Я молчал и смотрел на нее.

— Перестань на меня так смотреть, слышишь? Сейчас же перестань!

Я стал изучать свои сапоги. Если Валя до сих пор моет посуду, то она, наверное, вымыла уже всю соседскую и пошла на первый этаж занимать грязные тарелки.

— Лешка, ты идиот, ты отвратительно выглядишь, у тебя безумно усталые глаза. Твое начальство скоро загонит тебя в гроб. Тебе надо срочно в санаторий. Ты понимаешь, Лешка?

— Наверно, на Чукотке ты объяснялся только знаками и рисунками на снегу?

— А Женечка, правда, выросла, ты это сразу заметил?

— Ну, а теперь скажи, что ты так долго делал на своей Чукотке. Это у меня профессиональное любопытство. И что ты нашел на своих сапогах?

И я отлично понимаю, что тот вопрос, который ее действительно волнует, она не задаст.

Она ждала, что я после долгой разлуки брошусь ее целовать.

Видимо, если быть откровенным до конца, я ждал, что она это сделает первой.

Но мы проявили характер. Встреча была удивительно корректна.

Значит, решили мы, ссора не забыта. Как сказал один мой товарищ: единство душ в семейной жизни превращается в войну из-за мелочей.

Правда, наши «разногласия» с Ирой (во всяком случае в наших глазах) принципиальны.

Будь я здесь не в роли участника, а в роли зрителя, я бы заорал: «Кончайте, бросьте, забудьте, поцелуйтесь». Странная вещь: знаешь, что ведешь себя глупо. Хуже только тебе самому. Так нет, продолжается эта идиотская сцена. Обижаешься на себя, на нее. Сейчас вовсе закусишь удила и уедешь к матери. А то и она тебя пошлет…

Но первого шага к примирению никто не делает. Нашла коса на камень. Действительно, человек сам себе враг. Сделать первый шаг. Краминов, ты же считаешь себя умным. Ну?

Я усаживаюсь поудобнее и делаю (самому противно, но играть так играть) ужасно скучную рожу. (Я знаю, что и как я буду говорить.)

— Решал элементарную задачу.

— Элементарную? Ну, расскажи!

— А и Б сидели на трубе. А упало, Б пропало. Я выяснял, кто же остался на трубе.

— А здесь это нельзя было узнать?

— Так они сидели на Чукотке.

— Ну и узнал?

— Да.

— И все в порядке, все кончил?

— Естественно.

— Для Краминова все естественно. Ну ладно, поговорили. А теперь убирайся. И скажи своему Курочкину, что тебе нужен санаторий. И забудь, что я спрашивала про твои звездочки. Мне на них наплевать Ты будешь генералом. Но мне-то, мой дорогой, все равно.

Я пошел в переднюю одеваться. Ира вышла за мной. Я чувствовал, что меня рассматривают.

— Насколько я понимаю, ты прямо с аэродрома в управление, а оттуда ко мне. У матери не был? Естественно. Как она живет? Да, ты не знаешь. Валя, иди попрощайся с Алексеем Ивановичем.

Валя со звоном поставила тарелку на стол (по счету, вероятно, пятитысячную) и появилась в дверях. Полотенце у нее было намотано на руку, и она чинно, не подымая глаз, осведомилась:

— Алексей Иваныч уезжает в командировку?

— А у него вечная командировка.

К так называемому «золотому делу» мы вернемся в конце повести, а сейчас я вынужден ограничиться только тем, что написал сам Краминов. Интересно не то, как был разоблачен до конца и арестован Тарасенко и его сообщники, а любопытны некоторые детали работы Краминова, с которыми мы познакомились по этой части его дневников, и некоторые черты характера самого Краминова.

Интересна одна подробность, о которой Краминов упоминает вскользь, — авария машины на трассе. Рассказав об этом происшествии, Краминов делает вывод: значит, об этом человеке (читай: помощнике Краминова) знал не только он один.

Но он умолчал о самом главном: благодаря этой аварии Краминов раскрыл несколько человек, сообщников Тарасенко, к которым было чрезвычайно трудно подкопаться. Одно дело — догадываться о наличии такой группы, другое дело — доказать.

И Краминов предпринимает следующий ход. Он посылает вызов своему помощнику, но таким образом, что если все подозрения его верны, то о вызове должна узнать эта группа людей. Вызов составлен так, что эта группа людей обязательно захочет убрать с дороги человека, идущего на связь к Краминову. И в то же время им не надо «убирать» любой ценой. Для этого, судя по вызову, нет оснований. Организовать несчастный случай — лучший выход.

На это и рассчитывал Краминов. Они пойдут на несчастный случай и этим себя выдадут.

И еще одна подробность, показывающая, насколько была подготовлена поездка Краминова, как он хорошо знал детали дела, разработку которого он вел, начиная с «их почерка» и кончая условиями местности.

Краминов «по другому каналу» сообщил своему помощнику о возможности «несчастного случая», предсказав способ и даже точно указав два места на трассе, где это может произойти. Расчет Краминова полностью оправдался. На первом же, отмеченном Краминовым, участке трассы машина пошла под откос. Но помощник в эту минуту был чрезвычайно внимателен.

Вот объяснение той поистине «счастливой случайности», благодаря которой и шофер и, самое главное, пассажир остались живы и невредимы.

Часть вторая

АНКЕТА ЕГО ЖЕНЫ

«…Есть вещи, которые нельзя забыть. Ты знаешь, я очень плохо засыпаю и все время прислушиваюсь к отдаленному рокоту машин. Вот рев мотора усиливается. Нет, не на нашу улицу. А вот и на нашу. Я настораживаюсь. Машина остановилась. Хлопает дверца. Я жду. Я понимаю, что это глупо, что ты не можешь прийти. Я ругаю себя. «Дура я, дура. Надо спать». Но опять где-то возникает рев машины. И опять я жду.

До рождения Женьки ты приезжал очень поздно. И я никогда не засыпала. Я слышала звук захлопнувшейся дверцы. Проходила минута, и оживала наша входная дверь. Ты старался не шуметь, но я-то слышала малейший звук. И я срочно притворялась спящей. Мне было стыдно, что я не могу заснуть и жду тебя. Но ты этого не замечал. Ты думал, что я сплю, и знаю, что ты обижался, хотя, конечно, никогда мне ничего не говорил.

Ты умел обижаться. Тебе вообще нравилось быть обиженным. Ты убеждал себя, что я очень мило провела вечер и мне, мол, даже не интересно, приедешь ты или нет. Ты убеждал себя, что я тебя мало люблю. Ты до сих пор не понял, что я всегда боялась раскрыться перед тобой до конца. Боялась, понимаешь?

Я знаю, ты считаешь меня сильной женщиной. Ты уверен, что слово «страх» ко мне неприменимо. Ты привык видеть меня всегда насмешливой, всегда самостоятельной, гордой.

Я знала, какой ты меня любишь. И я боялась перед тобой раскрыться до конца. Боялась, чтоб ты увидел во мне просто слабую, любящую девочку.

Может быть, я поплатилась за свою излишнюю самостоятельность. Ты всегда был уверен, что я все выдержу.

Когда ты уезжал, я всегда чувствовала какую-то разрядку. С тобой я была в напряжении. Я как бы знала, что у меня есть роль, которую надо играть. Старая истина, но ведь женщина хочет, чтобы ее любили подлинную, настоящую, а не такую, какой выдумал ее любимый.

Где-то мы все хотим быть слабыми, мы все хотим, чтоб нас носили на руках.

Мне приходилось быть другой. Может, я больше тебе нравилась, когда ты чувствовал мое превосходство, когда все вокруг смеялись от твоих шуток, а я небрежно бросала: «Пошли армейские остроты».

Тебе нравилось видеть во мне своего судью. Поэтому ты больше всего любил возвращаться домой после своих бесчисленных поездок и все мне рассказывать, все свои дела и все свои мысли. Извиняюсь, конечно, о делах только то, что положено знать гражданским лицам. Ты и со мной оставался разведчиком.

Мне кажется, ты был рад рождению Женьки не столько потому, что у тебя ребенок, а потому, что беременность сделала меня беспомощной, зависимой от тебя. Вот тут ты впервые обнаружил мои слабости.