в селе Береза и учился в Бельском духовном училище. Просторечные слова и выражения, часто проскальзывающие в Дневниках св. Николая, свидетельствуют о его происхождении не из среды просвещенного городского дворянства, а из семьи сельского дьячка.
30 марта 1880 года (старого стиля), во время своего второго возвращения в Россию, в соборе Александро–Невской лавры в Санкт–Петербурге о. Николай был рукоположен во епископа. А в июне того же года он на неделю едет к себе на родину, в село Береза. Дорога туда занимала целый день на лошадях от Ржева, который в свою очередь находится в 200 км к западу от Москвы. Некоторое, правда, довольно поверхностное, представление о том, что представляла из себя родина Святителя и жившие там люди, можно получить из дневниковых записей, которые были сделаны во время этой поездки.
«26 июня 1880 г. Четверг. Из Ржева домой и дома.
Рано утром ямщик, которому я сдан был, приехал, и я, напившись чаю из грязного чайника и стакана, отправился с ним. […] Вид Березы — зеленая крыша церкви, красная крыша, — очевидно, кабатчика, — под селом…
Дома застал племянника Александра и жену его Марью Петровну.
Отправился тотчас же на реку Березу смыть грязь с дороги. На обратном пути встретился с отцом Василием Руженцевым в рясе. После — свидание с сестрой; в церковь, где отец Василий пел „Исполла“; визит отцу Василию, Марфе Григорьевне — просвирне (которой дочь, Саша, живет гражданским браком с соседом; Лариону Николаевичу и прочим, между прочим, кабатчику с красной крышей — перекресту, эксплуатирующему Березу, и отказ сделать визит соседним мещанкам, содержанкам…
Белиберда в душе, белиберда в людях кругом; одна природа искупала тоску и утешала злость, но люди мешали».
Похоже, сам о. Николай с теплотой вспоминал родину лишь тогда, когда находился вдали от нее, — по пословице «там хорошо, где нас нет». Однако в его сердце присутствовало сильное природное чувство привязанности к родине, которое было заронено, вероятно, еще в детстве, проведенном в Березе. Это чувство часто проявляется в дневниковых записях, сделанных в Японии.
Вот что он пишет во время своего путешествия по району Хокурику в апреле, увидев лошадь, вcпахивающую поле в окрестностях Тоямы: «В поле приятно поразила пахота: соха совсем как русская, и в нее впряжена лошадь; способ держать соху и управлять лошадью до того похож на русский, что так и ждешь окрика: „ближе!“ или „вылезь!“» (18/30 апреля 1893 года). Выросший в сельской местности о. Николай столкнулся в японской деревне с пейзажем, вызвавшим воспоминания детства.