Стахов был уверен, что Уварова наведут точно, что летчик не упустит цель. Командир неплохо освоил технику, был терпелив, обладал устойчивым вниманием. Тут у него мог поучиться любой молодой летчик. У него всегда все «стрелки по нулям», как обычно говорят летчики о полете, когда показания приборов согласованы с заданным режимом.

Между тем Уваров, выполнявший перехват, почувствовал, что его самолету было мало мощности, полученной от двигателя. Он включил форсаж — еще не использованный резерв сил. К форсункам поступили дополнительные порции топлива. Новые сотни лошадиных сил впряглись в работу. Ракетоносец увеличил скорость. С острых стреловидных плоскостей срывались упругие жгуты воздуха. Стрелка указателя числа «М», показывавшая скорость полета по сравнению со скоростью распространения звука, приблизилась к единице. А через несколько мгновений спокойно перешагнула ее. Самолет пробил звуковой барьер — образовавшуюся перед носом подушку спрессованного в камень воздуха, не успевавшего расступиться в стороны, — и продолжал неуклонно набирать скорость.

— Впереди цель, — послышался в наушниках ровный твердый голос штурмана наведения. В этом натренированном голосе не было эмоций, которые могли отрицательно повлиять на психику лётчика, вселить в него неуверенность, раздражение…

Цель состояла из двух скоростных бомбардировщиков. Чтобы обмануть бдительность операторов КП, они летели плотным строем, прижавшись, и казались на маленьком оранжевом экране локатора одной светлой точкой.

О своих наблюдениях Уваров немедленно доложил на КП. И голос его тоже был спокоен и тверд. Майор еще не успел передать характеристику цели, когда она разделилась. Один самолет сделал крен и с резким снижением пошел в сторону важного стратегического объекта. Бомбардировщик словно потерял устойчивость и стал проваливаться в бездонную пропасть.

Раздумывать было некогда. Каждая секунда промедления играла на руку противнику, который продолжал углубляться в тыл.

— Атакую, — передал Уваров на КП.

Через несколько минут летчик все так же спокойно, как будто ничего и не случилось за эту ответственнейшую минуту, доложил на КП:

— Атаку выполнил. Самолет сбит. Вторая цель применила помехи. Веду поиск. Прошу уточнить координаты цели.

У объекта, к которому направился второй самолет, стояли огневые позиции зенитно-ракетных войск. Ракетчики следили с помощью локаторов за перехватом. Они видели, как цель внезапно разделилась и один самолет пошел к зоне их действия. Они слышали команды, которые передавал штурман наведения истребительного полка перехватчику, слышали ответы летчика. И ждали приказа.

А рядом, тускло поблескивая стальными боками, глядели в сумрачное ночное небо, сплошь затянутое облаками, ракеты — самое мощное и самое надежное оружие на земле. Перехватчик уже находился в зоне зенитно-ракетных войск, когда на КП полка поступила команда:

— Истребитель вывести из боя. Цель передана ракетчикам.

Даже утлая лодчонка в море будет казаться больше самолета-цели, затерявшегося в необозримых просторах океана ночи. Но нет! Он не затерялся. За ним смотрели по приборам десятки внимательных глаз.

И немалым мастерством нужно было обладать ракетчикам, чтобы не спутать отметки на экране, одна из которых была электронной тенью самолета Уварова, чтобы точно направить ракету в противника, который с невероятной скоростью мчался где-то в околокосмическом пространстве и был скрыт от взоров людей толстым слоем облаков.

Майор был еще далеко от аэродрока, когда на КП полка стало известно, что второй бомбардировщик «сбит» ракетой «земля — воздух» на дальних подступах к объекту.

Все-таки красивое зрелище — посадка самолетов ночью, когда земля окутана непроглядной вяжущей тьмой. Даже представить себе трудно, что летчики все делают вслепую, ориентируясь в воздухе лишь по приборам. Приборы говорят, в какой стороне нужный им аэродром, как расположена на нем взлетно-посадочная полоса, с какой стороны нужно заходить на нее, когда и как строить маневр на посадку. Это просто поразительно!

С земли самолеты совсем не видны, лишь быстро скользят по темному небосводу красные и зеленые аэронавигационные огоньки, будто искры летят по ветру…

Снижение идет на отчаянно больших скоростях. За короткий срок летчику нужно многое предусмотреть. Времени на раздумье у него, конечно, нет ни единой секундочки.

На стартовом командном пункте это знают и не дремлют. На сигнальном табло СКП загорелась белая лампочка — подготовить прожекторы, потом зеленая — включить прожекторы.

И вдруг на бесконечно длинную посадочную полосу, вылизанную очистными машинами, словно выливается из установленных в ряд огромных, как паровые котлы, прожекторов целая река золотисто-голубого света. На дне этой реки хорошо высвечен каждый каменный шестигранник.

И тотчас же в реку света ныряет доселе невидимый рокочущий самолет. Озаренный нестерпимым глазу сиянием, он, словно глиссер, мчится по голубой глади.

Самолет тонет, касается колесами каменного дна, несколько секунд бежит по нему. Белым пламенем полыхает сзади тормозной парашют. И тут происходит новое чудо. Река исчезает будто по мановению мага-волшебника. Исчезает и самолет. Проглотивший его мрак теперь кажется еще гуще и плотнее.

Едва наш комэск заруливает в один из карманов и открывает кабину, как заместитель командира полка по политической части Жеребов вручает ему письменное поздравление.

Спустя некоторое время оно уже передается из рук в руки.

«Майору Уварову Ивану Николаевичу, — напечатано на красиво оформленной открытке. — Командование, партийный комитет и весь личный состав войсковой части горячо, от всей души, поздравляют Вас, Иван Николаевич, с успешным завершением программы переучивания на новом сверхзвуковом истребителе. Желаем Вам отличного здоровья, успехов в дальнейшем совершенствовании полетов на сверхзвуковом самолете.

Жеребов пожимает руку технику самолета и мне. Это, конечно, приятно.

На самолете майора Жеребова нежданно-негаданно выходит из строя свеча вспомогательного двигателя. Заменить ее нелегко и не просто. К затерявшейся среди многочисленных агрегатов свече можно подобраться только через нижний лючок, да и то лишь оголенной по плечо рукой.

А между тем мороз, как нарочно, свирепствует вовсю.

Механик Скороход, не раздумывая, снимает куртку о пробует протиснуться в лючок плечом. Ему это, в конце концов, удается, но работать в таком положении неудобно. Он будто в тисках: кряхтит, ворчит, но дело, в общем-то, почти не продвигается.

— Не повезло нам, однако, а? — философствует Сан Саныч возле самолета Жеребова. — Какими были солдаты, скажем, при Александре Македонском или Ярославе Мудром. Меч и копье — все, что имелось у них. И чем вооружены мы, а ведь природа человека осталась той же. Две руки, две ноги, одна голова. Арифметика несложная. Какие нагрузки нам приходится испытывать!

— Ты бы хотел жить в те времена? — спрашивает Скороход.

— Нет, зачем же, — отвечает Бордюжа. — Я привык к своему обществу, к разным благам…

— Ну вот, видишь. Значит, повезло нам. Элементарно. А что касается природы человека, то она теперь далеко не та. Ученые говорят, что наши предки были ниже ростом, слабее, соображали хуже и органы чувств у них были развиты в меньшей степени. Я вот читал: попробовал надеть рыцарские доспехи великана семнадцатого века наш современник средних физических данных, но не тут-то было: не влезли. Ведь не случайно ломаются стандарты одежды, обуви, орудий труда. Пересматриваются нормы нагрузок. Если бы в нашу армию призвать воина из армии Долгорукова, то он, наверно, вряд ли смог бы принять это как благо. Так же, как и мы, пожалуй, не смогли бы быть счастливы, если бы появились на земле, скажем, через несколько сот лет. Вот парочку специальных кощеев, которые жили в сказках при Ярославе Мудром, для таких работ неплохо было бы иметь, — заключает Скороход неожиданно. Ему обидно, что на этот раз он со своей комплекцией оказывается бессилен. — Чем только думали конструкторы? И о ком думали?