Хотел бы я приукрасить историю о том, как мы штурмовали машинное отделение. Громадные пульсирующие механизмы, превышающие по габаритам самые крупные линейные корабли (и таких было с дюжину), загораживали проходы и загоняли в тупики, делая маршрут настолько сложным и извилистым, что литром крови не обошлось бы. В отчаянной схватке с личинкоподобными тварями, которых иккеанцы держали на кораблях невольниками, я несколько раз был отрезан от своей группы. Представьте, каких-то пару месяцев назад я и не подозревал о существовании на свете этих мерзких «недожуков»! Предпочел бы вообще о них не знать, но время не повернуть вспять. В самый разгар баталии раздался сигнал тревоги, и мы потеряли свое преимущество: эффект неожиданности не удался.

Когда Карина Меер добралась до нашего отряда на летающей повозке, иккеанский легион был уже в пути. Наши спевшиеся затейники, доктор Кох и Октус Октатан, соорудили временные баррикады, сузив проход в машинный отсек до размера монеты. Надежда на побег накрылась медным тазом, так как все пути были блокированы. Я понял, что наш план обречен, но всем своим видом демонстрировал обратное. Крепко держа оборону, я подбадривал команду и веселился, словно шут на плахе. Пристрелку немногочисленного трофейного оружия мы произвели тут же, открыв огонь по тесным корабельным ходам, исторгнувшим из своих глубин крики гвардейцев и мерзкое курлыканье иккеанцев, позже сменившееся монотонным жужжанием буров, прорубающих свежий проход к нашему логову.

Решив сообщить Карине дурные вести, я застал мисс Меер за чудесными светящимися картами (как те, которыми она пользовалась на капитанском мостике). Вместо яркой отметки, которая отображала «Серкерию», и красных огоньков иккеанской флотилии, плывущей вдогонку, на карте виднелась лишь одинокая «Серкерия», облепленная вражеским десантом со всех сторон настолько, что напоминала хребет ощетинившегося кота. И, как будто повторяя этот изгиб, снизу карты уже просматривалась обширная выпуклая часть самого Марса.

— Мы в западне. Враги на подходе, — рапортовал я капитану Меер.

— Даже ближе, чем кажется. Облепили нас, словно пиявки, — задумчиво произнесла она.

— Весьма печально, — вставил я словечко.

— Да как вам сказать… Оно, может, нам даже на руку, — удивила меня ответом Карина и показала на светящемся марсианском глобусе некую деталь, которую я упустил.

На фоне раскрасневшейся планеты выделился мелкий серый объект, с детской ноготь в диаметре.

— Вот тут Дворец Подземелья, главная крепость и врата в пещеры, в которых скрываются мои соотечественники. Здесь меня ждет брат. Я должна передать ему сплав, пока остаётся хоть малейшая надежда на спасение моего народа.

— Карина, — обратился я впервые к ней по имени, ибо уже было не до правил приличия, — я не знаю, как это сделать, если только не продырявить корпус и скинуть груз прямо туда.

Ни тогда, ни сейчас не понимаю, как женщины могут быть одновременно безмятежны и безрассудны.

— Прямо… Туда… — поддержала она моё сумасшедшее предложение.

Это был приговор «Серкерии», Ваше Величество. Ни в Небесах, ни в Океанах, не было кораблей, равных этому. И мы, его отчаянная и сроднившаяся команда из осколков двух экипажей, собственными руками привели приговор в исполнение… В тот момент, когда мерзкие иккеанцы поняли наш убийственный план, было уже поздно. Адские паразиты засуетились в попытке оцепить багры и дреки, но скорость и ожесточенность, с которой мы неслись навстречу Марсу, вводила их в замешательство. Немногие «счастливчики», успевшие отцепиться, тут же сгорели в пламени, поглотившем «Серкерию» словно огненный шар. Остальные десантные суда держались крепко, поэтому разбились по инерции о марсианские скалы, когда мы неожиданно скинули скорость, чтобы не влетать на всех парусах сразу в Ад, а успеть поздороваться хотя бы с Апостолом Петром.

«Серкерия» таяла на глазах, кристаллические панели разлетелись в стороны. Ух, и жесткая посадочка была, скажу я Вам! Один из гигантских двигателей оторвался от крепления и пронесся мимо нас, прежде чем улететь в багряное небо и детонировать. Ветер бил в лицо запахом крови и раскаленного железа. Величественная «Серкерия», словно гордый племенной бык, поверженный на корриде, в последний раз вздернула голову ввысь, к лунам Марса, Фобосу и Деймосу, свыклась с участью и, умиротворенная, встретила свою благородную кончину. Всё это время я держал Карину за руку. В недрах могучей «Серкерии», среди темно-синих осколков кристаллов и кусков искореженного металла, покоился деревянный остов «Доминика Османского». Как мне известно, оба наших корабля, павшие жертвами во спасение, и по сей день лежат там вместе, словно жених с невестой, похороненные в одной братской могиле, окропленной кровью мертвых врагов.

Слегка контуженный после крушения, я выполз наружу. Планета встретила меня бесконечными красными дюнами. Неподалеку виднелись руины грандиозных городов. Шпили и башни своими вершинами скребли небеса и были лакомым куском для молний. Изрядно высохший гигантский канал, более широкий, чем какая-нибудь Амазонка, храни ее Господь, сворачивал на юг, унося с собою темные густые воды. Капитан Меер приблизилась ко мне и положила свою руку на моё плечо.

— Когда-нибудь я всё это восстановлю. Клянусь, «и на Марсе будут яблони цвести»! — торжественно произнесла она.

Мы продолжили лихорадочно готовиться к заключительному марш-броску. Боеспособная половина экипажа возводила баррикады из подручных средств и сдерживала в бухте выживших после крушения иккеанцев. Марсианские лазерные пистолеты и стальные тесаки были нашими основными аргументами в этом деле. Другая половина подбирала по округе разлетевшийся груз и складывала обратно на летающую повозку, на которой тот хранился ранее. Ее воздушная платформа была не исправна: волочилась одним краем по земле, оставляя за собой пыльную траншею. Доктор Кох врачевал раненных, а Лаан произнес траурную речь над павшими. Восход Солнца, прогнавший сумрак с руин марсианских городов, стал сигналом к сбору. Привязав тросы к сломанной платформе, мы потянули груз по направлению к горизонту. Вдыхать воздух, которым до тебя не дышал ни один землянин, наблюдать призрачное свечение собственной плоти, топтать ногами багряную землю чужой планеты было весьма необычно. Мы забрались так далеко, куда ни один гражданин империи еще не добирался. Даже мой известный тезка, Александр Македонский, не мог представить такого масштаба, что можно плыть куда-то через звездную пустошь, в которой действуют силы, непостижимые разумом. Судьба миссии уже в который раз держалась на мужественных плечах англичан, вернее, на их спинах, и зависела от воли народов, имеющих столько же много общего между собой, сколько имеют муравей и муравьед. Общая цель объединяла нас — это Дворец Подземелья, массивный серый мираж в призрачном зареве Огней Святого Эльма

[6]

Отчаяние, овладевшее нами в последние часы, просто не выразить словами. Тросы впивались в ладони и резали плечи. Я шел в связке с ребятами, как обычный бурлак. Заработанные в былую морскую бытность мозоли не шли ни в какое сравнение с жутью нынешних испытаний. Тело дрожало от перенапряжения, сухожилия скрипели, как деревянные корабельные доски. Нападать паучьи твари стали чаще и с каждым часом ожесточались сильнее, чувствуя силу родных просторов, на фоне которых выглядели еще более ужасно и демонически. Снова и снова мы давали им отпор. С клинков лилась желтая утробная жижа, кровавый след струился по песку позади нашего отряда. До последнего вздоха буду гордиться своей командой, сплоченной единой волей и идущей стеной через нещадные дюны.

Оставалось полпути до Дворца, когда в небе появились воздушные разведчики неприятеля.

Представьте, если сможете, Ваша Светлость, широкий марсианский небосклон цвета сирени. Представьте Солнце, которое также дарит свет Вестминстеркому Аббатству и висит над Лондоном, но здесь, на Марсе, принимает совершенно замысловатый вид, от центра к краю переливаясь радугой. Вообразите обширные городские руины, которые раньше были гордостью семи народов, а теперь их кристаллические системы жизнеобеспечения разрушены стихией и войнами. Мысленно нарисуйте огромную реку, воды которой практически недвижимы, словно кровь векового старца. Израненные и отчаявшиеся мы тянули не лямку, а надежду на спасение, крепясь, что было мочи, и уже не в силах подняться с земли, словно подбитые мотыльки. В разряженном воздухе витала примесь сгоревшего пороха и металла. Солнце жарило так, как бывает в тропический полдень. Вдруг раздался знакомый ор Куахога: