Процесс — Процесс исключения. М.: Время, 2010.
Слово — Слово пробивает себе дорогу: Сборник статей и документов об А. И. Солженицыне. М.: Русский путь, 1998.
СС-П. Л. Пантелеев. Собр. соч.: В 4 т. Л.: Детская литература, 1983–1985.
Чукоккала — Рукописный альманах Корнея Чуковского. М.: Русский путь, 2006.
Алексей Иванович Пантелеев — Лидия Корнеевна Чуковская
ИЗ ПЕРЕПИСКИ (1929–1987)
1 июня 1929. Ленинград.<a name="read_n_5_back" href="#read_n_5" class="note">[5]</a>Глубокоуважаемый Леня.
В воскресенье в 1 час дня (9/VI) Детская Секция устраивает утро в ЖАКТ’е дома № 50 по Фонтанке. Детская Секция просит Вас выступить. Ну пожалуйста! Там будут дети 12 лет.
Если Вы почему-либо не можете или не хотите — скорее известите меня.
8/IX 29.Дорогой Леня. Большое Вам спасибо за книжку. Я не ответила сразу, потому что не знала Вашего адреса. Надпись весьма для меня лестная, но иногда не вполне справедливо описывающая события[6]. Милый Леня, я никогда не скрежетала зубами над Вашей рукописью. Я «Часы» любила, люблю и буду любить. От всего сердца.
31/I 30.Милый Леня. Очень рада была получить Вашу открытку — хотя бы и такую грустную. Как же Вы книжку будете писать, дорогой?
С. Я. много интересного и восторженного рассказывает о Гиганте[7].
Дни нашей жизни текут уныло и отравно. В Литгазете статья за Флёрину с 20-ью подписями[8]. В «Октябре» статья Шатилова[9], — он объясняет Маршаку, что стихи для детей должны быть формально хорошими стихами, и при этом цитирует — как дурные! — лучшие стихи Маршака «Усатый-полосатый».
«Человеческая глупость, безысходна, величава, бесконечна…»[10]
Одесса. 4-I-35 г.Дорогая Лидия Корнеевна!
Ваше письмо — невеселое, как и все письма, которые я получаю теперь из Ленинграда.
Тем не менее, оно доставило мне большую радость.
Сознание, что у меня есть друзья не только в Ленинграде, но и в окрестностях его — помогают мне бороться с унынием, скрашивает мне невеселую и неуютную здешнюю жизнь.
А жизнь моя здесь очень неуютная, мрачная. Живу я в гостинице, номер у меня огромный, из двух комнат, — «с фонтаном и садом». В номере холодно.
Я простудился и несколько дней пролежал в постели.
Сегодня меня переводят в другую — не столь комфортабельную, но — теплую комнату.
Вообще, мне до чертиков надоела ресторанно-гостиничная обстановка. Я уже скучаю не только по своим Ленинградским друзьям и близким, но и по таким замечательным вещам, как — самовар, примус или — дверной звонок.
За последние 3 месяца я видел эти предметы только в кинематографе и на картинках.
Эти «мещанские штучки» очень надоедают, когда долго соприкасаешься с ними в быту, и, только очутившись в холодной и неуютной комнате, где на каждом предмете висит инвентарный номер, — начинаешь ценить их, начинаешь понимать прелесть домашнего быта и вообще «частной жизни».
Впрочем, это относится не только к самоварам и звонкам.
Удаляться полезно.
Однако я удалился и слишком далеко, и слишком надолго. У меня уже кончился приступ движения, наступил приступ покоя. Меня уже тянет восвояси. Но, к сожалению, я связал себя обязательствами, которые приподержат меня в Одессе.
На тех же условиях, что и я, живет и работает здесь — Юр. Олеша и французский писатель Луи Арагон. Этот — последний — единственное светлое пятно на моем одесском горизонте[11].
Это — замечательный человек и вероятно — талантливый писатель. Я очень полюбил его. На днях он уезжает в Париж. Мне очень печально. Соседом моим останется один Юрий Карлыч Олеша, этот — жалкий фигляр и кабацкий мэтр.
Я очень много работаю, никуда не хожу, нигде не бываю. Способствовала этому и простуда моя. Сейчас я оправился, чувствую себя лучше. Зима в Одессе паршивая. В этом году я еще не видел хорошего снега. А в Детском сейчас, вероятно, и вправду хорошо. Надеюсь, Вы отдохнули там.
13 января 1935. Витебск.<a name="read_n_12_back" href="#read_n_12" class="note">[12]</a>Дорогой Алексей Иванович. Вот Вам еще письмо из окрестностей. Здесь снег и мороз, «и санок маленьких такой неверный бег»[13]. Бедный Вы, что не видите снега. Вообще Одесса отвратительный город. Когда я в первый раз приехала в Одессу, меня поразило, что все люди ходят по улицам и вслух рассказывают еврейские анекдоты. Потом оказалось — это они так разговаривают.
Я ничего не делаю, ем, сплю, гуляю, но как-то не отдыхается мне.
Поправились ли Вы? Когда Вы вернетесь? Я редко вижу Вас, когда Вы в Ленинграде, но мне хорошо знать, что Вы — тут.
На днях я была в городе — ездила слушать лекцию Бронштейна[14] — и видела всех наших и С. Я. Я отвыкла, и с непривычки это грустное зрелище. Все не обедали, все устали, С. Я. в трансе. Открывается детский университет. Пишите мне в город.
Ленинград. 3.IV.1939.Дорогая Лидия Корнеевна!
Я очень рад был узнать от Зои Моисеевны[15], что Ваше пребывание в Узком оказалось для Вас и приятным и полезным. Как замечательно, если это так, если вести с фронта — не обманчивы и не преследуют никакой очковтирательской или душеспасительной цели.
Я бы очень хотел получить от Вас письмо, но не рассчитываю на это, т. к. в самые ближайшие дни надеюсь видеть Вас в Ленинграде. Если же Вы задержитесь в Узком — пожалуйста, напишите, порадуйте!..
В Узком я никогда не был и вообще понятия не имею, что это за обитель такая, но мне почему-то всегда казалось, что там — тесно. Может быть, в этом отчасти виноват С. Я. Маршак, письма которого оттуда были всегда неутоленными стонами и заставляли вспоминать Шильонского и прочих мировых узников.
По этому поводу я только что — неожиданно для себя — написал стихи, которые не могу не процитировать:
На этом кончаю. А то еще чего того и гляди — петь начну. Не вовремя таланты просыпаются!..
8 апреля 1939.<a name="read_n_16_back" href="#read_n_16" class="note">[16]</a>Дорогой Алексей Иванович. Очень обрадовали Вы меня своим письмом. Ведь Вы знаете: я люблю все, что Вы пишете — и Вас самих тоже.
5
Записка на бланке: Государственное издательство. Ленинградское отделение. ЛЕНОТГИЗ, п/шт.: 1.6.29.
6
Приводим дарственную надпись Пантелеева на его книге «Часы» (надпись повреждена — нет начальных строк и отсутствует промежуточная страница; пропуски в надписи отмечены отточиями):
«Лидия Чуковская… Вы помогали мне в моей работе: Вы заботились о моем поведении и о моей репутации.
Низкий человек! Вместо благодарности я написал эту книгу. Сколько слез Вы пролили над ее страницами! Сколько раз Вы проклинали меня; И ЧАС, когда я выдумал писать книжки, наверно для Вас — самая мрачная историческая дата. Ведь мне хорошо помнится то время, когда вместе со мной и Самуилом Яковлевичем… лохматой рукописью моей дефективной повести.
Благодарный за многое, я с глубокими извинениями посылаю Вам этот печальный сувенир. Л. Пантелеев. 2 сентября 1929 г. Павловск».
7
По поручению журнала «Наши достижения» С. Я. Маршак ездил в командировку в колхоз «Гигант» (Ирбитский район Свердловской области). Статья С. Я. Маршака «Гигант учится» была напечатана в июльском номере журнала «Наши достижения» за 1930 г.
8
В статье председателя комиссии по детской книге Наркомпроса РСФСР Е. А. Флёриной «С ребенком надо говорить всерьез» говорится: «Заострение вопросов по линии недочетов нужно считать крайне необходимым и полезным делом. Темп создания новой социально значимой детской книги — слаб». Далее упомянуты Чуковский и Маршак и утверждается, что «тенденция позабавить ребенка, дурачество, анекдот, сенсации и трюки даже в серьезных общественно-политических схемах — это есть не что иное, как недоверие к теме и недоверие, неуважение к ребенку, с которым не хотят говорить всерьез о серьезных вещах» («Литературная газета». 1929. 30 дек.).
Большая группа писателей (С. Федорченко, А. Барто и мн. др.) поддержали Флёрину в своем открытом письме к М. Горькому. Авторы утверждают: «Когда детям в семье и в школе внушают, что собственность и кулачество — зло, нельзя им давать такую хоть и народную песенку, обработанную К. Чуковским: „Давай-ка, женушка, / Домок наживать. / Пойдем, голубушка, на базар гулять“ и т. д. Нельзя давать детям заучивать наизусть: „А нечистым трубочистам / Стыд и срам, стыд и срам…“ И одновременно внедрять в их сознание, что работа трубочиста так же важна и почтенна, как и всякая другая. Нельзя детей приносить в жертву такой разноголосице и превращать их неустойчивое сознание в сумбур и „сапоги всмятку“. Против этой разноголосицы и восстает Флёрина в своей „статейке“… И едва ли можно и нужно только забавлять их сейчас „крокодилами“, прибаутками, песенками в надежде на то, что лет через пять все „серьезное“, вся житейская грязь настоящего исчезнет и дети безболезненно войдут в светлое, безбурное царство социализма… эту „смену“ мы должны подготовить к битве, воспитать не только творцов русского литературного языка, но и стойких борцов за социализм. Этого требует жизнь. Эти требования слышит Флёрина и в своей статейке призывает детских писателей не увлекаться пустыми забавами, а помочь стране воспитать детей надлежащим образом» («Литературная газета». 1930. 27 янв.).
9
В статье под названием «Еж» Б. Шатилов пишет:
«…детская литература все больше вырождается в мертвую литературщину…
Писатели, и в особенности группа ленинградских писателей (Маршак, Чуковский и их сподвижники), провозгласили примат формы над содержанием. „Хорошие писатели“ — эти ловкие контрабандисты, эзопы наших дней — под хорошей формой протаскивают гнилое содержание. В этом убедится каждый разумный человек, если внимательно просмотрит „самый лучший“ детский журнал „Еж“… Маршак и Чуковский по-прежнему пребывают за гранью наших дней и чирикают на „вечные темы“».
Шатилов цитирует Маршака «Усатый-полосатый» и возглашает:
«Проснитесь, гр. Маршак! Кошачьего уюта уже нет… ваши стихи не только для взрослых, но и для детей беспомощны и плохи.
Маститым подпевают их поэтические отпрыски: Введенский и Хармс — эти близнецы детской литературы».
О рассказе Б. Житкова «Клоун» Шатилов сообщает:
«Если в этом рассказе Житков отстает от жизни на полстолетья, то в рассказе „Девочка Катя“ и „Кружечка под елочкой“ он откатывается в глубь веков и создает, пожалуй, самые убогие творения из всех творений „художников“».
Вывод автора в конце статьи:
«…еще курьезней то, что эта безграмотная галиматья, литературная дешевка, детская отрава, уснащена бульварными лозунгами… Неужели Главсоцвос серьезно думает, что эти курьезы, эта библиотечная гниль — есть орудие классового воспитания?»
10
Строки из стихотворения Блока «Последнее напутствие».
11
По приглашению Одесской студии детских и юношеских фильмов Л. Пантелеев приехал в Одессу и около года жил там в гостинице и писал сценарий, который в результате не был принят и поставлен. В той же гостинице жили Луи Арагон, Эльза Триоле и Юрий Олеша. Об этом времени см. воспоминания Л. Пантелеева «Гостиница „Лондонская“» (Собр. соч. Т. 3. 1984. С. 262–284).
12
Датируется по п/шт.
13
Строка из стихотворения Ахматовой «Он длится без конца — янтарный тяжкий день!».
14
Упомянут Матвей Петрович Бронштейн, физик-теоретик, муж Л. К. Чуковской.
15
Зоя Моисеевна — Задунайская.
16
Датируется по п/шт.