Разве? Я ненавидела свою беременность.

— Посмотрите на своих детей, — проворковала акушерка, приглашая меня взглянуть на двух маленьких лягушат в пластиковом инкубаторе.

Точно помню, как удивлена я была собственной реакции. Я ожидала всплеска радости, водоворота счастья, но не почувствовала ничего. Ничего, кроме боли от шва после кесарева сечения.

Если бы он спросил, я бы сказала ему. Он помог бы мне почувствовать нежность, физическую связь с моими младенцами, которая ускользала от меня. Это сделало бы мою жизнь легче. Я пролистала вперед.

Затем я прочитала:

Я оторвалась от записей и посмотрела за окно в предрассветную тьму. Что мне делать с этим открытием? Я чувствовала раздражение в явлении скрытой внутренней жизни Натана и его попыток судить нашу жизнь. Я понимала, что должна добиться невозможного, проникнуть в лабиринт сознания Натана, но чувствовала, что только зря потрачу силы.

Я не хотела признавать тайное горе Натана. Его существование, его признание в письменной форме указывало на неудачи и тяжкие раны. Словно он вынес приговор нелепости наших попыток быть счастливыми и зафиксировал наше поражение.

Это была честная сделка. Я увидела Натана и взяла его. Он так много говорил о «новых начинаниях», «свободе», «выходе из тупика», что сделал наши отношения такими многообещающими. Роуз поплакала, погоревала и наконец ушла, оставив меня ухаживать за домом и рожать новых детей Натану. Раньше я знала условия сделки между Натаном и мной: воспитание детей и работа по дому. Но Натан сделал ужасную ошибку в своих расчетах. Он, возможно, выбрался из одной ловушки, но прыгнул прямиком в другую.

Я захлопнула книжку и заметила небольшой листок в кармашке на задней стороне обложки. Я вытащила его и развернула. Это была схема разбивки небольшого сада — десять метров на пятнадцать; компас в углу указывал ориентацию участка — юго-запад. Стрелка указывала на линию деревьев, делившую площадку пополам: «Оливы». Другие стрелки указывали: «Гибискус, фикус, вербена…». В нижней части схемы слова: «Подъем… дорожка… отдых…». В верхней части было нацарапано карандашом: «Вот он. Что ты думаешь? Почему бы тебе не обсудить это с Минти?»

Это был почерк Роуз.

В спальне на первом этаже Натан спал на спине. Он забормотал во сне, когда я вернулась в постель и толкнула его:

— Подвинься, Натан.

После пары секунд его протесты затихли и я прижалась к телу моего мужа, хотя сердилась на него, как никогда раньше, и мой гнев был пронизан тайной скорбью.

Ровно в 9.15 с ясной головой и свежевымытыми волосами, еще пахнувшими миндальным шампунем я прошла по Шеперд Буш Роуд мимо двух пабов — давно неремонтированных и запущенных, когда-то собиравших под своей крышей ирландцев, а сегодня переживающих второе рождение в качестве гастропабов;[6] затем мимо еще недавно зеленого парка. «Шеперд Буш — ворота в новый мир» — прочитала я надпись на кирпичной стене.

Этот лозунг когда-то принадлежал Британскому Провинциальному Страховому Обществу. Но сейчас оно работает из Бомбея, и здание стало домом для семи начинающих компаний. Их объединяет общая стойка регистрации, кофе и разговоры на лестничных клетках.

Некоторые вещи вечны, хотя совсем не те, что я предполагала. Синтетическое ковровое покрытие, запах пластика и бумаги в офисах не меняется никогда. Тем не менее я никогда не была так счастлива вдохнуть его полной грудью, как после трехлетнего пребывания дома с близнецами. Эти запахи заставляли мой пульс биться быстрее. Ответ Натана, к моему возмущению, был довольно кислым. Работа в офисе, он ткнул пальцем в пространство для убедительности своих слов, разобщает семью. Можно подумать, это я, а не он, работала с восьми до восьми по пять дней в неделю, а не каких-то несчастных три дня, которые я с таким трудом у него вымолила.

«Парадокс пикчерз» была одной из небольших независимых телевизионных компаний, обосновавшихся в Шеперд Буш. Грязь, дешевая аренда и близость к BBC и Channel 4, как по секрету сказал мне Барри, когда проводил собеседование за обедом в «Бальзаке». В своем резюме я упомянула, что мы оба в свое время были членами одного студенческого общества в университете Лидса, что, вероятно, добавило мне очков перед другими кандидатами. Он оглядел переполненный зал:

— Я бы сказал, что большая часть BBC сидит сейчас здесь над своими тарелками. А меня уволили оттуда, я был непослушным мальчиком.

Он решил предаться воспоминаниям:

— Мама с тетушкой так переживали, что я на некоторое время сбежал в Штаты и работал на бирже. Когда я вернулся, как раз был принят указ Тэтчер для BBC использовать независимые телекомпании. Тогда же я встретил Люси. — он поднял обе руки ладонями ко мне. — И вот не стало непослушного мальчика.

В течение небольшой паузы мы пили вино и мысленно оплакивали непослушных мальчиков и заодно непослушных девочек. Потом Барри перешел к делу:

— Мне нужны новые идеи. И чем более странные, тем лучше. Нам нужно завоевать молодежную аудиторию. Мы должны быть интерактивными. Мне нужен человек, знающий провинцию.

Мне понравилась идея, что я могу сойти за эксперта по провинции.

— Мой муж, — сказала я, — исполнительный директор «Вистемакс». Мы все отпуска проводим в провинции.

Это тоже было принято к сведению.

Итак, три дня в неделю я встречалась с журналистами, авторами и их агентами, отслеживала юбилеи и крупные мероприятия. Я смотрела телевизор, слушала радио, читала книги, журналы, газеты. Я довольно быстро узнала, что идеи стоят по десять пенни пучок, и какой путь надо пробить через тернии для их реализации. Идеи носились в офисе над нашими головами, но только ничтожная их часть возносилась к свету.

Однако, теперь, когда кто-нибудь спрашивал, чем я занимаюсь, я отвечала: «Я заместитель начальника отдела развития в „Парадокс Пикчарз“». Это звучало длинновато, но лучше, чем «сижу дома с детьми».

— Доброе утро, — сказал Сирил, регистратор, который знал четыре языка и носил джинсы и тапочки на резиновой подошве.

Одной рукой он ел хлопья из миски, а другой сортировал почту. Сценарий, который он пытался писать в свободное время, мерцал у него на экране. Материалом для него была собственная жизнь Сирила в телекомпании.

— Доброе утро, — повторила я, взяла стопку газет и прошла к своему месту.

Я бросила газеты на стол, намереваясь прочитать их позже. По пятницам у нас проводилось что-то вроде творческого совещания, и, вооруженная папкой, я отправилась в переговорную. Она представляла из себя продолговатую коробку с искусственным освещением и кофе-машиной. От его запаха у меня запершило в горле. Барри уже был на месте и выглядел решительно настроенным в светлом костюме с черной рубашкой. Деб, нынешний начальник отдела развития так же смотрелась по-боевому в своих брюках и джинсовой куртке и фиксировала каждое его движение.

— Ты кажешься немного бледной, — Барри поднял глаза от огромного ежедневника, который он предпочитал электронным дневникам.

Он жаловался, что из-за него уже накачал себе предплечья, как у теннисиста, но ничего не поделаешь, в душе он старомодный парень.

Я уселась рядом с Деб.

— Слегка волнуюсь.

Барри улыбнулся мне через голову Деб. Он был жестким боссом, но хорошим человеком, не позволявшим рабочим неурядицам испортить себе характер.