- Ну, и что ж такого, что тревога! Разве ты впервые ее слышишь? - говорю ему.

Встает Петя и начинает ходить по комнате.

- Я все-таки пойду, - говорит он. - не могу я его оставить одного. Без меня ему будет трудно. Сегодня намечается небольшой опыт… Возможно, что все обойдется благополучно.

Я не стал его задерживать, и он ушел.

Тогда мне было трудно сразу во всем этом разобраться.

Действительно, положение серьезное! Нужно как-то повлиять на Богуцкого, помочь ему.

Подумав немного, я решил твердо: необходимо немедленно спешить в штаб и там объяснить положение дела.

Когда я вышел на улицу, бомбежка была уже в полном разгаре. Высоко в безоблачном небе гудели вражеские самолеты. Лунная, с заморозком, ночь немного успокоила мои нервы, но тяжелое предчувствие, появившееся у меня вскоре после ухода Пети, оставалось.

Быстрым шагом направился я к расположенной вблизи танковой части, где мне могли бы дать машину, и уже через несколько минут ехал в ней по направлению к городу.

Равномерный шум автомобильного мотора, работавшего на полной скорости, иногда заглушался недалекими разрывами фугасных бомб. К каждому из них я невольно прислушивался, ожидая услышать совсем другое.

Мы были на полпути к штабу, когда хорошо знакомый мне рев отчетливо раздался сзади.

Я выскочил из машины, стараясь угадать направление, где должен находиться институт.

Рев, продолжавшийся всего несколько секунд, уже прекратился, и кругом наступила относительная тишина. Я увидел несколько горящих и падающих самолетов, но до моего сознания это доходило как-то слабо. Слишком тревожила меня мысль о судьбе Пети и остальных товарищей. Не случилось ли чего-нибудь, живы ли они?

Надо скорее вернуться! И мы помчались в обратном направлении, развивая бешеную скорость.

Когда мы подъезжали к территории института, уже звучал отбой тревоги, и из бомбоубежищ выходил народ. Мне пришлось бежать по парку по направлению к лаборатории Богуцкого вместе с людьми из спасательного отряда.

Здание охватил огонь. Рядом со зданием была видна огромная воронка, по видимому, на том месте, где стояла резонансная машина. А через некоторое время я убедился, что ни Пети, ни остальных товарищей, вероятно, уже нет в живых.

На следующий день мне срочно пришлось улетать из Ленинграда без Пети…

Рассказчик замолчал, как бы прислушиваясь к стуку капель дождя, забарабанивших в окна, и нам стало ясно, как тяжелы ему все эти воспоминания.

- Когда я докладывал о случившемся, - продолжал он, - мне мало верили. Каких-либо серьезных доказательств, собственно, не осталось. Пожар здания, воронку возле него и гибель товарищей каждый легко мог объяснить попаданием обыкновенной бомбы.

Единственно, что было вне всякого сомнения: в эту ночь на территории города и в окрестностях нашли четыре сбитых "Юнкерса-88". По заявлению штаба противовоздушной обороны это были все "Юнкерсы", какие только участвовали в том небольшом налете.

…

О странном рассказе лейтенанта Воронова мне пришлось вспомнить еще раз совсем недавно.

В одном из наших научно-исследовательских институтов мне рассказали, что механик Петя Янин остался жив и спустя некоторое время вышел совершенно здоровым из госпиталя. Не пострадали и сотрудники Богуцкого. О судьбе самого Богуцкого мне ничего не могли сказать.

Янину удалось разыскать неподалеку от развалин сгоревшей лаборатории свою необыкновенную граммофонную пластинку и продолжить работу над изобретением.

Каждый удар, равномерно отбивавший секунды, подчеркнуто гулко разносился под опустевшими сводами старинного институтского здания. Раньше этот привычный стук никому не казался таким громким. Он терялся в говорливом шуме студенческой толпы. И только на закате хлопотливого дня, отражаясь многократно от высоких сводов бесконечных коридоров, он дополнял ту неуловимую торжественность, которой была наполнена вечерняя тишина старого здания. Теперь же тикающие электрические часы, расположенные почти во всех комнатах Ленинградского Политехнического института, вечером, ночью, утром и днем были единственным напоминанием о жизни. Всюду лежала пыльная тень недавней и спешной эвакуации.

Но в одной из комнат часы не могли властвовать безраздельно. Она не была пуста, как остальные. Ее по-прежнему наполняли сложные физические приборы.

В комнате находился человек. Лучи заходящего солнца красным пятном ложились на светлые волосы девушки. Однако Зоя (так звали эту девушку, дочь профессора Леонтьева) старалась спрятаться в тень, наклоняясь над низким лабораторным столом. Она вся ушла в строгую напряженность наблюдения. На флюоресцирующем круглом экране, находившемся перед ней, мерцали синие бегущие волны, все время менявшие свои причудливые формы. Девушка работала с катодным осциллографом - чудесным, живым воплощением высокой поэзии современной электронной техники.

Можно ли любоваться фантастической игрой синего узора, волнующегося на дымчатом белом экране, не интересуясь удивительной тайной процессов, протекающих в этом приборе? В нем работает буря мельчайших электрических зарядов - электронов. Они вырваны высоким потенциалом из раскаленной металлической нити и мчатся B пустоте стеклянной колбы в виде узкого луча, бомбардируя флюоресцирующий матовый экран. Именно этот электронный луч, способный быстро следовать за малейшими изменениями электрического поля, передвигаясь, рисует, подобно карандашу художника, на светящемся от его прикосновения экране синие штрихи. Катодный осциллограф - это сказочные очки физика. Через них он смог увидеть самые сложные, самые быстрые электрические процессы, невидимые, неощутимые и ранее известные только математически, умозрительно…

Девушка внимательно следила за круглым экраном, прислушиваясь к стуку часов, и что-то записывала карандашом в тетради через равные промежутки. Ее молодое и энергичное лицо выражало усталость.

Неожиданно внимание девушки резко обострилось. Она замерла на месте с поднятым карандашом в руке, пристально вглядываясь в прибор.

Непонятное и странное изображение начало появляться на круглом экране. Оно росло, постепенно увеличиваясь, заполняя собой все видимое пространство. А вслед за этим снаружи донесся высокий улюлюкающий свист, проникший в лабораторную комнату через заклеенные накрест бумагой, большие институтские окна.

Девушка озабоченно приподнялась со своего места. Однако она все время продолжала следить за показаниями прибора, не спуская с него тревожного взгляда. Она видела, как исчезает странный рисунок, а вместе с ним удаляется и высокий пронзительный звук.

Долго еще прислушивалась Зоя. Она внимательно наблюдала за экраном, стараясь разобраться в случившемся. Но все было напрасно. Осциллограф работал по-прежнему. Непонятное, встревожившее ее явление исчезло вместе со звуком и уже больше не повторялось.

Немного взволнованная, девушка посмотрела на часы, чтобы заметить время, и принялась подробно записывать свои наблюдения в обыкновенную ученическую тетрадь, лежавшую перед ней на столе.

Когда осенние серые сумерки завладели огромным институтским парком и тучи черных галок с шумом заканчивали свой привычный спор, перед тем как устроиться на ночь, к большому жилому корпусу, расположенному почти в центре парка, медленно подошел высокий красноармеец в новой шинели. Он внимательно осмотрелся, прежде чем войти в парадный подъезд. Кругом было пусто. Да и само здание казалось совершенно безлюдным. Галки проводили входившего в дверь красноармейца громким хлопаньем крыльев и разноголосым шумом.