В глазах Эвы горел неподдельный интерес. Чего я не ожидал.

— Конечно, госпожа Райкова. В этом нет секрета. Экскурсий мы не водим. Времени на это нет. Но для вас, пожалуйста, — я улыбнулся как можно галантней. — Ну, а потом вы сможете написать статью. Только уговор — честную.

— Конечно, Артур Борисович!

Девушка села обратно на место, застенчиво улыбнулась. На щёчках проступили маленькие ямочки, лицо раскраснелось, словно я обещал исполнить самое заветное её желание. И она показалась вдруг не такой гламурной и высокомерной, как раньше. Может я ошибся. Внешность бывает обманчива.

Чёрт возьми, как я мог забыть об этом человеке в зале? Он вдруг зашевелился, потянулся куда-то, у меня сердце замерло, но мужчина лишь достал платок, промокнул лоб и вновь сунул платок в карман. Но сердце почему-то ускорило свой ритм. Едва заметный скрип привлёк внимание. У дверей студии стоял мужчина небольшого роста в выцветшем комбинезоне техника, полноватый, редкие серые волосы зачёсаны назад, как делают люди, которые стремятся скрыть лысину — ничего особенного. Он достал свёрток.

— Ложись! — неожиданно я услышал собственный крик.

Что-то с громким свистом распороло воздух. Я упал, едва не пропечатавшись носом. Чпок! И страшной силы взрыв потряс студию. Когда я поднял глаза, то не сразу понял, что творится. Вопли, женский визг оглушили меня. Клубился густой белый дым, выглядевший в студии как-то совершенно нереально, не страшно, словно спецэффекты, которые сопровождают пение популярного певца. И вопли, стоны казались лишь звуковыми спецэффектами. Я бросил взгляд на подиум — Золин с Ольгой исчезли. А ведущий с выпученными глазами замер в центре. Ноги у него подломились, сложился как марионетка и шмякнулся на пол, затрясся будто в эпилептическом припадке.

Я вскочил на ноги, бросился прямо в дым. Противный резкий запах забил ноздри. Я зашёлся в диком кашле, распоровшем грудь болью. И едва не поскользнулся — под ногами расплывалась багровая лужа. А совсем рядом я увидел Эву, она лежала ничком, на боку. Роскошные волосы слиплись, белая блузка окрасилась алым. Бросился к ней, приподнял. Из шеи у неё бил фонтанчик крови. Осколки бомбы задели артерию. Пара минут и всё — смерть.

Крики, стоны раненных, шум борьбы перекрыл хриплый крик:

— Это война! Это война! Умри, Никитин! Умри! Умри, мерзавец! Очистительный свет…

Олег Громов

Покинув квартиру Артура, я поднялся по лестнице этажом выше и оказался на козырьке со взлётно-посадочной площадкой, нависавшей над широким проспектом, который ограничивала монолитная стена жилого небоскрёба. Тут стоял мой красавец RX-2000, космолёт с плазменными движками. Уникальная модель, созданная специально для меня. Выглядел он потрясающе — мощно, и в то же время изящно, словно беркут, раскинувший серо-коричневые крылья.

Когда по приставной лесенке залез в кабину, удобно устроился в кресле пилота и ввёл в бортовой компьютер задание, система вывела стандартное предупреждение, что перегрузки по миссии с заданными параметрами могут быть смертельными для обычного человека. Но не для меня.

Когда мне было десять, я умудрился выпасть с шестнадцатого этажа. Шлёпнулся, правда, на клумбу, превратив все эти любовно высаженные анютины глазки и фиалки в кашу. Но любой другой пацан, если бы не умер, то стал бы инвалидом. А я отделался сильным испугом, и сломанной ключицей, которая зажила через пару дней.

И став лётчиком, я несколько раз попадал в ситуации, когда у катапульты не раскрывался парашют. Один раз пришлось прыгать из объятого пламенем истребителя. Огонь жадно сожрал лёгкий шёлк, а я сверзнулся с высоты десятиэтажного дома на землю. И не только остался жив, но почти не получил повреждений. Иногда мне кажется, что я бессмертен, но слава богам, проверить это, случай не представился. Особенно противно думать о том, как меня похоронят, а я приду в себя там, под землёй. Брррр. Ужас.

И раны затягивались мгновенно. Так что в детстве я спокойно лез в любую драку, прыгал с любой крыши. А как я гонял на мотобайке! Меня никто не мог догнать. Никто! Потому что второго такого сумасшедшего было не найти. Я просто ничего не боялся. Ссадины и синяки исчезали с моего тела за пару минут, а переломы — за пару часов.

Спрашивал отца, с чего это я такой особенный. Но он делал вид, что не понимает. Узнать у матери, чего это со мной такое приключилось, не мог. Я не помнил её. Совсем ничего не осталось в памяти. Меня воспитывал отец и дед.

— Диспетчер, говорит Олег Громов. Предоставьте «свободный коридор» для RX- 2000.

— Коридор будет свободен через… — начал диспетчер механическим женским голосом, но тут же перешёл на такой же искусственный, но более низкий, мужской:

— Один час, двадцать пять минут, сорок секунд.

У меня вырвалось такое витиеватое трёхэтажное ругательство, что система булькнула, щёлкнула и пробормотала как-то совсем по-человечески растерянно:

— Запрос не ясен. Повторите запрос…

Придётся ждать, пока не появится «просвет» в плотном движении. Ничего не поделаешь — мой орёл любит простор. Если будет лететь по коридору для стандартного транспорта, снесёт все к чёртовой матери из двух, а то и трёх ближайших. Даже, если какая-нибудь колымага нечаянно попадёт в инверсионный след моего космолёта, свалится на землю в два счета.

Откинувшись в глубоком кресле, я бездумно вперился в стену на противоположной стороне улицы — там, в хаотичном порядке ярко горели, узкие словно бойницы, окна. Мелькающие аэромобили и флаеры на миг перекрывали свет, и, казалось, окна перемигиваются.

Досада вновь хлынула в душу, теперь уже с удесятерённой силой. Твою ж мать, почему же Артур не может убедить Моргунова, чтобы тот дал добро на зачистку лагеря? Почему? Эта вещь не давала мне покоя. Что ему мешает? Его дебильный гуманизм?

Нет-нет, не стоит так думать о друге. Артур — классный мужик, очень умный. По сравнению с ним я тупица. Мы дружим с тех пор, как я вдруг увлёкся астрофизикой. А поводом для этого стала симпатичная куколка, которую я подцепил в каком-то баре. Она оказалась не только обладательницей роскошной груди, но и очень умной. Здесь не проходили мои обычные штуки — смотри на меня, я — Олег Громов, курсант самой престижной в стране воздушно-космической академии! Один из лучших, вон и сине-оранжевые нашивки лейтенанта на рукаве, когда все остальные в моем возрасте (а минуло мне тогда двадцать) курсанты ходят в капралах.

Как выяснилось, девчушка училась в университете, а профессором у неё был Артур Никитин. Брала зависть, когда Аня рассказывала о нем, и зачем-то я решил попасть в университет. Стоило это немало, а мой старик, узнав об этом, сказал просто:

«Слушай, сынок, вот тебе сорок кусков. Хотел подарить тебе на день окончания академии аэромобиль. Класса «спорткар X5», крейсерская скорость в полтора Маха. Давай, истрать их на учёбу университете. Хочешь?» Долго думал и всё-таки отказался. Крутую тачку, которая могла проноситься в небесах на сверхзвуке, я хотел больше, чем Анютку. Но тут мне подфартило. Оказалось, этот самый Никитин читает лекции в какой-то богадельне. И я решил сходить, просто поглазеть на этого зазнайку.

И здорово ошибся в оценке его. Артур совсем не был сухарём, ботаном, который ничего, кроме своей науки не видит. И рассказывал он так увлекательно, и так понятно, что слушая его, я видел все эти звёзды, туманности, галактики. Красотища. Потом с Аней мы расстались, а профессор Никитин плотно вошёл в мою жизнь. Он был всего на пять лет старше, почти погодки, но уже писал диссертацию о Сверхновых.

В академии нам тоже давали информацию о космических объектах, объясняли про классы звёзд, тёмную материю, о галактиках, планетах, спектрограммы, диаграммы, но так сухо и нудно, что мне оставалось только зубрить — хорошо, хоть память меня не подводила. И старик мой раскошелился на чип, который позволил шутя усваивать все эти жутко громоздкие тексты. Но они так и остались бы тупым набором цифр, формул, диаграмм и расчётов, которые мне приходилось делать. Если бы не Артур. Он открыл Вселенную для меня.