— Я узнал все, что нужно — сказал он Ахиллу и Нерию — жрец послал за подмогой в ближайшее селение. Они могут придти сюда в полдень, нам нужно собираться и уходить.

Квинт скрипнул зубами.

— Можно я сам выпущу ему кишки.

— Нет, опцион. Жреца и его людей нужно будет отпустить.

У Нерия отвалилась челюсть, а Филаид смотрел на него недоуменно.

— Так нужно. Жрец не хотел на нас нападать, он тоже пришел узнать, что здесь происходит, но командир этих недоумков его не послушал — Валерий кивнул в сторону сидящих на траве пленников.

— Знаю, они все рассказали — подтвердил Квинт, но отпустить — он замялся. Подобное не укладывалось в его голове — ладно как скажешь трибун.

— Ты веришь жрецу? — спросил Ахилл.

— Верю. Он мне много рассказал и наше задание можно считать выполненным.

Ахилл кивнул, для него вопрос был решенным.

— Квинт, прикинь, сколько стоит добыча — обратился Буховцев к Нерию.

Опцион задумчиво посмотрел на кучу хлама, поверх которого гордо возлежали мечи и горсть серебряных и бронзовых монет.

— Ну, фрамеи недорого стоят. Херуски за них серебро и бронзу не платят, дают кожи, а нам самим они не нужны. Если продать кожи, можно выручить пару денариев. Мечи, восемь штук. Некоторые неплохи, денариев пятнадцать за все. Еще монетами, ассы и сестерции, восемь денариев. Германцев ты хочешь отпустить, может и к лучшему. Пришлось бы тащить их с собой, а продать их здесь сложно. Тогда двадцать пять денариев — потом вспомнил — еще это.

На мозолистой ладони опциона блеснул золотом знак в виде перевернутого дерева.

— Амулет жреца. Продать будет сложно, немного найдется желающих владеть такой штукой. Сразу видно, что жреческая, а проклятие никому не нужно. Если же считать по весу, то весит как два денария. Серебро к золоту в этих краях ценится как десять к одному, значит двадцать денариев. Все вместе сорок пять.

Валерий кивнул.

— Монеты и оружие, то, что по — лучше возьмите себе. Этим — он кивнул на германцев — оставьте три фрамеи и один меч. Кому что, сами решат. Знак я беру себе.

Легионеры, да и опцион смотрели на него озадаченно. Нет, не возмущались, просто не понимали. Ну что–же, настала очередь для 'сладкой пилюли'.

— Так надо — Буховцев спокойно осмотрел строй — Вы храбрые и умелые воины. Я видел мало битв, но теперь точно знаю, как должны биться настоящие легионеры, поэтому не считаю лишение вас добычи справедливой, да и эту добычу достаточной. Когда придем в лагерь, каждый получит от меня десять денариев и обещаю всем увольнительные на пару дней.

Усталые лица его войска повеселели. Кто‑то даже крикнул здравицу в честь командира. Радоваться повод у них был. Девять легионеров по десять денариев это девяносто. Награда вдвое превышала добычу. Валерий мысленно добавил к этой сумме двадцать для опциона. Итого сто десять. Деньги уходили сквозь пальцы. Похоже, придется снова посетить Стратия.

— Квинт, начинай сбор, нам предстоит нелегкий поход.

Опцион кивнул. Из одиннадцати легионеров осталось девять, причем одного нужно нести на носилках. Все устали, ослаблены тяжелой ночью и ранами. Да, им действительно предстоял тяжелый поход.

— Трибун, в добыче есть и твоя доля — напомнил ему Квинт.

— Подели между легионерами, вам нужнее, а уж я себя не забуду — он рассмеялся — и освободи жреца — Валерий кивнул в сторону дерева.

Нерий посмотрел на Буховцева с искренним уважением, повернулся и пошел отдавать команды.

Освобожденный жрец еще долго сидел под деревом, приходил в себя. За это время они сделали носилки, собрали вещи и наскоро перекусили. Нерий осмотрел Валерия, нашел несколько ран, скорее царапин, и не слушая протестов, смазал непонятной субстанцией, по запаху вываренной мочой. Сплошная антисанитария, но здесь так лечились, и видимо это помогало.

Когда пленные и жрец узнали, что их отпускают и даже дают оружие, то пришли в великое изумление. Германцы что‑то жизнерадостно между собой обсуждали, похоже, не могли поверить в удачу, а жрец стоял и озадаченно смотрел на Буховцева. Валерий протянул ему амулет.

— Это твое. Тебе наверное, нужно для дел.

Жрец взял знак, но все равно был озадачен.

— Ты просто так отпускаешь нас?

— Ты нам не враг. Делай свое дело и не пускай сюда людей. Скажи, пусть не ходят пока здесь свет. Будет только хуже.

Он уже собирался уходить, когда жрец ответил.

— Меня зовут Харимунд сын Оскибода. Среди херусков, бруктеров и марсов меня все знают. Если будет нужна помощь, проси в любое время.

— Марк Валерий Корвус — представился Буховцев.

Когда они уходили, над холмами уже поднималось Солнце. Легионеры взяли поклажу, носилки, и заспешили к выходу из долины. Они отошли недалеко, когда увидели странное зрелище. Стоящий рядом с освобожденными германцами жрец поклонился вслед уходящему отряду, повернулся и пошел своей тропой.

Несмотря на тяжелую ночь и раны, первые мили дались отряду легко. Они с великим облегчением, скорым шагом покинули долину и заспешили по тропе в сторону лежащих впереди высоких гористых холмов. Большую часть пути легионеры шли молча, лишь изредка переговариваясь и отвечая на команды Нерия. Также молча меняли друг друга несущие носилки. Двужильные все — таки здесь люди. Вчерашний дневной переход с бессонной ночью, все были вымотаны боем и ранены, но сейчас молча, без стонов шли под уже высоко поднявшимся Солнцем. Однако ближе к полудню отряд начал выбиваться из налаженного ритма. Шаг замедлился, несущие носилки менялись все чаще и чаще, а перед привалом около километра их нес и Валерий. Вообще — то командиру подобное было не положено, но все были вымотаны, и церемониться не имело смысла. Они остановились в тени молодых дубов на берегу небольшого ручья. Буховцев устало сел на поклажу, умылся, достал сухую ячменную лепешку и через силу запихнул ее в рот. Тело было как ватное, а смазанные вонючей дрянью царапины, ныли, и если до этого Валерий их почти не чувствовал, то теперь боль была как от настоящих ран. Он осмотрел отряд. Было видно, что легионеры тоже очень устали. Сидели, молча поглощали пищу и безразлично смотрели в глубь темного леса. Около носилок с раненым возились Нерий и Филаид. Пожалуй, хватит. Им был нужен отдых, иначе к концу дня отряд можно будет брать голыми руками. Буховцев дожевал лепешку, морщась от боли, встал и побрел к Нерию.

Раненый лежал на носилках, а опцион колдовал над его ранами. Вероятно, раненому было больно, но реагировал он заторможено. Тело изредка дергалось, а на лице гримасы боли сменялись отстраненной, блуждающей улыбкой. По телу и лицу катились крупные капли пота. Плащ с носилок был откинут, и теперь Валерий смог увидеть его раны. Одна была на плече, а другая в боку. По виду раны были серьезные. Квинт его заметил.

— Что скажешь, трибун? — он устало улыбнулся — твой Маний всем рассказывает в лагере, что ты великий лекарь.

Буховцев пожал плечами.

— Не такой уж и великий, можешь мне поверить — он склонился над раненым, положил руку на мокрый от пота лоб. М–да, можно ставить сковородку. Ладонь так и обдало жаром. Ему бы сейчас антибиотик какой‑нибудь вколоть, но антибиотиков здесь не было — плохо ему Квинт. Что скажешь, выживет?

Опцион хотел что‑то ответить, но только мотнул головой и Валерий заметил, как у него на щеке блеснула слеза.

— Децим Гетулий его зовут. Десять лет я уже с ним в строю, а чаще без строя нам биться приходилось. Уж и не помню, сколько раз мы друг другу спины прикрывали — Нерий помолчал и уже спокойным голосом добавил — раны плохие, но вроде чистые. Я их смазал, если сразу перегорит и в тело не пойдет, то жить будет. Тут все от богов и от него самого зависит, а Гетулий, он крепкий. Только бы не тревожить его сейчас. Ему полежать нужно.

Буховцев похлопал опциона по плечу, посмотрел на Филаида. Тот тоже радовал мир блуждающей, безразличной улыбкой смертельно уставшего человека.