Анна-Мария вернулась на виллу очень поздно. Полковник ждал ее на дороге перед калиткой; он вышел ей навстречу. Оба ночных сторожа, сидя у гаража, тихонько переговаривались, немецкие голоса в немецкой ночи…
— Я уже собрался на розыски! — сказал Жако.
Он взял ее руку, ладонь его была очень горячей, он, должно быть, сильно беспокоился.
— Я встретила Франсиса, мы смотрели иллюминацию. Потом я заблудилась.
— Как подумаю, что вы бродили одна по этим улицам… Если вы действительно были одна… Что заняло больше времени: иллюминация или обратный путь?
Анна-Мария выдернула руку и толкнула дверь. Горничная Лотта в своем прозрачном халатике появилась на верху лестницы. Она проводила Gnädige Frau в комнату, которую ей уступил полковник: великолепную спальню промышленника и его супруги.
— Мадам прекрасно выспится, — сказала Лотта, слегка поглаживая подушку. — Я знаю, кровать хорошая. И ночь хороша…
Она задела Анну-Марию бедром, чуть прикрытым полой халатика.
— Спокойной ночи! — сказала Анна-Мария.
Горничная удалилась.
В спальне горела только маленькая лампочка под цветным абажуром, и Анна-Мария зажгла плафон: большая комната… На стенах — отливающие атласом обои с серебристыми ромбами, мебель — светлого полированного дерева, парные кровати, туалетный стол, стулья, обитые атласом с ромбами, такими же, как на стенах и на тяжелых занавесях… Входные двери и дверцы двух больших стенных шкафов были из того же светлого полированного дерева, что и мебель. Анна-Мария открыла один из стенных шкафов — глубокий, с искусно вмонтированными ящиками и вешалкой, — обшитый изнутри деревом… Шкаф, достойный роскошной гостиницы. Анна-Мария разделась, потушила свет и, отдернув занавеси, распахнула окно: луна была с правой стороны, замок лишь смутно угадывался вдали… Ни звука… Слезы? Нет, ей не хотелось даже плакать.
Белая вилла предлагала новым хозяевам все свои удобства: холодильники, электрическую плиту, шеренги кастрюль и прочие домашние и хозяйственные усовершенствования, книги в прекрасных золоченых переплетах, выстроенные на полках Wohnzimmer[20], как кастрюли на полках кухни, одни и те же книги на всех виллах, которые до сих пор доводилось реквизировать полковнику, те же кресла, обитые ворсистой тканью, по преимуществу с крупным геометрическим рисунком, столы со стеклянной столешницей, произведения искусства — картины и скульптуры — на те же сюжеты, что и книги; новая мебель, как в хорошей гостинице или в санатории: современный комфорт, фаянс, белый кафель, гигиена, солнце, здоровье…
Господа офицеры завтракали внизу, в столовой. Анна-Мария завтракала в постели, лакей принес ей завтрак на подносе. Полковнику достался этот лакей вместе с виллой; он знал здесь все, знал, где что находится, умел управлять обогревательными и прочими приборами… Поднос, который он поставил перед Анной-Марией, был в новейшем вкусе, со стеклом, в плетеной раме, выкрашенной в желтый цвет. При желании из него можно было сделать столик, который устанавливался на коленях. Анна-Мария оценила и поднос, и яйцо, сваренное в мешочек, и ветчину, и кофе, и кофейник, и тонкую фарфоровую чашку в цветочках, и красивое столовое серебро… Тосты, завернутые в салфетку, были совсем горячие. Лакей хлопотал. Казалось, ему доставляло удовольствие делать то, к чему он привык в счастливые времена… Возможно, он хотел показать этой даме, настоящей даме, не чета тем, которых иногда приводите собой офицеры, что в Германии умеют прислуживать не хуже, чем в Париже. До поступления к промышленнику он служил у высокопоставленных господ, у Herr Oberst… и у Herr Direktor… Анна-Мария смотрела, как он суетился, и размышляла: может быть, это жена директора требовала, чтобы тосты ей подавали совсем горячими? А жена промышленника, может быть, научила лакея задергивать муслиновые гардины после того, как раздвинуты атласные занавеси с геометрическим рисунком… и придвигать к постели столик светлого дерева… и ставить на место домашние туфли, которые валялись в комнате вверх подметками?.. Теперь лакей пустил воду в ванне, ни о чем не спросив Анну-Марию; во всем чувствовалась выучка. Она услышала, как он закрыл дверь: чтобы не потревожить ее, он не вернулся в спальню, а вышел через ванную. Анна-Мария поставила поднос на столик и сунула ноги в домашние туфли: удивительно, до чего все предусмотрено… Ну что ж, пойдем принимать ванну…
Через открытую дверь с веранды в ванную врывалось солнце, можно было подумать, что это оно нагрело голубую воду в голубой фаянсовой ванне. Гимнастические приборы… весы, душ за голубой клеенчатой занавеской. На столе — стакан лимонада и бисквиты. Анна-Мария словно вторглась в интимную жизнь бывшей хозяйки дома, ей стало даже как-то не по себе. Анна-Мария погрузилась в воду и невольно вздохнула от наслаждения. С чем связано такое пристрастие немцев к ваннам? И уж не потому ли здесь так много грязных душ? Полотенца и плотный пеньюар грелись на толстых никелированных трубах. Анна-Мария спустилась вниз лишь ко второму завтраку.
Офицеры в полном составе находились в гостиной, отсутствовал только полковник. Все как один поднялись. Майор представил их Анне-Марии. Казалось, Анна-Мария делает им смотр, как сердитый генерал. Настолько сердитый, что юнкер, которого приглашали к офицерскому «котлу» как милого мальчика и сына крупного фабриканта шелковых тканей в Лионе, молоденький юнкер, в общем отнюдь не робкого десятка, залился пунцовым румянцем под своим нежным, как у персика, пушком. Непонятно, чем Анна-Мария так их смутила. На ней была форма АФАТ[21], только белая, косы она уложила так, чтоб они уместились на ее маленькой головке. К счастью, пока ей представляли офицеров, вошел полковник, и все пошли к столу.
Сидя между полковником и майором, Анна-Мария смотрела на знойную террасу с оранжевыми зонтами, на оранжевые цветы вокруг террасы, неутомимо вращающиеся фонтанчики, а за ними виднелась цепь низеньких лесистых пригорков, замок на одной из вершин…
— Рудольф, задерните слегка занавеску, солнце мешает мадам…
Лакей бросился закрывать занавеску, и узорный шелк заслонил солнце. За столом прислуживали Рудольф и Лотта в облегающем кружевном платье и маленьком передничке. Торжественно внесли блюдо с закусками, украшенное посредине храмом из редиски и масла.
В штатской жизни майор был владельцем скаковых конюшен и исторических замков. Исторические замки перешли к нему не от далеких предков, а просто от родителей. Скаковых лошадей приобрел он сам, и они мало-помалу съедали его замки. Он был опытный покоритель сердец. Один из капитанов был сельский врач, другой — содержатель кафе в Париже. Врача выводила из себя мысль, что им придется терпеть эту мадам Белланже в течение всего завтрака. Только бы она не зажилась здесь… похоже, что она близкий друг полковника. Владелец кафе, круглый, как шар, привык к любым клиентам, его кафе находилось на бульваре Осман. За время войны и оккупации он, пожалуй, отвык от общества женщин, при которых нельзя распускаться, но он решил терпеть, тем более что сама дама была очень хороша собой. Оба лейтенанта, учитель и студент, пожирали Анну-Марию глазами. Это вам не Лотта. О юнкере и говорить нечего. Три места за столом пустовали: опаздывали майор и два лейтенанта, которые должны были проездом явиться в Д., но так как полковник сразу же после завтрака отправлялся к генералу, то гостей ждать не стали. Они появились, едва внесли закуски. Все встали, и некоторое время движение не утихало — так бывает, когда пройдет большой пароход. Потом все разом придвинули стулья к столу, разложили салфетки на коленях…
— Эрцгерцогиня Т. принимала нас в своем замке, где в нашу честь была устроена охота, — рассказывал приглашенный майор, накладывая себе закуски, и храм из масла рухнул… — Ну и размах, высший класс! Собачьи своры во дворе средневекового замка, егеря в красном… Нет, мы во Франции не умеем жить… Бедная Франция!