— Как пациент?

— В сознании, но еле-еле. Я так понимаю, вы хотите его допросить.

— Даже больше, чем вы можете себе представить.

— Попытайтесь кратко. Если вы увидите, что он устал, заканчивайте.

— Я понимаю, не первый раз веду допрос у больничной койки.

В палате стояли два железных стула с обитыми искусственной кожей сиденьями. Фарли взял один из них, поставил у койки и сел, чтобы не возвышаться над Пармиттом.

— Мистер Пармитт, — позвал он.

Взгляд медленно переместился, чтобы сфокусироваться на нем, но головы он не повернул. Может быть, не мог. Но это был странный взгляд. Мужчина был жертвой, полумертвым, слабым, как котенок, но его глаза излучали опасность.

Конечно, это было глупо. Просто показалось. Фарли спросил:

— Как вы себя чувствуете, мистер Пармитт?

— Где я? — В его шепоте совсем не было силы. Интерн, сидевший у него в ногах, вряд ли смог бы разобрать, что он сказал.

Вообще-то Фарли хотел задавать вопросы. Ну что ж, хорошо. Фарли сказал:

— Вы в больнице «Элмер Ньюман», Снейк-Ривер, Флорида.

— Во Флориде?

— Он прошептал это слово, как будто слышал его впервые, потом моргнул и спросил: — А что я делаю во Флориде?

— Проводите отпуск, как и все, разве вы не помните? Вы остановились в «Брейкерз», в Палм-Бич.

— Я живу в Сан-Антонио, — прошептал Пармитт, — я… я ехал в свой клуб. Я попал в аварию?

И такое Фарли уже видел. После серьезных аварий, пережив насилие, жертвы часто не помнили событий, которые привели к таким травмам. Позже воспоминания к ним возвращались, но не сразу. М-да, не повезло. Фарли понял, что нет смысла его допрашивать сейчас. Он все равно ничего не помнил, и, если ему рассказать, что его пытались убить, это просто введет его в шок. Поэтому он сказал:

— Да, вы попали в аварию и теперь выздоравливаете. Поговорим позже, когда вам станет лучше…

— Я был за рулем?

Фарли пришлось подвинуться ближе, чтобы расслышать:

— Что, сэр? Нет. Вы не были за рулем.

— Я еще никогда не попадал в аварию.

— Уверен, что так и есть, мистер Пармитт. Мы с вами поговорим позже, — сказал Фарли и встал, чтобы уйти.

Лесли Маккензи по-прежнему сидела на диване. Когда Фарли вошел, она начала подниматься, но он остановил ее со словами:

— Посидите пока, мисс, нам нужно поговорить.

Он сел на другом конце дивана, развернулся к ней и спросил:

— Вы друг мистера Пармитта? Давно его знаете?

— Всего несколько недель, — ответила она, открывая сумку, лежавшую на коленях. — Я агент по продаже недвижимости в Палм-Бич. — Она протянула ему свою визитку.

Он принял ее, бросил на нее взгляд, положил в карман рубашки и перевел взгляд на женщину.

— Мистер Пармитт собирался покупать дом в Палм-Бич, и я показывала ему подходящие объекты. Мы начали встречаться. У нас как раз была назначена встреча, не свидание — просто чтобы посмотреть еще один дом, и, когда он не появился, я не знала, что и думать. А потом я прочла… ну, в этой, как она называется… «Геральд», и я приехала сюда, как только узнала.

Фарли не видел причин не верить этой женщине. Она была той, кем представлялась, ее отношения с Пармиттом выглядели вполне реальными. А тот факт, что она прибежала в больницу, как только узнала, что с ним произошло, говорил о ее вере в то, что со временем ее отношения с Пармиттом перерастут в нечто большее.

Она не станет первым маклером в мире, который закончил свою карьеру свадьбой с одним из богатых клиентов. Они ходят вместе, осматривают все эти спальни, и временами между ними пробегает искра. Ну что ж, она молодец! Фарли сказал:

— Я должен вам сказать, мисс Маккензи, что сейчас он вообще мало что помнит. Он не помнит ни стрельбы, ни своей поездки во Флориду, и, может быть, сейчас он и вас не вспомнит!

Слабая улыбка, которой она его одарила, была весьма очаровательной.

— Господин полицейский… или сержант, как вы предпочитаете?

— Сержант, — ответил он, польщенный и благодарный за то, что она назвала его должность правильно.

— Так вот, сержант, если Дэниел Пармитт не вспомнит меня, то я и наполовину не такая женщина, какой себя считаю!

Фарли всегда чувствовал себя неуютно и немного глуповато, когда женщины при нем говорили пошлости. Он моргнул, попытался улыбнуться и ответил:

— Ну что ж, вы можете пройти в палату и перемолвиться с ним парой слов, хотя доктор просил, чтобы он сильно не возбуждался.

Она засмеялась. Даже после того, как она ушла, он чувствовал, как румянец заливает его щеки.

Лесли пришла в ужас от того, как он выглядел. Она не знала, чего ожидать, но явно не этого. Такое впечатление, что внутри него выключили мощный мотор, и вот он лежит без движения. Взгляд был полон тоски, руки, сложенные на коленях, казались мертвыми.

Вспомнит ли он ее? Ей показалось, что самый лучший способ отделаться от этого полицейского — солгать, будто у них с Дэниелом роман. Ведь если любовная интрижка не причина, по которой она находится здесь, то в чем же истинная причина?

Также она заметила, что он — один из тех мужчин, которым тяжело говорить на сексуальные темы с женщиной, и ей показалось, что неплохо было бы именно так немного отвлечь его от главного.

Но на самом деле, если Дэниел был изувечен так же ужасно, как выглядел, то, возможно, он действительно ее не вспомнит. Возможно, она не оставила в нем никакого следа.

В палате находился интерн в белом халате. Он теперь сидел в углу на железном стуле с сиденьем из искусственной кожи. Интерн кивнул Лесли и сказал: — Вы можете с ним побеседовать, но недолго. Только подойдите к нему поближе, он может говорить только шепотом.

— Спасибо.

Второй стул стоял возле кровати. Она присела — неохотно, жалея, что пришла, что не позвонила заранее, чтобы узнать, в каком он состоянии. Тогда бы ей не пришлось общаться еще с тремя мужчинами, только чтобы подойти к этой койке.

— Дэниел, — позвала она.

Его глаза следили за ней, пока она пересекала комнату, и он прошептал:

— Какой сегодня день? — Шепот был хриплым, скрипучим и едва доносился до нее, хотя она сидела совсем рядом.

Она подвинулась еще ближе к нему:

— Понедельник.

— Четыре дня, — прохрипел он.

— Четыре дня? Что ты имеешь в виду?

— Аукцион.

— Что? Ты все еще не оставил эту идею?

Он проигнорировал ее вопрос, следуя лишь цепочке собственных мыслей:

— Как ты узнала, что я здесь?

— Об этом писали в «Геральд». Тебя подстрелили, и людей, которые в тебя стреляли, тоже убили…

— В «Геральд»? В газете?

— Да, в воскресном выпуске. Я не могла приехать раньше.

— Лесли, — прошептал он, — ты должна вытащить меня отсюда.

Теперь она тоже еле слышно шептала, опасаясь интерна, хотя он не обращал на них никакого внимания. Она подвинулась еще ближе и произнесла:

— Ты не можешь уйти отсюда! Ты даже двигаться не можешь!

— На самом деле все не так плохо, как они думают, но, если про меня писали в газете, кто-нибудь еще может прийти и прикончить меня!

Это и была та тема, которую она хотела обсудить, главная причина ее поездки в больницу. Те три вора. Она прошептала:

— В тебя стреляли люди, у которых ты хотел все забрать? Они знают обо мне?

— Нет, это были другие, не они.

Вот это сюрприз! Она была уверена, что это сделали те трое, каким-то образом узнав, что он их обнаружил, и, естественно, хотела выяснить, известно ли им о ней. Она прошептала:

— Есть еще кто-то? Кто?

— Я не знаю, и мне все равно, главное, чтобы я вышел отсюда! Лесли…

— Что?

— Чем дольше я здесь остаюсь, тем больше копов будут мной интересоваться: моим прошлым, моим именем, и я не могу допустить, чтобы сняли мои отпечатки пальцев!

— Ясно.

Она откинулась назад, задумавшись. Он действительно находился в ужасной ситуации, не так ли?

Поверженный, слабый, преследуемый киллерами, которых он не знал, прикованный к этой койке.