Долгожданный звонок поднял Даниэля из-за парты.

Если поторопиться, он еще застанет брата на выходе из здания старого факультета, где проводились занятия третьего курса. Это было в трех шагах от лицея Сен-Луи. По средам у Жан-Марка с 15.15 до 16.15 бывал курс гражданского права. Даниэль ринулся по лестнице. Обгоняя приятелей, выбежал на бульвар Сен-Мишель, повернул на улицу Кюжа и остановился, застыв перед разноликим потоком студентов, который медленно выливался из Института права. У большинства из них вид был серьезный и усталый. Группы образовывались вокруг девушек. Даниэль заметил своего брата и Дидье Коплена, которые спускались по ступенькам. Он встретил их с широкой улыбкой. Но Жан-Марк был не очень любезен.

— Ты чего тут? — спросил он коротко.

Даниэль понял, что попал некстати. Неуверенно спросил:

— Ты не мог бы дать мне ключ от своей комнаты?

— Нет, — ответил Жан-Марк. — Мне она нужна сегодня во второй половине дня.

— А завтра?

— Завтра тоже.

— Ты знаешь, мы пробудем только час или два…

Жан-Марк с твердой решимостью покачал головой. Даниэль скорчил гримасу. Конечно, если брат ладит с девушкой, комната никогда не будет свободна. Эта Валерия, вот прилипала!

— Ладно, — сказал он, — тогда пока!..

Широким шагом он направился к Люксембургскому саду.

Даниэла ждала его, сидя на скамейке в условленном месте, около большого бассейна.

— Ничего не вышло! — сказал он, подходя.

— С чем?

— С комнатой. Она нужна брату.

Женщина молодая и застенчивая, Даниэла не могла слишком явно показывать свое разочарование. Все же облачко грусти затуманило ее взгляд. Она меланхолически улыбнулась:

— И здесь хорошо.

Даниэль кивнул на серое небо и предрек:

— Через десять минут польет.

— Пойдем куда-нибудь в кафе? — предложила она.

— У меня нет ни гроша.

— Тогда к тебе.

— О нет! Это невозможно!

— Почему?

— К Кароль сейчас не подступиться! Не могу понять, что произошло у них с отцом! Но уверяю тебя, это не на шутку. Спят в разных комнатах и физиономии постные! Если я приведу тебя при ней, будет неприятность.

Он сел рядом с Даниэлой и вздохнул, ощущая себя влюбленным клошаром. Какая ужасная судьба для человека, дожившего до восемнадцати лет, — встретить женщину, о которой мечтал, и быть не в состоянии предложить ей обстановку, достойную той страсти, которую она ему внушила! Внезапно все проблемы на свете свелись к одной: крыше над головой, чтобы остаться наедине! А ведь столько площади пропадает в Париже! Пятнадцатикомнатные квартиры, где прозябают по паре каких-нибудь трясущихся предков, пустые комнаты прислуги, свободные служебные конторы… Голова закружилась от мысли об этой жилищной несуразице. Желание Даниэля упиралось в городские камни, в эгоизм родителей, в правила приличия — во все то, что придумали старики, чтобы помешать молодым наслаждаться жизнью. Возвышавшиеся по аллеям белые статуи на фоне зеленеющей листвы прекрасно стояли себе обнаженными под открытом небом. Он позавидовал их мифологической бесцеремонности. Потом крепко обнял Даниэлу за плечи, притянул ее к себе, поцеловал в щеку, в губы. Она слабо защищалась, в смущении от попадающихся встречных прохожих. Но никому не было до них дела. Он прижал ее сильнее и прошептал:

— Дани, моя Дани!

Он называл ее так с тех пор, как они стали близки физически. Она возмущалась:

— Нет, не Дани! Я терпеть этого не могу!

— Ты не права! Это не менее роскошно, чем Даниэла! Дани! Тебе идет! Моя маленькая Дани!

Упали первые капли дождя. Он с досадой пробормотал:

— Ну вот, дождь!

— У меня идея, — сказала Даниэла. — Я пойду домой. А ты придешь минут через десять, как будто бы навестить Лорана. Он будет счастлив, мои родители увидят в этом только проявление внимания…

Даниэль нахмурил брови. Ему было неприятно думать, что Лоран, больной, припишет его визит дружескому порыву, тогда как он придет только лишь ради Даниэлы.

— Не очень-то честен по отношению к Лорану твой трюк, — сказал он.

— Почему?

— Он вообразит себе…

— Да ладно! Брось!.. Он будет счастлив!.. И я тоже, заодно!..

В ее взгляде искрилась радость, невинная и бесовская одновременно. Даниэль почувствовал, что сдается. Женщины так ловко умеют хитрить. Они подгибают мораль под свои желания, как корзинщик — срезанный ивовый прут.

— Согласен? — спросила Даниэла.

— Согласен, — сказал Даниэль с насупленным видом.

И он подумал о своем брате, который в этот момент, наверное, принимал Валерию у себя в комнате: ему-то вот ведь не надо было никому врать, чтобы быть счастливым!

— Лично у меня один шанс из пятидесяти, что меня примут! — пробурчал Даниэль.

— А у меня — один шанс из ста, — переплюнул его Лоран.

— Не очень-то вы веселы! — заметила Даниэла.

Брат строго посмотрел на нее:

— Ты считаешь, что нам есть от чего веселиться?

Он сидел посередине кровати, пижама распахнута на тощей груди, лицо желтоватого цвета, во взгляде присутствие катастрофы.

— Говорят, что на философском экзамены сдаешь одной левой! — вздохнул Даниэль. — Я растолковывал это своему отцу. Он и слышать не хочет. Для него существует только математический.

— Так же, как для моего! — сказал Лоран.

— Твоего я еще могу понять. Он инженер. Но мой-то! Он не способен отличить синус от косинуса, а меня хочет затолкнуть в науку. Это никуда не годится! Во всяком случае, если придется начинать все сначала, я буду заниматься на философском!

— Я тоже.

— Философский — это классно!

Они замолчали, с отсутствующим взглядом погрузившись в метафизическую мечту. Медленно крутился диск, каскадами высвобождая рыдания закупоренной сурдинкой трубы.

— И еще, — продолжил Даниэль, — на математическом очень много логики. Это самое мерзкое!

— Ну, в логике хоть есть интересные вещи. Разные формы рассуждений…

— Да… Но неразбериха в гипотетических, разделительных, соединительных умозаключениях… Для меня это слишком!

Сидящая на корточках около кровати Даниэла была покорена знаниями двух друзей. Даниэлю казалось странным видеть ее в комнате брата, окруженную семейными привычками и словно вернувшуюся к своему девственному состоянию. Неужели Лоран ничего не подозревает? Сколько времени может протянуться эта игра в прятки? Даниэль вдруг пожалел, что пришел. Он почувствовал, как в нем поднималось какое-то стародедовское недоверие парня, приглашенного к родителям подружки. Весь дом, где жила хорошенькая девушка, был похож на ловушку. Встречаться с Дани на нейтральной территории было надежнее.

— Ты по-прежнему рассчитываешь потом учиться журналистике?

— Да, — сказал Лоран.

— Ну, я бы тоже хотел заниматься журналистикой! Но журналистикой активной, понимаешь?

Даниэла бросила на него беспокойный взгляд. Несомненно, она уже вообразила, что он заброшен куда-то на задворки мира, а ее видит лишь между двумя репортажами.

— Журналистика — это не профессия, — заявила она.

Оба друга вскрикнули от возмущения.

— Ты городишь чепуху, старуха! — заявил ей Лоран.

Этот возглас шокировал Даниэля. Он отказывался допустить, что Дани была так же мало интересна для своего брата, как для него Франсуаза. В действительности же, если некоторые девушки бывали только сестрами, как Франсуаза, то другие, как Дани, были прежде всего женщинами. Своей улыбкой она буквально озаряла эту мальчишескую комнату. Не имея возможности сказать в эту минуту о своей любви, Даниэль адресовал ей пламенный взгляд. Лоран перехватил этот взгляд приятеля. Понял ли он что-нибудь? Если нет, то почему нахмурился? Даниэль почувствовал, как у него загорелись щеки.

— А если бы у тебя был способ купить темы экзамена, ты бы купил? — спросил Лоран.

Даниэль успокоился: «Он ничего не видел». Необходимость притворяться измучила его. Он чувствовал себя виноватым, неискренним и даже коварным.