– Сам ты москаль, урод!

Мужик опустил оружие и задумался. Глядя на его складку на лбу, сообразил, что думать ему похоже непривычно. Видимо придя к какому‑то решению, он отступив, повелительно махнул винтовкой и велел мне вставать. Вскочив, я под их присмотром быстро оделся, и держа меня под дулом винтовки мы подошли к телеге стоящей рядом. Конь, запряженный в телегу меланхолично жевал траву, и лишь дернул ухом, когда я прошел мимо.

– Стой Москаль!

После чего, что‑то сказал второму мужику, на польском языке. То, что это польский я узнал по шипящим словам. Взяв веревку, лежащую в телеге, один связали мне руки спереди, пока второй караулил с винтовкой в руках. Получив тычок прикладом, отчего я сделал два быстрых шага вперед, мы с одним из поляков направились по тропинке, где судя по свежим колеям только что проехала телега. Обернувшись, я успел до того как меня грубо окрикнули, увидеть, что оставшийся мужик грузит телегу сеном.

Путь по лесу занял почти час, пока мы не вышли на более укатанную дорогу. Заметив в просвете леса какие‑то строения, я невольно ускорил шаг, вдруг покормят не только свинцом, но и нормальным обедом.

– Но‑но, потише Москаль! – окрикнул сзади поляк. Открывшаяся передо мной картина, невольно заставила меня остановиться. Не успев полюбоваться на прекрасный хутор, я получил мощный удар прикладом между лопаток, заставивший меня пробежаться немного вперед и продолжить движение. Шевеля лопатками стараясь унять боль, после удара, я прошел мимо плетеного забора и посмотрел, как на грядках работают три женщины разного возраста. Заметив меня, они засыпали вопросами на польском языке моего конвоира, после чего я шел под их любопытными взглядами. Теперь я точно утвердился во мнение, что нахожусь в Польше, судя по истребителям, скорее всего довоенной. Зная как поляки «любят» русских я заранее готовился к худшему.

Подойдя к явно жилому дому, их на хуторе было три, конвоир усадил меня на пенек для колки дров и застучал в окно, что‑то крича. Сидя на пеньке, я осматривался, три дома выстроились в треугольник, несколько хозяйственных и скотных сараев, все добротно и аккуратно, сразу видно, что здесь хозяин следит за порядком. Скрип открывавшейся двери привлек мое внимание. В открывшейся двери стоял командир Красной Армии. Я точно в сорок первом, у него были петлицы и лейтенантские кубари. Спокойно выйдя во двор, он что‑то спросил у моего конвоира на польском. В это время из дома вышел, судя по рясе священнослужитель, и подойдя к разговаривающим тоже что‑то спросил, мельком глянув на меня. Судя как оба болтуна вытянулись, он был старше их. Минуты три я слушал их непонятный мне разговор, и бросаемые на меня взгляды. Видимо о чем‑то договорившись, они подошли ко мне:

– Что ты здесь вынюхивал русский? – Спросил священник.

– Ничего. Меня не там выбросили. Должны были в районе Бреста, а я оказался незнамо где!

– Выбросили? Парашютист?

– Да! Радист! Сбросили прямо в болото, все утонуло, рация, запасы, оружие, даже сапоги пришлось скинуть, когда меня на дно тянуло.

– Ты не русский?

– Да русский я. Во Франции жил с родителями, отец офицер штаба, служил под командованием Деникина. Когда меня пригласили работать на одну страну, я согласился.

Сказал я с намеком, что работаю на немецкие спецслужбы. Похоже, что священник это понял, поэтому спросил на немецком, но поняв, что я его не понимаю уже английском:

– Кто вас встречает? – На это я отвечать не собирался, что и сказал на плохом английском:

– Не имею права говорить! – Священник поднял брови, и сказал:

– Ваш английский оставляет желать лучшего!

– Никогда им не интересовался! Я во Франции жил.

Немедленно последовал вопрос уже на французском языке, причем плохом, я с трудом его понимал:

– Как же ты оказался почти в ста километрах от Бреста, если тебя выбросили именно там.

– Где меня сбросили, там я и оказался, в этих болотах полно всяких гадов, а я ненавижу змей.

– Вы действительно хорошо говорите на французском языке, значит, штурман ошибся. Вас сбрасывали ночью?

– Да, в три часа!

– Что‑то мы не слышали ночью гудения моторов!

– Не знаю, меня сбросили с пяти тысяч метров, и я долго планировал, был сильный ветер.

– Вполне может быть! Нам надо проверить, какое у вас кодовое имя?

Я задумался, пока чесал языком, говоря всякую чушь, обдумывал свое положение, надо дождаться возможности свалить от них. Подумав, назвал первое пришедшей мне в голову слово, что и выложил священнику. То, что они из польских националистов я понял сразу:

– Как‑как? Квазимодо?

– Да! Извините конечно, а не пора ли меня покормить? А то уже со вчерашнего дня ничего не ел, как покормили на аэродроме, так и хожу голодный!

– Да‑да конечно. Янек… – и что‑то сказал тому парню, одетому в нашу форму. После чего тот на чистейшем русском пригласил меня в дом. Священник за нами не последовал, а остался во дворе с тем мужиком, что меня привел.

– Давай проходи, и садись, – сказал поляк и показал рукой на стол с едой, около которого хлопотала молодая полька. Я уже представлял себе как я небрежно присаживаюсь за заставленный всякими вкусностями стол и аккуратно кушаю. Но тело внесло свои коррективы, очнулся я, когда вылизывал тарелку от супа. Рыгнув, поставил ее на место, и схватив кровяную колбасу прикусывая хлебом, взглядом шарил по столу в поисках еще каких ни будь вкусняшек. Рядом стояли хозяева и ошарашенным видом наблюдали за мной. Священнику я сказал правду, действительно не ел со вчерашнего дня. Жуя, спросил у поляка, почему он в форме Советов, на что последовал незамедлительный ответ «привыкаю», больше мне от него ничего добиться не удалось. После плотного обеда меня отвели в комнату, где стояла кровать. Раздевшись, я взобрался на нее, и напоследок заметил, что мой комбез поляк отдал хозяйке.

Проснулся я от сильного давления мочевого пузыря. Встав я тихонечко вышел в главную комнату, рядом с дверью сидел на стуле Янек, и тихонечко посапывал. Судя по расстегнутой кобуре, он караулил меня. Тихонько двигаясь я подошел к двери выходящей на улицу и выйдя во двор намочил угол дома. Подышав свежим воздухом, я было двинулся обратно, как заметил огонек в одном из домов. Подобравшись, стал вслушиваться в разговор, происходящий в доме. Понимал я с пятого на десятое, но, то что они поняли что я врал, разобрался. Поэтому тихо добежав до дома, где спал и пробравшись в спальню быстро оделся и выскользнул в комнату с Янеком.

Медленно я стал тянуть рукоятку "нагана" из жесткой кобуры, который похоже там застрял, как услышал шум приближающихся шагов. Бросив заниматься оружием, я скользнул к открытому окну и заметив, что трое людей плохо различимых в ночи, зашли за угол дома выбрался наружу. Я был так же бос, как и прошлый раз, различие было только в отстиранном комке.

Сперва я услышал лай собак, что прибавило мне скорости.

Охая и ахая, я на исколотых ногах бежал все быстрее и быстрее. Сойдя с тропинки, по которой я бежал, в сторону бурелома, стал перебираться через поваленные деревья, затылком чувствуя направленные в меня дула винтовок. Скатившись на пятой точке в глубокий овраг, и с размаху в воду затянутую ряской, загребая руками переправился на другую сторону. Скользя по склону покрытому мхом я с трудом взобрался на верх оврага. Лай собак становился все громче и громче, выбежав на небольшую просеку, я углубился дальше в лес.

Трупный запах я почувствовал сразу и по мере как продвигался все глубже в лес, он становился все сильнее и сильнее. Вдруг, когда запах стал резать глаза, я под треск сломанных веток, ухнул куда‑то вниз. От тошнотворного запаха разложения меня стошнило, вытерев рот рукавом я посмотрел на что я упал. Увиденное заставило меня броситься к краю оврага ломая ногти на руках загребая землю, попытаться выбраться. Вдруг рядом кто‑то заговорил, я крепко сжав зубы сидел и смотрел на лежащего рядом милиционера в довоенной форме. Судя по треугольникам он был старшиной. Многочисленные ранения и обезображенное разложением лицо, просто сводило меня с ума. Закрыв глаза, я дышал через раз, слушая продолжавших разговаривать преследователей. Сглатывая тягучую слюну, понял, еще немного и потеряю сознание. Попытавшись встать, я вдруг начал падать прямо на труп, после чего наступила темнота.