Наивные карнавальные переодевания полицейских чинов не прекращались вплоть до Февральской революции, они лишь переместились от столицы в глубь империи. Так рыцари славного ордена политического сыска в порыве верноподданнической страсти переодевались в женские платья и, не сбрив рыжих прокуренных богатырских усов, не снимая жандармских брюк с кроваво-красными лампасами, рыскали по злачным местам сонных городков в поисках крамолы [68].

Военный историк генерал-лейтенант А. И. Михайловский-Данилевский писал:

«В Петербурге была тайная полиция: одна в Министерстве внутренних дел, другая у военного генерал-губернатора, а третья у графа Аракчеева. (...) В армиях было шпионство тоже очень велико: говорят, что примечали за нами, генералами, что знали, чем мы занимаемся, играем ли в карты, и тому подобный вздор» [69].

Превосходно осведомленный чиновник декабрист Г. С. Батеньков писал о профессиональных сотрудниках политического сыска:

«Разнородные полиции были крайне деятельны, но агенты их вовсе не понимали, что надо разуметь под словами карбонарии и либералы, и не могли понимать разговора людей образованных. Они занимались преимущественно только сплетнями, собирали и тащили всякую дрянь, разорванные и замаранные бумажки, их доносы обрабатывали, как приходило в голову»[70].

Горе-сыщики дошли до того, что агенты столичного генерал-губернатора М. А. Милорадовича следили за всемогущим А. А. Аракчеевым... и не заметили образования декабристских кружков.

Комитет для рассмотрения дел по преступлениям, клонящимся к нарушению общего спокойствия, прекратил свое существование 17 января 1829 года. Первые три года своего существования Комитет собирался на заседания раз в неделю, но затем их количество резко сократилось [71]. Объясняется такое положение тем, что в 1810 году Александр 1 по проекту М. М. Сперанского учредил Министерство полиции, выделившееся из Министерства внутренних дел, и оно приняло на себя большую часть нагрузки Комитета.

Министерство полиции имело в своем составе три Департамента: полиции исполнительной, полиции хозяйственной и полиции медицинской* а также две канцелярии: общую и особенную. Особенная канцелярия занималась производством политического сыска на всей территории Российской империи. Ее фактическим создателем и руководителем следует считать Я. И. де Санд-лена. Особенная канцелярия боролась с крестьянскими волнениями, общественным движением, осуществляла контрразведку, цензуру и расследование важнейших уголовных дел. Именно благодаря существованию Особенной канцелярии министр внутренних дел В. П. Кочубей назвал Министерство полиции Министерством шпионства. В записке на высочайшее имя он писал в 1819 году:

«Город закипел шпионами всякого рода: тут были и иностранные, и русские шпионьї, состоявшие на жалованье, шпионы добровольные; практиковались постоянные переодевания полицейских офицеров; уверяют, даже сам министр (А. Д. Балашов.— Ф. Л.) прибегал к переодеванию. Эти агенты не ограничивались тем, что собирали известия и доставляли правительству возможность предупреждения преступления, они старались возбуждать преступления и подозрения. Они входили в доверенность к лицам разных слоев общества, выражали неудовольствие на Ваше Величество, порицая правительственные мероприятия, прибегали к выдумкам, чтобы вызвать откровенность со стороны этих лиц или услышать от них жалобы. Всему этому давалось потом направление сообразно видам лиц, руководивших этим делом» [72].

Записка Кочубея, выдающегося администратора александровского времени и личного друга императора, является одним из первых документов, констатировавших появление в России полицейской политической провокации по типу французской времен «искусника» Жозефа Фуше. Отрадно отметить, что Кочубей резко и язвительно осудил этот нарождавшийся мерзкий аморальный прием. Но остановить и даже отсрочить развитие в России полицейской провокации он не смог. Эта ржавчина успела поселиться в теле правоохранительной системы империи и начала неуклонно разъедать ее изнутри.

Отец русской полицейской провокации первый министр полиции А. Д. Балашов в начале войны 1812 года, сохраняя министерское кресло, перешел в действующую армию и там командовал военной полицией (жандармерией). Современники Балашова в своих высказываниях о нем подчеркивали его природные качества сыщика при полном отсутствии нравственных начал.

Лиц, подобных Балашову, в александровское царствование на вершине власти было немного. И дела свои без доносов они делать не умели. Так, попечитель Петербургского учебного округа Д. П. Рунич, обследуя деятельность профессора Плисова, писал министру просвещения: «Хотя в тетрадях Плисова не найдено ничего предосудительного, но это самое и доказывает, что он человек вредный, ибо при устном преподавании мог прибавлять, что ему вздумается» [73]. Чем не донос? Но подобное встречалось в первой четверти XIX века редко, и донос не имел той популярности, что в XVIII столетии. В александровскую эпоху доносительство было не в чести.

Утратив массовое доносительство — извет как важнейшее средство получения информации о крамоле и пытку как надежный способ получения нужного признания в содеянном или несодеянном, имперская правоохранительная служба восприняла самое худшее из опыта европейской полиции — полицейскую политическую провокацию. Именно при изящном либерале Александре I на вооружении политического сыска начала появляться полицейская провокация, именно тогда началось ее постепенное внедрение в практику правоохранительных органов Российской империи.

Министерство полиции было ликвидировано в 1819 году. Все его функции перешли в Министерство внутренних дел, а точнее — возвратились обратно. Влилась в состав Министерства внутренних дел и Особенная канцелярия во главе с талантливым сыщиком и образованным человеком М. Я. фон Фоком. Ее состав продолжал заниматься тем же, чем и ранее,— политическим сыском.

Молодой Александр I желал показать всей Европе, что Россия при его управлении в состоянии обходиться без специальных учреждений, осуществляющих политический сыск. Но очень быстро император понял, что они крайне необходимы. К лицемерию, нерешительности и подозрительности монарха примешивался вечно преследовавший его страх за собственную жизнь.

Александр Павлович воспитывался в окружении убийі его деда Петра III, бывших фаворитов бабки Екате рины II. Он превосходно знал, с какой легкостью вельможам удалось избавиться от неугодного им, непредсказуемого Павла I, его отца. Призрак удушенного отца и лица его убийц наяву, исходившая от них, как казалось ему, реальная опасность толкали Александра I к созданию все новых и новых учреждений политического сыска. Он не вполне доверял уже функционировавшим. Такое положение привело к образованию избыточного количества подобного рода учреждений, отсутствию четкости в их работе и обязательной строгой централизации, а также к порождению между ними соперничества в усердии услужить породившему их монарху.

Именно при Александре I проявилось тяготение русского политического сыска к французской системе его организации. В 1810 году министр полиции А. Д. Балашов писал русскому посланнику в Пруссии:

«Что же касается до устава высшей секретной полиции во Франции, то на доклад мой Его Императорское Величество изъявить изволил Высочайшее Соизволение на употребление вашим сиятельством нужной для приобретения сего манускрипта суммы, хотя б она и ту превосходила, которую австрийское правительство заплатило, лишь бы только удалось вам сделать сие, теперь весьма нужное, приобретение, в чем особенно Его Величество изволил интересоваться» [74].