Маман, не обращая ровным счетом никакого внимания на вампира, направилась к лестнице. Потянулась к булке, отломав от нее кусок. Хрустнула корочка, вампир обернулся на звук, расцвел как майская роза и метнулся в ноги к Маман, теряя по дороге бедные цветочки.

Маман чуть булкой не подавилась, вытаращила глаза и поначалу собиралась вырваться из цепких, обнявших ее колени рук вампира, но, подслеповато прищурившись, наверняка заметила… что вампирчик-то ничего. Особенно такой: с пылающим страстью взглядом.

Отшвырнула булку, улыбнулась, показывая острые зубки, облизнула тонкие губы и посмотрела на бледного влюбленного вьюношу совсем иначе…

— Бог ты мой! — раздался за спиной голос подоспевшей Маши.

— Вот это номер! — прокомментировал Призрак.

— Мама! — позвала откуда-то Пу. — Конфет хочу!

— Позднее! — Маман погладила вампирчика по щеке, и тот улыбнулся так нежно, что у меня сердце упало. Даже не думала, что кровососы способны на такую улыбку… впрочем, оказаться на месте Маман тоже хотелось-то не очень.

Я потеряла голову из-за искусителя, а вампирчик теперь на искусителя походил мало. Как восковая кукла на оригинал, вроде и похож, а чего-то в нем не хватает. Зато походил на влюбленного идиота, каких в жизни я перевидала немало. Почему все влюбленные по уши мужики, оказывается, такие одинаковые? Даже вампиры?

— Ты кем будешь? — промурлыкала Маман, и Пу тихо икнула.

Я грустно улыбнулась, взяла Пу на руки и прижала к себе, не позволяя смотреть. Незачем ей смотреть.

— Раб твой, — прошептал вампир, подхватывая Маман на руки и награждая долгим, страстным поцелуем. Мне захотелось сесть… срочно. К горлу подкатила тошнота, руки задрожали: все же отвратно смотрится со стороны эта самая Любовь…

Торжественно вампир понес Маман наверх, а та лишь командовала срывающимся голосом и направление показывала. Хлопнула наверху дверь, оборвался тихий гортанный смех Маман, и в зале воцарилась нехорошая такая тишина…

— Э-э-э… Это что было? К-а-а-а-тя!

— А что сразу Катя? — усиленно сделала я невинные глазки, но, судя по лицу Маши, обмануть ее не удалось.

— Лучше сейчас расскажи. Потом хуже будет.

Потом мы еще сидели на кухне, и нетронутый чай медленно остывал в кружках. Кухня небольшая, но очень уютная, в теплых шоколадных тонах, самое то для дружеских посиделок.

Пока я рассказывала, Пу, устроившись в любимом кресле с темно-коричневой обивкой, жевала одну конфету за другой, бросая прямо на пол фантики. И, вне обыкновения, никто ее не одергивал. Призрак светился мерным светом где-то в уголочке. Сидеть ему, видимо, никогда не хотелось. Оно, в принципе, и понятно… мышц у него нет, уставать нечему. Маша слушала внимательно, не перебивая, кусала губу и хмурилась.

— О как… — подытожила она, когда я закончила. — Влипли. По самые уши.

После чего Призрак, как бы не замечая озабоченности Маши, заявил:

— Беру выходной. Нет… пять.

— Это еще почему? — взвизгнула Маша.

— Прости, родная, но такого шоу я пропускать не собираюсь.

Я отпила еще один глоток мелиссового чая. Вне обыкновения, не успокоил. Вновь захотелось чего-то покрепче… но, судя по недоброму взгляду Маши, пить она мне не дадут долго. И правильно.

Да… пьяные ведьмы это что-то. А пьяные драконы? Наверное, тоже не подарок. Потому, думаю, Маша и не пьет. Если задуматься, они все не пьют… видимо, невесело расхлебывать потом пьяные дебоширы бессмертных.

Вздохнув, я свистнула у Пу конфетку. Может, хоть сладкое немного поможет? На душе было муторно и стыдно до жути. Что я натворила? И как теперь это «что» исправить?

День прошел тревожно и тяжело. Мы ждали. Из спальни Маман вышла только к закату, в одном халатике. Танцующей походкой впорхнула на кухню, сделала себе чашечку крепкого кофе, накрошила туда имбиря и мечтательно протянула:

— Какой мужчина…

— Где твой мужчина-то? — живо поинтересовалась Маша.

— Как где? На охоту пошел. — Маша помрачнела еще больше. — Сказал, любовь пробуждает аппетит.

Призрак хмыкнул, но Маман, кажется, уже ничего не замечала:

— Он такой… такой…

— Без подробностей, — оборвала ее Маша, и дремавшая в кресле Пу немедленно всполошилась:

— Это еще почему без подробностей?

Я благоразумно помалкивала, быстро прикидывая. Маман выглядела такой счастливой. Может, пусть развлечется? Подарить ей, что ли, вампира на эти три дня, а потом? А потом пару капелек отворотного зелья в чай, и она сама его не захочет видеть.

Судя по лицам остальных, они, увы, думали так же.

Только совесть моя все равно плакала горючими слезами. Прищучить бы эту совесть… а?

Тем временем Маман прошествовала плавной, от бедра, походкой к холодильнику, достала пластиковую коробочку с ванильным мороженным, полила его от души клубничным джемом и все так же не выходя из мечтательной прострации, принялась за еду.

— Интересно, при поцелуях клыки не мешают? — живо поинтересовалась шаловливая Пу.

— Не мешают, — ответила Маман раньше, чем Маша успела рот открыть.

— Совесть имей! — закричала Дракон. — Это при ребенке-то?

— А кто у нас тут ребенок? — вновь надулась Пу, потянувшись лапкой к мороженному.

Но обычно обожающая дочурку Маман сладким делиться не пожелала, одарив ошарашенного Гремлина недобрым взглядом.

— Действительно, ты уже не ребенок, — отрезала она. — Так что мороженное сегодня мое.

Пу надулась еще больше, а Маман, как бы не замечая обиды пушистой дочурки, продолжала задумчиво водить ложечкой по мороженному, собирая на нее белое с клубничными разводами лакомство.

В такой прострации она и просидела несколько часов, пока ее задумчивость не спугнул резкий звонок. Ишь ты, какой вежливый, без разрешения не входит! Раньше, чем кто-то и среагировать успел, Маман вскочила, выбежала из кухни, открыла входную дверь и повисла на шее у вампира.

Красавец же! Не тот вьюноша, что вчера, на самом деле красавец! Уверенный в себе, с выпрямленной спиной, гордым холодным взглядом. Сволочь! Красивая такая сволочь, сегодня современная какая-то: в строгом костюме и даже при галстучке.

Сыто улыбаясь, он обнял Маман за талию и что-то прошептал ей на ухо. Маман зарделась как маковый свет и стала вдруг похожей на милую, хорошенькую девочку. Глаза ее загорелись, губы заалели, послушно принимая властный поцелуй. И внутри вдруг противно заныло: было то ли завидно, то ли ревниво, сама уже не знаю.

Но долго любоваться на влюбленную пару нам не дали: вампир и Маман поднялись по лестнице, а мы так и остались молча стоять в опустевшей зале.

Старинные часы пробили три раза. Ночь медленно перетекала в раннее утро. Решив, что на сегодня приключений хватит, я пошла спать. Завтра будет сложный день.

Скольких убила ночью эта сволочь, спрашивать себя не хотелось. И никого не хотелось.

Я боялась задавать такие вопросы.

Идиотка… какая же я идиотка!

На следующий день я запретила себе думать о Маман. Временами приходится забыть обо всем на свете и сосредоточится на чем-то для тебя очень важном.

Мои родители ушли рано, когда мне не исполнилось и тринадцати, и вместе. Так бывает. Встаешь утром, ничего не подозреваешь, перекидываешься с родными шутками, идешь себе в школу, не обращая внимания на неожиданно острое покалывание в сердце.

А на улице снег. Первый, мокрый. Тяжелые, налитые водой хлопья. И почему-то не хочется куда-то идти, хочется вбежать обратно в подъезд, на третий этаж, в нашу двухкомнатную квартиру, и…

И что «и»? Мама-папа, у меня сегодня семестральная контрольная по английскому, а я решила остаться дома? И вас дома оставить?

В школе, когда раздавали задания, я почувствовала, что слабею. Почему-то поплыло перед глазами и, напуганная моей бледностью, старенькая учительница, Анна Ивановна, спросила:

— С тобой все в порядке?