Элизабет БУШАН

В день моей свадьбы я была одета в длинную красную шелковую юбку, удачно скрывавшую мою десятинедельную беременность, и черный жакет. Я немало времени провела в своей тесной ванной, подгоняя по фигуре юбку и стараясь замаскировать увеличившуюся грудь, но ноги у меня болели, не давая забыть о моей беременности. Думаю, я пыталась увидеть себя в своем новом статусе миссис Ллойд. Зеркало отражало мои шевелящиеся губы, но, конечно, это была ложь. В действительности зеркало говорило:

— Вторая миссис Ллойд.

Натан вызвал такси и мы отправились в регистрационный офис. Он был в своем темно-сером офисном костюме и подстрижен короче, чем мне нравилось. Это делало его облик каким-то легковесным и незаконченным. Он не был похож на того уверенного и светского мужчину, которого я выбрала. И он не выглядел бесконечно счастливым.

— Ты мог бы глядеть немного веселее, — заметила я со своего сиденья в такси.

Его лицо прояснилось.

— Прости, дорогая, я кое о чем задумался.

Я наблюдала за велосипедистом, с риском для жизни пробирающимся сквозь поток машин.

— О чем ты мог задуматься по пути на нашу свадьбу?

— Эй, — Натан повернулся и взял меня за руку. Мои руки теперь всегда были горячими, еще один сюрприз беременности. — Теперь тебе не о чем волноваться, обещаю.

Я верила ему, но мне очень хотелось снова оказаться дома.

— Это особенный день, — он улыбнулся мне своей решительной улыбкой, — теперь я буду думать только о тебе.

Я переплела его пальцы со своими.

— Что ж, я поражена. Жених думает о своей невесте.

В приглашениях для гостей Натан указал свободный стиль одежды.

Никакой суеты, говорил он, никакого пафоса. Он вел себя так, словно заключал простую сделку.

— Ты меня понимаешь? — несколько раз спрашивал он, безумно раздражая меня, словно специально напоминая, что теперь я беременная, безработная, ограниченная в средствах женщина.

Когда мы подъехали, Натан, казалось, оцепенел перед уродливым зданием из серых бетонных блоков. Мы прошли внутрь в приемную, украшенную фальшивым мрамором, жирной позолотой и корзинами отвратительных голубых и розовых пластиковых цветов. Никому здесь в голову не приходило промыть их от пыли. Как только мы вошли, к нам бросилась Пейдж. Она все еще работала в банке и была одета в бежевый костюм и белую блузку. Лацканы пиджака казались грязноватыми.

— Прекрасно выглядишь, Минти. — она перекладывала портфель с бумагами из одной руки в другую. — Ты сказала, что нарядное платье необязательно, так что я примчалась сюда прямо с совещания.

— Да…

Она рассматривала меня.

— О боже мой, ты рассчитывала увидеть меня в платье…

Мне оставалось только промолчать, что я и сделала. Да, я ожидала увидеть Пейдж в ее лучшем платье от Александра МакКуина и в шляпе для торжественных случаев. После всего, всего, что я пережила, я жаждала шелка и кружев, сверкающих бриллиантов, пьянящего восторга, украшенного цветами алтаря, к которому я пойду, переполненная волнением, вызывая у гостей чувство доброты и печали от невозможности вновь пережить эти ощущения. Пейдж нахмурилась:

— А где твой букет, Минти?

— У меня его нет.

— Ясно, — спокойно сказала Пейдж, — подожди.

Она сунула мне в руки свой портфель и исчезла. Натан поманил меня к группе гостей, среди которых были его взрослые дети Поппи и Сэм со своими супругами Ричардом и Джилли, которые разговаривали с Питером и Кэролайн Шайпер. Поппи была в черном, а Джилли, уже заметно беременная, в серых мятых джинсах. Только Кэролайн постаралась выглядеть нарядной в ярко-алом платье и белом жакете. Сэм неохотно взглянул на меня:

— Привет, Минти.

Джилли сделала над собой усилие и легонько клюнула меня в щеку. Ее длинные шелковистые волосы коснулись моего плеча, от нее пахло шампунем и здравым смыслом.

— Как ты себя чувствуешь? — многозначительно шепнула она мне как одна беременная женщина другой.

— Прекрасно, только руки все время горят, а ноги болят.

Ее глаза скользнули по моему телу.

— По тебе ничего не заметно, счастливица.

Джилли выглядела полной моей противоположностью. Каждая линия ее тела, гордо выпяченный живот излучали восторг от предстоящего материнства. Она оглянулась на Сэма.

— Подожди, ноги — это только начало, — пообещала она.

Пейдж ворвалась в комнату.

— Вот твой букет, Минти. Он ужасен, но я сделала все, что могла.

Она вложила мне в руки пучок алых роз, которые по всей видимости купила в жалком магазинчике у эмигрантов. Они были плотно упакованы и наполовину увяли. Регистратор прочистила горло, негромко кашлянув.

— Вы готовы?

— Целлофан! — прошипела Пейдж.

Я сорвала его, смяла в комок и бросила на стол.

— Ох, Минти, — сказал Натан, — я забыл, что ты должна быть с цветами.

Позже в ресторане, когда Натан заказывал обед, чтобы отметить это великое событие, к нам присоединилась тетя Энни, последняя из его старших родственников, подняв небольшую суету с перестановкой стульев. Я окинула взглядом гостей за столом. Джилли демонстративно пила воду из стеклянного стакана, Сэм сидел, приобняв ее рукой за плечи. Поппи оживленно болтала с соседями по столу, ее шелковый тайский шарф переливался на плечах золотыми и алыми искрами. Время от времени она касалась рукой плеча Ричарда. Однажды она коснулась губами его щеки. Ни один из них ни разу не взглянул в мою сторону. Они обсуждали мое имя — Сьюзан — о котором узнали только что на регистрации. Всю свою жизнь я ненавидела его и даже собиралась поменять, когда мне исполнится пятнадцать лет, но сейчас мне хотелось защитить его.

— Что смешного в Сьюзан?

Джилли и Поппи повернули головы одновременно.

— Просто ты такая мятная,[1] — объяснила Джилли.

— Извини, а почему здесь нет никого из твоей семьи? — спросил Сэм, когда мы покончили с дуврской камбалой и эскалопами.

— Мой отец ушел, когда я была совсем маленькой, мать уже умерла и у меня нет ни братьев ни сестер.

— Извини.

— Я не могу потерять то, чего никогда не имела, — сказала я и упрямо добавила, — не так уж это и ужасно.

Сэм мог бы сказать: «теперь мы твоя семья», но он промолчал.

В конце вечера я смотрела, как Натан оплачивает счет своей платиновой кредитной картой, и думала, что теперь мне не нужно беспокоиться о деньгах. Потом я встала и пошла попрощаться с тетей Энни. Я наклонилась на инвалидной коляской, глядя в ее напудренное лицо под полями черной фетровой шляпы.

— До свидания, большое спасибо, что пришли.

Она подняла худенькую покрытую коричневыми пятнами и украшенную платиновыми кольцами с крупными бриллиантами руку к моей щеке.

— Все было очень мило, — тихо произнесла она, и я неожиданно почувствовала, как подступили слезы. Говорят, что из циников получаются подлинные романтики. Я вышла за Натана без глубокого и искреннего чувства любви, без какого-либо чувства вообще, но я сделала это. И ласка тети Энни стоила больше, чем я заслужила.

Подскочила Поппи.

— Тетя, мы отвезем вас домой. Я обещала проследить, чтобы вы не переутомились.

Тетя Энни снова посмотрела на меня. Наверное, мысли ее путались и сознание меркло, потому что она сказала:

— До свидания, Рози.

Есть несколько правил, которые прочно утвердились в моей голове и которыми я руководствуюсь в своей жизни.

Правило первое: справедливости не существует.

Правило второе: вопреки ожиданиям мужа вторая жена не носит в сумочке «Камасутру». Лучше пусть там лежит аспирин.

Правило третье: никогда не жалуйся, особенно если жизнь подтверждает правоту правила первого.

Правило четвертое: не подавай на стол печень или тофу.[2] Это неумно.