Чутье опытного юриста подсказывало Андрею Аверьяновичу, что здесь, в этом деле об ограблении старухи, тоже могут быть открытия, которые не доставят родителям радости. Как в таком случае поведет себя Вера Сергеевна? Вопрос в общем-то праздный, но Андрею Аверьяновичу все-таки было бы неприятно в ней разочароваться. Он хотел сказать, что ему нужно подумать, выкроить время и тому подобное. Но ничего этого он не сказал: не захотелось вилять и выкручиваться. Дел у него на руках сейчас немного, вполне можно взять еще одно, в котором, если говорить честно, ему уже хотелось разобраться.
— Хорошо, — сказал Андрей Аверьянович, — я познакомлюсь с делом, — и поднял обе руки, предупреждая благодарные восклицания, готовые сорваться с губ Веры Сергеевны и Костырина.
— Постараюсь вам помочь, хотя обещать и обнадеживать заранее, сами понимаете, не могу.
3
Андрей Аверьянович знал этого следователя. Не новичок, спокойный и методичный, он умел добывать доказательства, окружая обвиняемого уликами, как опытные-охотники обкладывают зверя. И в деле Олега Седых чувствовалась его твердая рука, хотя здесь с самого начала все сложилось просто. На первом же допросе Олег во всем признался. И все-таки следователь в течение шести дней провел еще семь допросов, и в деле было семь протоколов, начинавшихся фразой: «Свои предыдущие показания полностью подтверждаю». Восемь раз обвиняемый безоговорочно признался в том, что именно он совершил преступление.
Вот какая картина вырисовалась из протоколов допросов обвиняемого, пострадавшей и свидетелей.
Анна Георгиевна Козлова, пенсионерка, 64-х лет, получила на почте пенсию, положила ее в черную сумочку и вышла на улицу. По дороге зашла в магазин, купила кефир, чай, масло, уложила все это в плетеную сумку, именуемую в просторечье авоськой, и продолжала свой путь. В ста метрах от дома встретила знакомую и добрых двадцать минут с ней разговаривала. Наконец, дошла до своего дома, прошла через двор и стала подниматься по лестнице на третий этаж.
Всю дорогу от почты до дома за нею, как тень, следовал молодой человек в коричневом прорезиненном плаще с поднятым воротником. Он терпеливо ждал, когда она делала покупки в магазине, ждал, прячась за афишной тумбой, пока она разговаривала с приятельницей.
Все это заняло около часа времени.
На полутемной лестнице молодой человек настиг Анну Георгиевну, ударил ее кулаком по голове и вырвал черную сумочку. Анна Георгиевна упала, потеряв сознание. Когда она пришла в себя, на лестнице никого не было, и она стала звать на помощь.
Выбежавшие на крик соседи подняли Анну Георгиевну, отвели домой. На лестнице, рядом с пострадавшей, подобрали книгу — «Избранное» Эдгара По с библиотечным штампом. Милиции не стоило труда найти читателя, взявшего в библиотеке томик Эдгара По. Им оказался семнадцатилетний Олег Седых, который на первом же допросе признал себя виновным.
Любому юристу известно, что признание самого обвиняемого, не подтвержденное вескими уликами, не может считаться достаточным доказательством его вины. Знал это и следователь, который вел дело Олега Седых, и не забыл, разумеется, о доказательствах.
Книга, оброненная на лестнице, хотя и не прямая, но улика. Есть и прямая. Свидетельница Курочкина, дворник дома, где живет пострадавшая, во вторник, в шестом часу вечера, видела, как из подъезда выходил парень с черной сумочкой под мышкой. Видела Курочкина парня со спины, опознать его не может, но она твердо запомнила, что на парне был коричневый прорезиненный плащ с поясом, какой носит Олег Седых.
В общем, в деле было достаточно материала для обвинения Олега Седых в совершении преступления, предусмотренного 145-й статьей Уголовного кодекса.
Андрей Аверьянович прочел характеристику обвиняемого, подписанную классным руководителем 10-го «А» класса и заверенную директором школы. Эта бумажка, составленная в осторожных выражениях, характеризовала не столько Олега Седых, сколько ее авторов, которые не решились сказать доброе слово о парне, угодившем под суд. И дурное сказать не сумели — то ли нечего было сказать, то ли побоялись, что потом с них спросят — почему не принимали мер, коли знали за учеником тяжкие грехи.
Характеристика не удивила Андрея Аверьяновича и ничего не прибавила к тому, что он уже знал. Удивил его другой документ, оказавшийся в деле. Он тоже исходил из школы, где учился Олег Седых. Это было письмо, под которым стояло тридцать подписей учеников 10-го «А» класса.
«Мы знаем Олега девять лет, — писали ученики, — где мы только с ним ни были: на субботниках в районе, на уборке винограда, в походах через перевалы. Тут уж человек весь виден. В Олеге и соринки жадности нет. Он последним поделится с товарищем, всегда поможет. И не потому поможет, что так положено по писаным канонам, оттого, что душа у него добрая, он иначе не может…»
«…Чтобы ограбить человека, — рассуждали ребята, — грабитель должен быть жадным к деньгам или к тем возможностям, которые даются деньгами. Олег никогда о деньгах не думал. Вечеринок он не любил, в кафе не ходил, не пижонил. Он даже коллекций никаких не собирал. Как же может быть, чтобы его вдруг потянуло к деньгам? Да еще так, чтобы пойти на самую большую подлость?»
Андрей Аверьянович дважды прочел письмо и задумался. Олег Седых, каким он виделся ему сейчас, ничего общего не имел с тем Олегом, который рисовался материалами следствия.
С самых первых школьных шагов мальчишку полюбили товарищи — за честность, за доброту, за то не вымученное, а естественное чувство товарищества, которое жило в нем и которое дано не каждому. В письме приводятся факты, будничные, в общем-то рядовые: заступился за девочку из младшего класса, не дал ее в обиду; разделил завтрак с товарищем; в походе нес рюкзак уставшего товарища… Ничего из ряда вон выходящего, если брать каждый случай в отдельности, но собранные вместе (а собрали и сгруппировали их школьники умело и убедительно) они рисуют образ живой, достоверный и ясный.
«Если бы Олегу, — делают вывод авторы письма, — нужны были деньги даже для того, чтобы спасти брата, он бы все равно не смог ограбить старуху».
Школьные товарищи Олега не верили в его виновность и высказали это вполне определенно.
Может ли иметь какой-то вес это письмо на весах правосудия, где оперируют документами, уликами, свидетельскими показаниями? Нет, конечно. По-мальчишески запальчивое, категоричное в своих выводах, оно способно вызвать разве что улыбку у серьезных людей, которые призваны вершить суд, опираясь на факты.
Но вот что интересно: неискушенные в юридических тонкостях школьники нащупали очень важный для существа дела вопрос: мотивы преступления. Они утверждают: не было у Олега побудительной причины для совершения преступления. Не видела этих мотивов и Вера Сергеевна, мать Олега. Андрей Аверьянович вспомнил ее слова: «За этим не просто испорченность натуры, но жестокость, чего я никогда не замечала в сыне». Мнения матери и его товарищей, людей, которые хорошо его знали, сходятся.
На недоуменные вопросы Веры Сергеевны следователь ответил: «Что же тут непонятного? Перед молодым человеком в наше время столько соблазнов». Вообще, заключение верное — соблазнов перед молодым человеком много. Можно добавить — и не только в наше время. Но что именно, какой соблазн побудил Олега пойти на преступление?
Андрей Аверьянович вернулся к протоколам допросов. Следователь, разумеется, не мог не спросить у обвиняемого — зачем он это сделал. И он спросил. Вот что записано в протоколе:
Следователь. Когда вы задумали отобрать деньги у гражданки Козловой?
Олег. На почте, когда увидел, как она получала деньги.
Следователь. Вы раньше не знали Козлову?
Олег. Не знал.
Следователь. Как вы оказались на почте?
Олег. Шел мимо, зашел.
Следователь. На что вы хотели употребить деньги Козловой?
Олег. Ни на что особенное. Нужны были деньги.
Следователь. Может быть, вы кому-то были должны?
Олег. Нет, я никому не был должен.
Следователь. Может быть, проиграли?
Олег. Нет, я на деньги не играл.