На следующий день Вилья появился в зале заседаний Конвента. Делегаты встретили его овацией. Вилья сел в партере. Председательствующий Вильяреаль пригласил его занять почетное место в президиуме Конвента. Вилья отказался. Только после повторного приглашения Вильяреаля и настоятельных просьб делегатов командующий Северной дивизией занял место в президиуме.

И вот Вилья сидит на сцене театра «Морелос». Он взволнован. Перед ним все командиры революционной армии. Многие из них в прошлом такие же пеоны, как и он сам. Большинство из них сочувствуют ему. Но есть и враги. Насупившись, сидит в партере, демонстративно скрестив руки, Обрегон. Председательствующий объявляет:

— Слово предоставляется генералу Вилье, командующему прославленной Северной дивизией.

Делегаты поднимаются со своих мест. Зал сотрясается от приветствий: «Вива Вилья!», «Да здравствует Северная дивизия!»

Медленно подходит Вилья к трибуне. Тихо начинает он говорить.

— Друзья, сеньоры генералы и командиры, выполнившие свой долг в борьбе за свержение тирании так называемого правительства Викториано Уэрты! Я не могу чему-либо учить вас. Вы услышите слова простого человека, который со дня своего рождения был далек от культуры. Но если имеются здесь люди, которые понимают свои обязанности по отношению к родине и свои чувства по отношению к человечеству, то Франсиско Вилья не заставит их стыдиться его. Да, сеньоры, я ничего не прошу для себя. Я начал борьбу с несправедливостью, выполняя свой долг, и не хочу получить за это какую-либо выгоду для себя лично. Я ничего не прошу за мою службу, а хочу только, чтобы все то, что мы завоевали, пошло на пользу народу, послужило бы подспорьем для бедных. Только одно скажу: хочу ясно видеть будущее моей страны. За нее я много страдал и не желаю, чтобы другие мексиканцы, мои братья, страдали столько, сколько мне пришлось страдать, чтобы женщины и дети вновь мучались, изнывая от непосильною труда в поместьях. В ваших руках будущее родины и судьба всех мексиканцев, и, если наше дело погибнет, на вашу совесть, на вас, представляющих здесь закон и мудрость, падет вся ответственность.

Последние фразы было трудно разобрать, так как Вилья рыдал. Слезы лились по его загорелым, точно из дубленой кожи, щекам. В зале царило глубокое молчание. Даже противники Вильи были взволнованы, ведь оратор говорил от всего сердца.

19 сентября Вилья встретился с делегатами Сапаты, прибывшими в Агуаскалиентес. Они договорились действовать в Конвенте единым фронтом.

С прибытием представителей Сапаты сторонники Каррансы в Конвенте оказались в меньшинстве. Они стали выискивать предлог, чтобы покинуть заседание.

Их ораторы обвинили Вилью в том, что он якобы оказывает давление на участников Конвента. Они утверждали, будто войска Вильи окружают Агуаскалиентес.

Карранса направил Конвенту послание, в котором отказывался явиться лично и доложить о деятельности своего правительства. «Первый вождь» соглашался подать в отставку при условии, если Вилья оставит командование Северной дивизией, а Сапата — Освободительной армией юга и если оба они согласятся, как и сам дон Венус, покинуть страну и уехать за границу.

— Вилья и Сапата, — заявлял Карранса, — действуют в интересах реакции. Эти люди неграмотны. Их заявления и обращения пишутся другими. Они же их только подписывают.

Последнее больше всего возмутило Вилью.

— Разве я виновен в том, что неграмотен? — говорил он, отвечая дону Венусу. — Разве я виноват в том, что меня в детстве не учили? Но, несмотря на мою неграмотность, я все-таки принес пользу народу. А этого нельзя сказать о многих образованных людях.

Сгоряча Вилья просит Конвент: пусть расстреляют одновременно его и Каррансу, покончив, таким образом, навсегда спор между ними. Но Конвент, которому доложили об этом предложении Вильи, принял иное решение: отстранить Каррансу от власти, выразив ему благодарность за оказанные стране услуги, снять с поста командующего Северной дивизией Вилью, избрать временным президентом генерала Эулалио Гутьерреса, выступавшего в то время в поддержку Вильи. О Сапате не было принято никакого решения, так как полномочия его представителей в Конвенте еще не были подтверждены.

Вилья одобрил решение Конвента. Он заявил, что согласен уйти с поста командующего Северной дивизией. Однако Карранса отказался передать власть избранному Конвентом новому президенту Эулалио Гутьерресу. «Первый вождь» тут же покинул Мехико и выехал в Веракрус, который американские оккупанты услужливо эвакуировали. За доном Венусом последовала Северо-Восточная дивизия, командуютщий которой Пабло Гонсалес поддерживал Каррансу. «Первый вождь» заявил, что он не признает решения Конвента и намерен сражаться против правительства Эулалио Гутьерреса и всех, кто его поддерживает, т есть против Вильи и Салаты.

В числе сторонников Каррансы, покинувших Конвент, был Обрегон. В столице, все еще занятой солдатами, он опубликовал манифест, в котором стремился всячески очернить Вилью и призывал население выступить против него.

«Знайте, о добрые сыны Мексики, — возвещал Обрегон, — что с Панчо Вильей объединились все те, кто любит деньги, оргии, разврат, а с Венустиано Ка-ррансой — все, кто любит страдания и готов идти на жертвы, все, кто, умерев, оставит своим детям в наследство свое честное имя… Мексиканские матери, мексиканские жены, мексиканские дочери! Станьте на колени перед алтарем родины в знак проклятья Франсиско Вильи, этого чудовища реакции, и взывайте к долгу ваших сыновей, мужей, отцов. Пусть они не допустят, чтобы предатели из Северной дивизии ворочали кинжалом во внутренностях родины».

Другой «одеколонщик», генерал Альварадо, писал: «Франсиско Вилья — это прототип примитивного животного, нервного, ловкого, челюсти которого перемалывают сырое мясо, грызут кости, проглатывают корни деревьев, раскалывают орехи и все то, что представляет собой обычную пищу африканских орангутангов… И если Франсиско Вилья физически выглядит крайне отвратительным — обезьяний взгляд, огромный слюнявый рот, лоб, испещренный морщинами, череп преступника, волосы, торчащие во все стороны, огромные ручищи, плоские ноги орангутанга, — то, с точки зрения морали, Франсиско Вилья не дошел еще до такого состояния, чтобы уразуметь элементарные понятия сознательного человека».

Мелодраматические манифесты, рассчитанные на пугливого обывателя, в которых Вилья представлялся кровожадным чудовищем, публиковали и другие генералы — сторонники Каррансы. Но их красноречие не производило впечатления на крестьянские массы. Пеоны, ранчерос знали, что Вилья, как и Сапата (его также чернили противники, называя Аттилой юга), в Действительности являются скромными и мужественными вождями тружеников. Что касается жестокостей, то в них были повинны еще в большей степени противники крестьянских вождей. Это они приказывали жечь крестьянские селения в Морелосе, вешали пеонов, совершали насилия над их женами и дочерьми, это они расстреливали любого, заподозренного в симпатиях к Вилье. Народную кровь проливали врага Вильи и Сапаты, и они же обвиняли их в том, в чем были повинны сами.

Лишенные поддержки народа, верные Каррансе генералы спешили покинуть столицу и отвести из нее свои войсковые части. По мере их отхода в пригородах появлялось все больше и больше крестьян в белых хлопчатобумажных штанах и рубашках, в больших остроконечных сомбреро. Это были люди Сапаты. Освободительная армия юга готовилась войти в Мехико.

Тем временем Конвент, учитывая поведение Каррансы, отменил свое прежнее решение об отстранении Вильи от командования Северной дивизией и назначил его главнокомандующим всех революционных вооруженных сил, оставшихся верными новому президенту Эулалио Гутьерресу.

Вилья отдал приказ армии Конвента занять столицу.

24 декабря 1914 года последние части, поддерживавшие Каррансу, оставили Мехико, и ночью в город вступили отряды Освободительной армии юга под командованием Эмилиано Сапаты.