[1]Я не питаю ни малейшей надежды на то, что эти строки будут прочитаны, и все же я должен писать. Мои бедные спутники впали в отчаяние. А у самых мужественных — я говорю о Васе и Манго — теперь иные заботы: они прислушиваются к дыханию Вселенной, измеряют ее пульс.

Два часа назад Манго обнаружил, что наш корабль бешено мчится прямо в раскаленное сердце Галактики. Страшный, невыразимо прекрасный конец…

Итак, для чего я пишу? Полярный путешественник Андре, глядя смерти в глаза, дописал последнее слово в своем дневнике. А я его в такой момент начинаю.

Может быть, это своего рода исповедь? Нет, мне не в чем исповедоваться. Мой дневник — это не разговор с самим собой. Я не одинок. Рядом со мной напряженно трудятся мои друзья, а за работой человек не чувствует себя одиноким даже в самую последнюю минуту жизни.

Пишу я и не по привычке, — правда, я написал когда-то несколько научно-фантастических рассказов. Но здесь уже не фантастика, не мечта…

Минуту назад страницы моего дневника озарил ослепительный свет от взрыва угасающей звезды. Я хотел было отложить перо, чтобы проследить это поразительное воскрешение умирающего солнца, но Вася мне запретил,

— Пиши, — приказал он решительным тоном, — это наша последняя надежда на спасение!

Да, в этих нескольких словах заключается весь смысл моей на первый взгляд бессмысленной работы. Бухгалтер, у которого в конечном итоге обнаруживается излишняя пара геллеров, обязан все записи — даже если их бесконечно много — просмотреть снова, пока не обнаружит ошибку.

Вот и я ищу ошибку.

Я кажусь самому себе человеком, который, пытаясь что-то вспомнить, вновь и вновь возвращается на то же самое место, где ему это пришло в голову, где он подумал об этом.

Я ищу ошибку, которая вторглась в сумму волнующих дней моей жизни, ошибку, которая ввергла нас в бездонные недра космоса.

Вокруг нас просторы без конца и без границ, мы мчимся сквозь них быстрее мысли, и все-таки мы в заточении.

Солнце потерялось в тумане рваного Млечного Пути. Огоньки звезд молчат. Колоссальная машина с изумлением следит за ничтожной песчинкой, проникнувшей в ее механизм. Миллионы глаз провожают взглядом ее удивительное движение по пути времени.

С какой скоростью мы несемся? Манго еще не вычислил. Наши атомные часы идут точно, но только для нас. О времени на Земле мы не имеем ни малейшего понятия, связь уже давно потеряна. Какой год идет сейчас на нашей планете? Жив ли хоть кто-нибудь из наших близких? Неужели правы те ученые, которые утверждают, что при нашей скорости время для нас остановилось? Не успело ли за это время человечество постареть на целое столетие? И если мы не погибнем в сердце Галактики, то, может быть, мы найдем на Земле только своих отдаленных потомков?..

Но нет, хватит размышлений и жалоб! Я должен вернуться домой, на Землю, в наше прошлое; мои мысли должны быть в тысячу раз быстрее, чем наш гравиплан. Они должны одним прыжком перенести меня домой, чтобы я отыскал там проклятую ошибку. Пусть на минуту — хоть в мыслях! — я вырвусь из ледяного простора и стальных стен.

Все началось в ту роковую ночь. Спать я лег поздно: дописывал рассказ о полете на Луну. Мой фантастический полет к печальному лику нашего спутника продолжался и во сне, когда я наконец погасил свет. Во всяком случае, я уже приближался к кратерам, предчувствуя драматическую развязку моего полета. Неожиданно в двигателе ракеты что-то зазвенело. Авария? Предупреждающий сигнал о неисправности? Я осматриваю двигатель. Звон не утихает. Я просыпаюсь. Голова трещит, меня бьет озноб. Значит, это был только сон…

И снова отвратительный звон. В темноте комнаты слышится дребезжание телефона. Часы монотонно отбивают четыре часа.

Что случилось? Кому это вздумалось будить меня посреди ночи?

— В чем дело? — буркаю я со злостью.

— Это редактор Груда? — слышу в трубке.

— К сожалению, да. Вы же знаете сами, чей это номер телефона. А кто говорит?

— Доктор Пегас.

Странно. Имя мне неизвестно!

— Кто? — переспрашиваю.

— Доктор Пегас, но это несущественно. Подождите, не бросайте трубку, речь идет об очень важном деле. Вот послушайте…

В трубке раздается какой-то странный писк: «Пи-пи-пи…»

— Повесил трубку, негодяй! — вздохнул я громко и с облегчением.

— Нет, не повесил, вы только послушайте! — ворвался тот же голос сквозь непрестанный писк. — А знаете, что вы сейчас слышите? Сигналы из космоса, да-да, самые настоящие сигналы из космоса! Вы первый среди людей, который их слышит. Я только что их принял и вспомнил вас. Я люблю ваши фантастические рассказы…

Сон это или явь? Или кто-то просто подшутил надо мной? Ну, конечно, коллега Франтишек: иной раз ему такое взбредет в голову…

— Да брось, Франта, все равно я тебя узнал! Что ты мне голову морочишь? Я только два часа назад лег спать! Я тебе покажу Пегаса!..

— Вы ошибаетесь, — смеется кто-то на другом конце провода. — Я действительно доктор Пегас, и сигналы из космоса самые настоящие. Послушайте утром последние известия, вы, фантаст!

Он повесил трубку. Несмотря на страшную усталость, я так и не уснул больше этой ночью.

В шесть часов я включил радио и… обмер.

«Вчера, 4 октября 1957 года, в Советском Союзе был произведен успешный запуск первого искусственного спутника Земли…»

Я вскочил с постели.

«По предварительным данным ракета-носитель сообщила спутнику необходимую скорость — около восьми тысяч метров в секунду. Искусственный спутник движется в настоящее время вокруг Земли по эллипсу, и за его полетом можно наблюдать на восходе и закате солнца. Спутник оснащен двумя радиостанциями, которые безостановочно посылают радиосигналы; букву «Т» по азбуке Морзе…»

Именно такие сигналы подключил в телефонную трубку загадочный Пегас. Кто же это мог быть?

Я разыскивал Пегаса в течение нескольких дней, но безуспешно. Имя такого ученого никому не было известно, и в суматохе редакционной работы я стал постепенно забывать о нем.

Приближался Новый год. Очевидно, вдохновленные праздником мира и любви к ближнему, в редакцию стали все чаще и чаще наведываться непризнанные изобретатели. В тот критический день первый изобретатель пришел уже в восемь часов утра. Он принес чертеж перпетуум-мобиле и разложил его на полу.

— Я докажу вам… Собственно, я уже доказал; ваш журнал неправ, хотя я и отдаю должное его серьезности, — негодовал он. — Перпетуум-мобиле осуществимо. Вот этот перпетуум обязательно. — он нервно постучал по чертежу, — будет работать!

— Так почему же вы не построили его и не продемонстрировали? — возразил я робко, учитывая, что с подобным типом «изобретателей» надо действовать осторожно.

— У меня не хватает средств.

— Ну, хорошо, — ответил я тогда, — я готов заключить с вами договор, по которому обязуюсь, что в случае удачи вашего перпетуум-мобиле я выплачу вам пять тысяч крон. Если же через два месяца ваше изобретение не сможет работать, вы заплатите мне сто крон. Согласны?

Он кивнул головой, явно не почувствовав моего злорадства. Он, видимо, даже изумился моей отваге: пять тысяч против ста…

И именно в этот момент позвонила Эва. Я сначала долго не мог понять, кто меня спрашивает. В последний раз мы виделись при получении дипломов. Студентом я был влюблен в Эву. И один раз даже признался ей в этом, но она отделалась шуткой.