О. Николай немедленно стал готовиться к тому, чтобы разбудить «спящую невесту». Совершая в качестве священника консульской церкви службы для консула, его семьи и подчиненных, а также для экипажей приходящих в порт русских судов, он с достойным удивления рвением готовится к проповедничеству — изучает японский язык и историю страны, характер ее народа, терпеливо пытается завести знакомства с японцами.
Усилия о. Николая по обеспечению миссионерской задачи видны из уже цитировавшегося «Письма русского из Хакодате».
Например, о своих занятиях японским языком он пишет: «Приехав в Японию, я, насколько хватало сил, стал изучать здешний язык. Много потрачено времени и труда, пока я успел присмотреться к этому варварскому языку, положительно труднейшему в свете… И такие люди, как пресловутый знаток японского языка, француз Рони, осмеливаются писать грамматики японского языка! Хороши грамматики, которые приходится бросать в угол как ненужный хлам, спустя неделю по приезде в Японию! Видно, долго еще изучающим японский язык придется изучать его инстинктом, чрез чтение книг и механическое приучение себя к тем или другим оборотам разговорной и письменной речи. Так инстинктивно и я научился, наконец, кое–как говорить и овладел тем самым простым и легким способом письма, который употребляется для оригинальных и переводных ученых сочинений. С этим знанием я немедленно приступил к переводу Нового Завета на японский».
Таким образом, о. Николай последовал советам епископа Иннокентия.
Вот что он пишет по прошествии двух лет после приезда в Японию в своем письме обер–прокурору Синода А. П. Ахматову: «Я говорю по–японски в настоящее время довольно свободно. […] Я хорошо познакомился с здешними бонзами, хожу иногда слушать их проповеди и заимствую от них религиозные их сведения». В этом же письме он также пишет: «Я обучаю русскому языку шесть разного возраста японцев».
О. Николай учился языку у разных японцев, одним из которых был Кэнсай Кимура. Его сын Тайдзи Кимура (занимавший в свое время пост директора Банка Тайваня) в своей автобиографии пишет, что в Хакодате о. Николай получил от Кэнсая «начальные знания по японскому языку, истории Японии, конфуцианству, буддизму и т. д.».
«О. Николай, 25–26 лет молодой человек высокого роста с голубыми глазами, практически каждый день приходил в школу к отцу и усердно занимался. […] Как рассказывала мать, о. Николай очень любил дискуссии и часто спорил с отцом, вообще был очень ревностным учеником, что очень сильно отличало его от японских студентов. […] Когда о. Николай приходил к нам домой, он обязательно заходил на кухню и, поймав мать, начинал спрашивать ее: „Как называется этот суп? А как будет по–японски вот эта желтая редька?“ — имея в виду суп из соевых бобов „мисо–сиру“ и маринованную редьку ,,такуан“», — пишет Т. Кимура.
Особенность японского языка о. Николая заключалась в том, что он очень глубоко освоил китайскую письменность и литературу и превосходно владел письменным языком — более, чем устным. Он полностью прочитал в оригинале такие основные книги по истории Японии, как «Кодзики» («Записи о деяниях древности»), «Нихон Сёки» («Анналы Японии»), «Нихон Гайси» («Внешняя история Японии»), а также «Сутру лотоса» и другие книги буддийского канона и впоследствии читал семинаристам–японцам лекции по этим темам. Такой глубиной владения китайским языком о. Николай, вероятно, во многом обязан образованию, которое он получил от ученого–конфуцианца К. Кимуры, который был известен в школе своего клана незаурядными способностями.
Кимура Тайдзи также пишет: «о. Николай горячо уговаривал родителей отдать ему одного из моих братьев, Фусадзи или Цунэдзи: „Дайте одного, дайте младшего, я отправлю его в Петербург для учебы“, — но родители так и не согласились. Если бы это действительно осуществилось, то один из моих братьев, возможно, стал бы личностью, которая могла бы сыграть заметную роль в отношениях между Японией и Россией. Жаль, что этого не случилось».
Как можно заключить даже из этого короткого отрывка, с самого начала своего пребывания в Японии о. Николай стремился перебросить мостик людских связей между Россией и Японией. Впоследствии он приглашал в Японию русских мальчиков, которые проходили обучение в Токийской Миссии. Приглашал и учителей церковного пения из России, а также отправлял в Россию на учебу способных японских семинаристов.
Среди учеников и сотрудников о. Николая немало людей, которые внесли свой вклад в развитие связей между Японией и Россией (за исключением политической сферы). Это такие люди, как Яков Тихай, положивший начало распространению в Японии западной музыки; отец Сергий Глебов, автор «Русской грамматики», в значительной степени способствовавший развитию изучения русского языка японцами; отец Петр Булгаков, переведший на русский язык японский учебник по нравственности и морали для начальной школы; Рин Ямасита, изучавшая живопись в женском монастыре в Петербурге; Сёму Нобори, очень много сделавший для того, чтобы японцы смогли познакомиться с русской литературой; Есибуми Куроно, много лет отдавший преподаванию японского языка в Петербургском университете, и другие.
В написанной в июле 1868 года статье «И в Японии жатва многа… Письмо русского из Хакодате» о. Николай пишет о том, как он начал тайно проповедовать христианство среди японцев: «Между тем я старался делать, что возможно, и для непосредственно миссионерской цели. На первый раз, конечно, нужно было искать людей, которые, приняв христианство, способны были бы, в свою очередь, сами служить к распространению его… Уж четыре года спустя, по прибытии моем сюда, Бог послал мне одного человека… Познакомившись с Верою, он почувствовал отвращение к своему служению, бросил его и решился посвятить свои силы на служение Богу истинному. Спустя год, он нашел себе товарища, а еще в продолжение года они нашли себе третьего собрата. […] Но вдруг [в апреле 1868 года] в Хакодате получаются указы нового правительства: третьим из них — запрещение принимать христианскую веру. […] Так как они давно уже приготовлены были к крещению, то я (18–го мая) крестил их, нарекши имена: […], снабдил книгами и отправил в разные стороны… Целию их путешествия, кроме ближайшей — скрыться от опасности, поставлено еще то, чтобы они хорошенько разузнали везде направление умов, постарались найти людей, нужных для нашего дела и, наконец, если можно, положили по местам хоть начатки христианских обществ».
Упоминаемые здесь трое японцев, ставшие под руководством русского миссионера о. Николая первыми православными христианами в Японии, — это синтоистский жрец из Хакодате Такума Савабэ, врач Токурэй Сакаи и Дайдзо Урано. Усилиями двух из них, Савабэ и Сакаи, семена православной веры начали сеяться в Сэндае и окружающих этот город северных районах Японии.
Русскую культуру, воспринятую японцами начиная с эпохи Мэйдзи, можно условно разделить на три части. Первая — это христианство, принесенное русским миссионером о. Николаем в конце эпохи сёгуната. Затем русская литература, в основном XIX века, и, наконец, идеи социализма, выдвинутые советской Россией.
Японская Православная Церковь, основанная о. Николаем, хотя и не является особенно большим направлением по сравнению с двумя другими, живет уже в течение долгого времени, несмотря на многочисленные тяжелые испытания, выпавшие на ее долю. Она стала Церковью самих японцев, проникла в культуру Японии, оставив в ней свой особый след, и продолжает свою деятельность и сегодня.
Какого основного направления придерживалась в период своего основания эта Церковь, имеющая важное значение с точки зрения истории принятия христианства в Японии, как она строила свою миссионерскую деятельность, в какой связи находилась с Россией — нельзя сказать, что эти и другие вопросы ее истории были достаточно освещены.