Кроме того, некоторые исследователи усматривают сходство типографского знака, который стал использовать Иван Федоров, с гербом краковского воеводы Петра Кмиты и видят в этом еще одно подтверждение того, что Иван Федоров работал в типографии Унглера. Петр Кмита — большой любитель книг, покровитель поэтов и ученых, оказывал значительную поддержку типографии Унглера. Объяснить сходство типографского знака первопечатника с гербом краковского воеводы можно следующим образом. В те времена существовало право «адаптации», когда дворянин мог «приписать» к своему гербу человека незнатного происхождения, находившегося под его покровительством. Поскольку типография Унглера пользовалась покровительством Кмиты, то Иван Федоров, в числе прочих ее работников, вполне мог получить право использовать его герб. Правда, эта версия вызывает серьезное сомнение, так как типографский знак Ивана Федорова не в точности повторяет, а лишь напоминает герб Кмиты (так же как напоминает и герб рода Рагозы, о чем уже было сказано, когда речь шла о происхождении первопечатника).

Но, так или иначе, если принять за данность, что Иван Федоров жил в Кракове и был студентом Краковского университета, можно не сомневаться, что именно краковские типографы стали его первыми учителями в деле печатных книг.

Исходя из того, что Иван Федоров был удостоен звания бакалавра в 1532 году, следует предположить, что он уехал из Москвы в конце 1520-х годов, а вернулся во второй половине 1530-х. За это время Московское государство пережило немало потрясений. Покидал Россию Иван Федоров в правление великого князя Василия III, вернулся же в смутную эпоху междуцарствия.

Василий III скончался в декабре 1533 года.

Незадолго до смерти великого князя, в конце лета москвичи были напуганы грозным знамением: в ясный полдень солнце на небе вдруг потемнело, а верхушку солнечного диска срезало, будто ножом. Ждали беды, но дни шли за днями, а жизнь спокойно текла своим чередом.

25 сентября в день памяти святого Сергия Радонежского великий князь, как обычно, с женой и сыновьями — трехлетним Иваном и младенцем Юрием — отправился поклониться гробу Сергия в Троицкий монастырь, расположенный в семидесяти верстах от Москвы. Усердно помолившись, великокняжье семейство двинулось из монастыря в село Озерецкое близ Волоколамска, где Василий Иванович каждую осень тешился охотой.

Однако на сей раз ему не довелось предаться любимой потехе из-за внезапно приключившейся хвори. На правом бедре у князя образовалась язва величиной с булавочную головку. Поначалу недуг не казался опасным. Призванные лекари стали прикладывать к язве муку, смешанную с медом, и печеный лук. От этого язва воспалилась и стала причинять князю сильнейшую боль, так что он уже не мог подняться с постели. Василий Иванович решил вернуться в Москву. Его уложили в сани и медленно, шагом, чтобы не потревожить недужного, тронулись к Москве. Ехали долго, со многими остановками, иные из которых длились по две недели. Великому князю становилось все хуже и хуже.

Водворившись в постельных покоях в Кремле, великий князь призвал своего любимого лекаря — немца Люева и сказал: «Много лет служишь ты мне верой и правдой. Я же всегда тебя жаловал и ничем не обидел. Скажи теперь без утайки — можешь ли ты исцелить мой недуг?» Лекарь печально покачал головой и ответил: «Государь! Велики твои благодеяния, оказанные мне, бедному иноземцу. Я никогда их не забуду. Но я не Бог, и не могу исцелить от смерти».

Василий Иванович понял, что дни его сочтены, и поспешил изъявить свою последнюю волю. Великокняжий престол он завещал трехлетнему Ивану, а опеку над юным князем и управление государством на время его малолетства поручил Совету из семерых своих приближенных. В этот Совет вошли: младший брат Василия III — Андрей Иванович князь Старицкий, дядя великой княгини Елены — Михаил Львович Глинский, князья Василий и Иван Шуйские, бояре Михаил Юрьев, Михаил Тучков и Михаил Воронцов.

«Служите сыну моему, как мне служили, — сказал им Василий III. — Да царствует он над землею; да будет в ней правда!» Затем особо обратился к Михаилу Глинскому: «Князь Михаил, за моего сына Иоанна и за жену мою Елену ты, если понадобится, должен охотно пролить всю свою кровь и дать тело свое на растерзание!»

К постели великого князя под руки привели рыдающую жену. Мамки принесли малолетних Ивана и Юрия, чтобы те могли проститься с отцом. «Государь мой, великий князь! — причитала Елена. — На кого меня оставляешь, кому, государь, детей приказываешь?» Князь отвечал: «Благословил я сына своего Ивана государством и великим княжением, а тебе по обычаю отцов наших назначил твой вдовий удел». Елена зарыдала еще горше. «Жалостно было видеть ее слезы и рыдания», — писал очевидец. Однако, как показало дальнейшее, честолюбивая княгиня горевала не только о потере мужа, но и о том, что ей назначался лишь «вдовий удел», а не опека над сыном, дающая государственную власть, о которой она втайне мечтала.

В последние минуты жизни Василий III по княжескому обычаю принял монашество. Призванный митрополит совершил обряд пострижения, великого князя нарекли в монашестве Варлаамом — и он скончался.

Через несколько дней после его похорон трехлетнего Иоанна Васильевича торжественно венчали в Успенском соборе на великое княжение.

Назначенные Василием III семеро опекунов приступили к правлению. Главенствующее положение в Совете заняли князья Шуйские. Родовитостью не уступавшие великому князю, честолюбивые и надменные, они упивались полученной властью и боялись ее потерять.

В первые же дни своего правления они почувствовали угрозу со стороны младшего брата покойного Василия III — князя Юрия Дмитровского. Князь Юрий владел независимым Дмитровским княжеством и приехал в Москву на похороны брата. На Юрия поступил донос (по мнению большинства историков, ложный), что он намеревается посягнуть на великокняжий престол и набирает себе сторонников.

Юрия схватили, заточили в темницу и уморили голодом.

Однако действительную опасность для власти Совета опекунов представлял не Юрий Дмитровский, а не связанный родством с царским домом, но приобретший большое влияние при дворе князь Иван Федорович Овчина-Телепнев-Оболенский.

Князь Овчина — доблестный воин и искусный царедворец — возглавлял Боярскую думу и был сердечным другом молодой вдовы — великой княгини Елены. Злые языки утверждали, что связь их началась еще при жизни Василия III, и называли Овчину истинным отцом будущего Ивана Грозного.

Два правительственных органа — Боярская дума и Совет опекунов вступили в конфликт. Боярская дума была недовольна главенствующей ролью Совета. Находившийся в то время в Москве польский агент рассказывал: «Бояре там едва не режут друг друга ножами; источник распрей — то обстоятельство, что делами заправляют лица, назначенные великим князем; главные бояре — князья Бельский и Овчина — старше опекунов по положению, но ничего не решают».

Опираясь на Боярскую думу и пользуясь своим влиянием на великую княгиню, Овчина-Телепнев-Оболенский меньше чем за год смог фактически ликвидировать Совет опекунов и вместе с Еленой стал правителем государства.

Уничтожение опекунского совета началось со ссоры между Овчиной и дядей великой княгини — Михаилом Глинским. Согласно рассказу современника, Михаил Глинский, недовольный греховной страстью Елены к Овчине-Телепневу-Оболенскому, потребовал, чтобы она порвала с любовником. Елена, дорожившая Овчиной и тяготившаяся властью опекунов, сделала вид, что верит ходившим слухам, будто бы ее дядя отравил Василия III, а саму Елену с сыновьями хотел выдать полякам. Несмотря на родство, она позволила Овчине заточить Глинского в темницу, где тот вскоре умер.