Аббат Ришо усадил их на стулья с плетеными сиденьями. Это был человек лет сорока, худой, высокий, лысеющий, с очень молодым взглядом на очень усталом лице. Франсуаза, мельком взглянувшая на него, еще когда он провожал своих посетителей, сразу же почувствовала к нему доверие. Комната, в которой он принимал, была маленькой, пыльной, плохо обставленной, с кипами бумаг на полу и наклеенными на стенах афишами, сообщавшими о душеспасительных приходских собраниях. Франсуаза, у которой от волнения перехватило горло, изложила свое дело. Она изъяснялась настолько тихо, что дважды аббат Ришо попросил ее говорить погромче.

— Не понимаю, что вас беспокоит, дитя мое, — сказал он наконец. — Вы из этого прихода, ваши родители согласны…

— Религия моего будущего мужа, — пролепетала она.

— Да, — вступил в разговор Александр, — то, что я православный, полагаю, усложнит дело. Если необходимо, я мог бы обратиться в католичество.

Франсуаза искоса посмотрела на него. Идея этого обращения, похоже, невероятно развлекала его. Он улыбался, наблюдая за священником.

— Я не вижу необходимости возобновления крестильного обета, — ответил аббат Ришо. — Наши религии слишком близки!

— Но в таком случае вы будете нас венчать в ризнице, а не в церкви! — заметил Александр.

— Все изменилось, месье! Я обвенчаю вас в церкви. И даже рекомендовал бы вам, в духе последнего Собора, продолжать посещать богослужения вашего обряда и приводить в свою церковь жену всякий раз, как она пожелает, ровно как и ей приводить вас сюда, когда вы выразите такое желание. Союз двух ваших жизней предвосхитит союз двух духовных доктрин, к которым вы принадлежите. Я бы более строго подходил к недостаточно убежденному православному, который согласен стать католиком из одного лишь оппортунизма, нежели к православному, искренне приверженному к своему культу и отказывающемуся поменять его. Так что с вами, я думаю, все обстоит благополучно.

— Ну, я вздохнул спокойно! — сказал Александр с иронией, которую могла уловить только Франсуаза. И он добавил небрежно: — Стало быть, ограничений для таких браков, как наш, не существует?

— Нет, вы только должны будете испросить у себя в епархии разрешение на смешанный брак и вместе с тем дать обязательство в этом случае окрестить и воспитывать своих детей в католической вере.

В глазах Александра сверкнуло злорадство, как если бы он задел слабое место противника.

— Это мелочь! — заметил аббат Ришо. — Вот формуляр, который вам следует заполнить.

Он протянул ему бланк со штампом Парижского архиепископства. Франсуаза наклонилась к Александру и посмотрела на бумагу. С одного края значилась просьба викария к православному епископу, с другого — обязательства «католической стороны» и «некатолической стороны».

«Я даю свое согласие на то, что все мои дети, мальчики и девочки, которые родятся от нашего будущего брака, будут крещены и воспитаны в Католической, Апостольской и Римской религии, — читал Александр вполголоса. — Я намерен заключить перед католическим священником нерасторжимый союз и категорически отвергаю любой развод (для мусульман и полигамию). Имя и адрес первого свидетеля… имя и адрес второго свидетеля».

— Разрешение выдается епископом беспрепятственно, — сказал аббат Ришо. — Речь идет о простой формальности.

Франсуаза удивлялась возбуждению Александра перед этим доказательством — наконец-то полученным! — католической непреклонности. Саркастичность, которую он скрывал из-за нее, придавала его лицу выражение дотошности. Почему он не хотел положиться без колебаний на волю этого священника, настроенного к нему столь дружелюбно?

— Естественно, отец мой, — сказал он с фальшивой серьезностью, — что католическая церковь стремится вовлечь в свое лоно если не супруга-некатолика, то, по крайней мере, его потомство. Обратите при этом внимание, что православная церковь, более широкомыслящая, оставляет родителям полную свободу — крестить ли своих детей католиками, православными или протестантами. Несомненно, такая терпимость объясняется тем фактом, что мы имеем дело с эмигрантской церковью, ущемленной в своем мирском влиянии. Итак, условились, наши дети будут католиками!

Слушая, как он говорит об их детях, Франсуаза ощутила большое волнение. Он не мог шутить на эту тему. Напрасно она считала, что он всегда расположен к насмешкам и осуждению.

— Зайдите ко мне снова, когда наметите дату вашего бракосочетания, — сказал аббат Ришо.

— Мы думаем пожениться в феврале, — быстро сказала Франсуаза.

— На февраль нет запрета? — спросил Александр.

— Нет, — сказал аббат Ришо, улыбаясь. — Просто я попрошу у вас, месье, если можно, свидетельство о крещении, а у вас, мадемуазель, свидетельство о крещении, о первом причастии, о конфирмации и записку об исповеди.

Пока он это перечислял, Франсуаза опять уловила во взгляде у Александра легкую иронию.

— А как насчет музыкальной программы? — перебил он.

— Мы вместе ее выберем, в свое время, — сказал аббат Ришо. — Или, скорее всего, вы поговорите об этом с нашим органистом…

— В любом случае, — прошептала Франсуаза, — все будет очень скромно.

— Успокойтесь, здесь не существует тридцати шести обрядов венчания. Таинство для всех одинаково. То, что отличает одну церемонию от другой, так это выбор цветов и певчих. Вы сделаете это, как захотите…

Аббат Ришо встал. Беседа была закончена. В коридоре его ждали другие посетители с, несомненно, более интересными историями. Вместо того чтобы открыть дверь, выходящую прямо на улицу де л’Абей, Франсуазе захотелось пройти через церковь. Она испытывала физическую потребность ощутить на своих плечах сень и прохладу нефа. Уже наступил вечер. Несколько светящихся точек освещали просторный, безмолвный неф. Редкие прихожане, чьи силуэты потерялись в этом необъятном пространстве, молились, опустив голову. Франсуаза проскользнула между скамеек, преклонила колени и погрузилась в молитву. Александр остался стоять рядом с ней, скрестив руки. Она попыталась возвыситься, чтобы просить у Господа защиты на том пути, который выбрала. Но присутствие Александра мешало ей отвлечься.

Она встала и направилась к выходу. Александр пошел за ней, как турист, скользя взглядом по сводам, витражам, росписям. Паперть была погружена в сумрак. Напротив сверкали мирские огни бистро.

— Ну вот, — сказала она, — это было для вас не слишком тягостно?

— Наоборот! Он превосходен, этот аббат Ришо! Современный, понимающий, прямой…

— То, что он сказал об объединении церквей, прекрасно!

— Он следует указаниям свыше!

— О нет! Он действительно говорит от сердца! У вас не возникло впечатления, когда вы слушали его, что…

— До каких пор ты будешь мне выкать?

Она улыбнулась и поправилась, сделав усилие:

— У тебя не возникло впечатления, когда ты слушал его, что он был счастлив освятить брак между православным и католичкой?

— В общем-то, нет! Это говорит о том, я уверен, что в нужный момент он очень хорошо сделает свое маленькое дело. Пойдем в «Дё Маго», выпьем по стаканчику вина?

— Лучше дома, — сказала она.

Они перешли на рю Бонапарт.

— Нужно, чтобы ты отвел меня в православную церковь, — заговорила она.

— Потому что он порекомендовал это в своем экуменическом благодушии?

— Нет, потому что, когда я была там единственный раз, меня поразило богослужение, церковное пение.

— Это-то и воздействует! Убрать пение, убрать обряд богослужения — что останется от власти христианства над душами? Как раз вся эта художественная и административная часть религии меня и раздражает. Для многих людей жить по законам церкви — значит застраховаться на все случаи жизни против парадоксов человеческого мышления! — Он засмеялся: — Я говорю не о тебе!

— Я не умнее других!

— У тебя душа более открытая. Это-то мне в тебе и нравится. В сущности, ты знаешь, у меня нет других желаний, кроме как ошибаться. Я не упрям. Дай мне твоего Бога и пусть он меня дурачит!