Инструкция по организации и ведению внутреннего наблюдения в жандармских и розыскных учреждениях давала следующие рекомендации по вербовке секретных сотрудников: «Для приобретения их необходимо постоянное общение и собеседование лица, ведающего розыском, или опытных подчиненных ему лиц, с арестованными по политическим преступлениям. Ознакомившись с такими лицами и наметив тех из них, которых можно склонить на свою сторону (слабохарактерные, недостаточно убежденные революционеры, считающие себя обиженными в организации, склонные к легкой наживе и т. п.), лицо, ведающее розыском, склоняет их путем убеждения в свою сторону и тем обращает их из революционеров в лиц, преданных Правительству. Этот сорт сотрудников нужно признать наилучшим. Помимо бесед с лицами, привлеченными уже к дознаниям, удается приобретать сотрудников из лиц, еще не арестованных, которые приглашаются для бесед лицом, ведающим розыском, в случае получения посторонним путем сведений о возможности приобретения такого рода сотрудников. (...)

При существовании у лица, ведающего агентурой, хороших отношений с офицерами Корпуса жандармов и чинами судебного ведомства, производящими дела о государственных преступлениях, возможно получать от них, для обращения в сотрудники, обвиняемых, даюших чистосердечные показания, причем необходимо принять меры к тому, чтобы показания эти не оглашались. Если таковые даны словесно и не могут иметь серьезного значения для дела, то желательно входить в соглашение с допрашивающим о незанесении таких показаний в протокол, дабы с большей безопасностью[202] создать нового сотрудника» .

Наиболее умелыми и удачливыми мастерами по приобретению секретных агентов считались инспектор столичной охранки Г. П. Судейкин и начальник Московского охранного отделения С. В. Зубатов. (Цитируемой инструкции в те времена еще не существовало.) Они за чайным столом в непринужденной обстановке вели неторопливые беседы с арестованными революционерами, предлагая им посредничество между правительством и партиями, осуждая действия правительственных чиновников и революционеров, доказывали собеседникам, что ищут компромиссов... Но, приобретая в помощь себе провокаторов, офицеры сыска подвергали себя разложению от незаконных методов работы, нечистых, аморальных приемов борьбы с противниками.

Отставной жандармский генерал В. Д. Новицкий, руководивший более четверти века Киевским жандармским управлением, писал в 1905 году на высочайшее имя:

«Секретные агенты могут быть только и исключительно* приобретаемы при производстве политических дел, при умелом воздействии производящего дознание о государственных преступлениях обходительностью, развитием нравственных в нем начал с целью получения от него правдивых и полезных сведений и указаний, достижение, главным образом, уважения со* стороны. агента к личности производящего дознания, является безусловно необходимостью и при том еще это достижение должно сопровождаться дисциплинированным отношением, идущим в ряд с уважением» [203].

Николай II читал записку Новицкого и, следовательно, знал о вербовке секретных агентов из лиц, состоявших в противоправительственных сообществах, а состоять в его рядах и одновременно помогать полиции бороться с сообществом — это и есть заниматься провокаторской деятельностью.

Все лица, служившие в политическом Сыске, превосходно знали, что более эффективного информатора, более ценного агента, чем провокатор, не существует.

Сотрудники полицейского ведомства, пользовавшиеся услугами провокаторов, всячески их оберегали от провала, поощряли их деятельность и вплоть до Февральской революции ни при каких обстоятельствах не признавались в использовании провокации при производстве политического сыска. Лишь на допросах в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства бывшие руководители политического сыска, изворачиваясь и уходя от прямо поставленных вопросов, признавались в применении ими полицейской провокации, и то не все. Приведу объяснения бывшего начальника столичной охранки А. В. Герасимова:

«Как я понимаю провокацию — это искусственное создание преступления. Этого я никогда не допускал. (...)

Господин председатель, как я уже докладывал раньше, для того, чтобы открыть какую-нибудь организацию, нужно иметь там своего человека. Несомненно, если организация ликвидируется, этот человек является тоже преступником уже потому, что он участвовал. Но если мы будем своих сотрудников выдавать, то никто не пойдет служить к нам. Это установила система. Это было требованием Департамента полиции, требованием Министерства внутренних дел. Это не охранное отделение, а вся система. Если вы рассмотрите циркуляры Министерства внутренних дел по Департаменту полиции, вы там найдете целую систему, каким образом нужно водить, освещать и т. д.» [204].

Начальник Герасимова, бывший директор Департамента полиции юрист М. И. Трусевич, в той же комиссии говорил: «Это всегда было, и до тех пор, пока будет существовать какой-нибудь розыск, даже не политический, а по общеуголовным делам, агентура всегда будет в той среде, которая расследуется» [205].

Бывший директор Департамента полиции С. П. Белецкий на допросе 12 марта 1917 года в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, говоря о существовании провокаторов двух типов — секретном сотруднике, внедренном в противоправительственное сообщество, и члене партии, завербованном в секретные сотрудники, пояснил:

«Я вам должен доложить, что агентура есть двух родов: есть агенты, которых воспитывает начальник управления или розыскной офицер. Такого агента проводят в партию. Значит, лицо не является партийным, это лицо тем или другим образом вводят в партию, как лицо свое; и такая агентура является агентурой более или менее ценною; потому что человек, так сказать, верен правительству, он пошел служить, если не ради идеи, то ради чего-нибудь другого. Во всяком случае, воспитание, которое дал такому человеку розыскной офицер, позволяет относиться к нему с доверием» [206].

Белецкий постеснялся сказать, что в полицию добровольно шли служить ради материальных благ и лишь в исключительных случаях из идейных соображений. Таких можно пересчитать по пальцам. Далее Белецкий пояснил, откуда и как появляются провокаторы второго рода:

«(...) офицер видит по свойству лица опрашиваемого, что с ним можно иметь дело, что это человек вначале запуганный, человек, которого можно обойти,— тогда, имея с ним свидание наедине, он приглашает его в агентуру и передает, таким образом, в охранное отделение. Тогда переписка заканчивается в порядке охраны; с него берется показание, что он раскаивается в поступке; считается, что, вследствие раскаяния, наказание с него слагается. Показание о его раскаянии остается залогом морального воздействия на будущее, он же является в качестве сотрудника и вводится в партию» [207].

Покровитель Белецкого А. А. Макаров, товарищ министра внутренних дел, затем министр, при котором полицейская политическая провокация достигла наибольшего расцвета, 14 апреля 1917 года на допросе в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства признался:

«Под провокацией я подразумеваю участие сотрудников в каких бы то ни было революционных действиях. Ведь не секрет,— от времени до времени это, быть может, бывало и при мне,— что, например, лицо, принадлежащее к партии, принимало участие в тех или иных партийных действиях, ну, скажем, в постановке типографии для печати, вообще в тех преступных действиях, которые вменялись в вину этому лицу. Вот такого рода действия я называю провокацией и против такого рода действий всегда восстаю» [208].