Выслушав меня с каменным лицом, Павлов со своей свитой и местным начальством скрылись в одном из кабинетов, а ко мне подошел неприметный батальонный комиссар, с такими же повадками как и у Никифорова, и приказал следовать за собой.

– Савельич, это мой пилот, – как к старому знакомому обратился Никитин.

Чуть усмехнувшись, комиссар, поздоровался с Никитиным, попросил пройти к нему в кабинет чтобы снять показания о пребывании в тылу немцев.

Заметив, как я поморщился, когда садился на стул, хозяин кабинета спросил:

– Что ранен?

Я кивнув, ответил:

– Вчера еще, осколком гранаты спину посекло.

Сняв трубку телефона, майор сказал:

– Спелов у себя? Давай его ко мне в кабинет.

Положив трубку, он спросил у Никитина, который присел на свободный стул.

– Значит твой пилот? Связной? Угу! И пять немцев свалил. Угу. Ты кому лапшу на уши вешаешь? Так, сержант, ну‑ка выйди.

О чем они разговаривали я не слышал, но когда подошел военврач с медицинской сумкой и постучал, они уже мирно пили чай.

– Проходите. Вот Игорь, у парня осколочные ранения посмотри что там.

Медик долго ковырялся и рассматривал мою «ссадину», но после того как смазал чем‑то и заново перебинтовал, сказал:

– Его нужно на пару дней под наблюдение врача, как бы заражения не было, – после чего собравшись вышел.

– Ничего наша Мариночка хороший врач, опытный, вылечит, – сказал Никитин.

– А теперь, хм, сержант, давай излагай свою эпопею, – приказал бригадный комиссар Трусаков.

Поймав разрешающий взгляд майора я стал излагать. Как вылетел на поиски сбитого самолета и как я сам оказался сбит.

– Какой говоришь «ишачок»? Восьмой? Серебристый? Так‑так‑так, – зарылся он в бумаги.

– Вот. Нашел. Двадцать третьего числа. И‑16 командира полка подполковника Жерина, который семнадцатого июня сломал ногу и сейчас находится на излечении, вылетел на прикрытие наших войск, в тринадцать часов сорок семь минут дня. Истребитель пилотировал временно закрепленный за ним, сержант Пермин. В результате первых минут боя летчик был ранен и сел на вынужденную, где и скончался от потери крови. Прибывшая на место посадки группа механиков вывезла тело, сообщив что самолет исправен, требуется летчик. Рапорт техник‑лейтенанта Смакова. М‑да. Вечером была послана машина с летчиком… Никого значит там не было? – спросил он у меня.

– Нет. Только боец охраняющий его.

– Как его фамилия?

– Не знаю. Вроде Федей его сержант называл.

– Действительно, судя по рапорту Смакова, оставлен Федор Мальцев.

Я пожал плечами, кто и что там оставил, я не в курсе.

– Ладно, давай теперь о том, где ты ТАК научился летать!

А вот тут я завис. Пришлось сказать о генерале Рычагове, добавив, что если есть какие вопросы, то пусть задают ему. Насчет полетов отделался общими фразами, что научили с разрешения генерала.

Чем поставил комиссара в тупик. Судя по его виду, информацию он добудет по любому.

– Ну, в принципе неплохо, есть конечно шероховатости в рассказе, но пойдет, потом отшлифуете, – изучая документы которые я доставал из планшета и, по мере рассказа клал перед ним, сказал комиссар.

– Распишись вот тут. И помни что майор Никитин за тебя поручился.

Внимательно посмотрев на своего будущего командира, я кивнул.

Расписавшись, где он мне показал, сперва прочитав написанное, что вызвало одобрительный смешок у Никитина, вышел в коридор, ожидая своего командира. Понимание того, что теперь я постоянно буду под наблюдением, не давало мне возможности расслабиться.

– Что, уже все? – спросил у меня подходящий Никифоров. Вид он имел слегка бледноватый, но довольный.

– Да, велели ждать, – кивнул я.

Когда мы выходили из здания, нам пришлось посторониться, пропуская генерала Павлова. Вид у него был – мертвому не позавидуешь. Настолько бледным он был.

– В штаб фронта, немедленно!

Что было примечательно, так это то, что тот самый полковник Миронов нес привезенный мной портфель.

– Ну все хватит, пора в полк, – сказал майор, провожая их взглядом.

Мы сели в машину и поехали к выезду из города.

В полку мне не понравилось. Где капониры, где зенитки? Где маскировка. Нет, маскировка конечно была, но какая? Самолеты стоят фактически открыто, разве что под деревьями, да некоторые под масксетями. Насчет зенитных средств. Один счетверенный "максим", и снятый со сбитого лаптежника крупняк – это не зенитки, а так – для самоуспокоения.

Я внимательно осматривался, когда мы ехали по полю к палаткам, где был штаб.

«М‑да, навоюем мы тут» – подумал я, отлипнув от окна. Проехав очередного часового и группу механиков что‑то тащивших к полуразобранному СБ, который стоял совершенно открыто, без всякой маскировки.

– Давай сперва санчасть, а потом уж и ко мне, – сказал Никитин, и велел выглянувшему на шум подъехавшей машины дежурному показать где санчасть.

– М‑да, видок у тебя, – внимательно осмотрев меня, сказал он.

– Вы товарищ лейтенант, три дня по немецким тылам поползайте и у вас такой же будет.

На мою отповедь, лейтенант только беззлобно рассмеялся.

– Лейтенант Буров. Виталий. Вечный дежурный можно сказать, – сказал он протягивая руку.

– Сержант Вячеслав Суворов. Летчик‑истребитель, прибыл к вам для дальнейшего прохождения службы.

– О, так это ты на новом истребителе будешь летать?

– Я.

– Тяжело тебе будет. Непростой аппарат.

– Почему. Мне нравится. Для сопровождения, бомбовозов самое то. Движок конечно слабоват, но вооруженность о‑го‑го.

– Ты что, летал на них? – искренне удивился Виталий.

– Летал. Честно скажу, тяжело было, пока не дался он мне. А потом я на нем такое вытворял, что у‑у‑у‑у, – закончил я, чтобы не завраться.

– Вот медсанчасть. Там военврач Лютикова заведует. Марина. Ух, строгая, – кивнув на землянку, сказал он.

– Разберемся.

– Марина Васильевна, я к вам нового пациента привел. Никитин приказал осмотреть и доложить результат ему лично, – сказал он высокой миловидной женщине лет двадцати восьми, которая что‑то писала за столом.

– Проходите, – показала она мне на кушетку у окна под потолком.

– Ну давай. Я в штаб, а то там Синяков за меня остался, а он еще то, недоразумение. Еще натворит что‑нибудь, – сказал лейтенант и быстро скрылся.

Врач мне понравилась, в моем вкусе. Тем более белая шапочка и халатик, очень красили ее.

– Что у вас? – спросила она, отрываясь от записей.

– Как воспитанный человек, я сперва представлюсь. Вячеслав Суворов, летчик‑истребитель. Очень, рад с вами познакомиться.

– Ну что ж очень приятно. Так что у вас за ранение?

– Осколочное в спину.

– Раздевайтесь и ложитесь на кушетку.

Пока она доставала из шкафчика инструменты я быстро разделся, но лечь не успел.

Обернувшись, Марина Васильевна, густо покраснела и сказала:

– До пояса. Я имела ввиду до пояса.

– Оденься‑разденься, – бурчал я натягивая комбинезон до пояса. Да, духан если честно шел от меня еще тот. Да и где мне мыться, время было?

Марина Васильевна быстро освободила меня от повязки и стала внимательно осматривать спину, после чего взяла со стола какой‑то большой предмет и стала водить над спиной, изредка касаясь спины. В одном месте мне кольнуло. Заметив, что я дернулся, она спросила.

– Что‑то есть?

– Да, колет.

– Здесь? – спросила она убрав предмет, в котором я узнал магнит обратно на стол.

Путем ощупывания, вроде игры «холодно‑горячо» она нашла и извлекла осколок, после чего стала чистить рану, и промывать ее. После перевязки и уколов от столбняка, она сняла халат и надев фуражку подхватила несколько листков, вышла, сказав мне перед этим:

– Лежите тут. Я через полчаса вернусь, и устрою вас в стационаре, нужно полное обследование, – после чего выпорхнула наружу.

Лежать мне быстро надоело, выглянув и убедившись что рядом никого нет, я хотел было выбраться наружу и сходить к стоянке самолетов посмотреть на свой, и пообщаться с механиком, как кто‑то заслонил собой дверной проем.