Галя озадаченно посмотрела на Тамару.

— А кто у вас теперь комсоргом?

— Ой! Это замечательная девочка! Маша Лесникова. Она животновод. Да ты ее знаешь! У нее крепкий характер. Она строгая и справедливая.

— Ну, тараторка! — заворчала тетя Настя. — Все тебе — хорошие.

Галя вымыла сапоги, надела теплый свитер, новенький черный комбинезон с молниями, со многими карманами и обулась.

— Ой, Галка! Ты — чудо! — закричала Тамара, опять надменно щурясь и откидывая голову. Она была близорукой. — Все это тебе так идет! Правда, мама?

Тетя Настя, по-молодому подвижная, покачала головой:

— Ох, Галина! Не твое это дело — трактор. На нем и мужику-то тяжело.

Девчонки, хохоча и толкаясь, выбежали из дома. Тамара пошла в парикмахерскую — стричь и брить — а Галя отправилась на машинный двор, большой, как стадион. У забора аккуратными рядами стояли жатки, сеялки, комбайны, плуги, лежали штабелем бороны. Там и тут рокотали тракторы, через распахнутую дверь мастерской виднелся грузовик, там вспыхивали молнии электросварки, раздавалось цоканье металла. Все это сразу же развеселило Галю.

В стороне грудились поломанные, старые машины, валялись кузова, железные, ржавые колеса, трактора без гусениц и кабин. Сторонясь всего, вздымались большущие серебристые баки с горючим. Каждый уголок на этом дворе казался Гале заманчивым. Ей даже не верилось, что где-то стоит здесь и ее будущий трактор.

Из закопченной кузницы доносился звон кувалды, бившей по наковальне. Галя с любопытством заглянула в дверь и увидела горн, из которого взлетал фонтанчик огня и искр. Какой-то парень бросал раскаленные детали в чан, и вода в чане закипала, валил пар.

Почему-то на машинном же дворе и плотницкую мастерскую устроили. В ней известный выпивоха Иван Короедов делал сани и телеги. Галя заглянула и сюда и увидела новые белые колеса, еще не крашенные дуги, стянутые веревками, под потолком на перекладинах сушившиеся доски и оглобли. Здесь пахло смолистым деревом. Короедов на электроточиле вострил топор. Точило визжало, из топора сыпались искры.

Среди двора Галя увидела толпу ребят около старенького ДТ. С ними был и механик Сараев, большой, сутулый, с крупным, горбатым носом. У него всегда было такое выражение лица, как будто он что-то вспоминал и никак не мог вспомнить. Двигался он степенно и размеренно, казался хмурым и нелюдимым, но Галя знала, что дядя Миша не такой…

Увидев ее, Сараев заторопился к ней. Он шел, вытирая замасленные руки паклей. Галя остановилась недалеко от ребят и слышала их разговор.

— Что это за краля? — спросил статный парень с насмешливым, крупным и, пожалуй, красивым лицом.

— Наша это, журавская, — ответил Шурка Усачев, смеясь нахальными козлиными глазами. — Вместе мы в школе учились. Галкой звать. Придет на танцы, закинь удочку — может, клюнет.

Парень смотрел на Галю, щурясь от дыма папиросы, зажатой в зубах.

— Что, Витенька, тронула?.. — спросил Шурка.

— Лучше бы мне ее потрогать, — лениво и самоуверенно ответил парень, не вынимая изо рта папиросу.

— Нос не дорос!

— Обормот! — парень дернул козырек Шуркиной кепки и натянул ее на брови.

Парень этот сразу же показался Гале неприятным, но она сделала вид, что ничего не слыхала, только длинные, узкие глаза ее превратились в лохматые щелки.

Она схватила обеими руками руку Сараева и засмеялась, и покраснела, и обрадовалась.

— Вот я и к вам, — сказала она и тут же краем уха услышала наглый голос парня:

— Девчонка на тракторе?.. Гм, гм… Да-да… Хо-хо… Ха-ха…

Галя почувствовала, что уже ненавидит этого нахала…

Запомнились Гале эти ее первые дни работы. Из кабины она видела у березового колка полевой стан, с маленьким из-за дали бревенчатым домом, видела огромное небо, хребты облаков и свое просторное поле, дышащее запахами весенней земли.

Ревел неуклюжий Трактор Иванович, пер напролом, казалось, все мог сокрушить. Лемеха взрезали поле, волной отваливались вбок пласты. Черная, длинная полоса все ширилась и ширилась, и не было сейчас Гале ничего дороже этой полосы…

Место, где пахала Галя, называлось Заячьи Пни. Очень ей нравилось это название. И действительно, здесь в рощицах-колках было много зайцев. У них шли свадьбы, и длинноухие, гоняясь друг за другом, часто выбегали прямо на поле. Ошалевшие от любви, они не боялись даже трактора. Зайцы были серые, с белыми хвостиками.

Когда ранней весной над полями стелется легкий парок, старики говорят: «Вон зайцы блины пекут».

Шел трактор, тянулась за ним, дымилась, как хлеб из печки, пухлая, влажная борозда. Смотрела Галя то вперед, то назад, то на приборы, сбавляла, прибавляла скорость. Неужели это работает она, Галя? Неужели это она стала хозяйкой трактора? И какое же раздолье кругом! По желтому, бурому распластались черные пашни. Всюду между колками в облачках пыли ползали тракторы: боронили, засевали. Ходили по пашне два журавля. Вот они поднялись, полетели низко. Все примечала Галя и в то же время была настороже: на правильной ли глубине ведет пахоту, нет ли огрехов на поворотах? Она еще всего боялась, еще работала неуверенно. Но — ничего! Привыкнет. Хоть и грубовато, но верно сказал ей Кузьма Петрович:

— Как натрет волку холку, наберется волк толку!

Галя засмеялась. От мотора веяло теплом, и лицо ее покрылось испариной. Гусеницы лязгали, словно бежал и бежал непрерывный конвейер с кусочками металла.

Галя вглядывалась через оконце в борозду. За соседним колком пахали Шурка и Валерий.

Забавным, смешным был этот Валерка. На голове у него торчали два строптивых и острых вихра. И был он такой длинный, тонкий и гибкий, что Галя, знакомясь с ним, воскликнула:

— Да ты как стебель!

Все ребята засмеялись, и с этой минуты к Валерке прилипло это прозвище. То и дело слышалось: «Стебель, подай!», «Стебель, помоги!», «Стебель, подержи!». Валерка не обиделся на Галю, прозвище показалось ему озорным, веселым…

Закончив последнюю борозду, Галя решила перегнать трактор на другую сторону колка. Там она будет пахать после обеда. А есть как хотелось! Горячего бы супа! Душистого, дымящегося. Луку в него накрошить, перцу сыпануть. И большую бы горбушку хлеба, теплого хлеба из русской печки. Чтобы корочка хрустела на зубах.

На опушке березняка весенние потоки расчесали прошлогоднюю бурую траву, расстелили ее по земле. Теперь потоки иссякли, но трава отметила их путь, она так и осталась прилизанной, полосами прилипшей к земле.

Трактор наехал на эти полосы, гусеницы глубоко вмялись в сырую землю. Он сбежал в ложбину, полез в кусты и вдруг зарылся по самый радиатор. Галя так и ахнула: ведь здесь со дна ямок били ключики, здесь рождался ручей. Испуганная Галя дала задний ход. Бешено работали гусеницы, летела грязь, трактор дрожал, лязгал, дергался, а Галя умоляла его: «Ну, поднажми, поднажми еще, миленький! Ну, еще! Родной мой, выручай!» Мотор ревел от натуги, казалось, он хотел вырваться из капота. Но трактор засел, видно, крепко.

Галя остановилась, не глуша мотора, выскочила из кабины. Сапоги зачавкали в грязи. Она побежала вперед — там было совсем топко, рванулась вправо, влево — топь. Сухая земля оказалась только позади. Всего лишь три-четыре шага назад, и все было бы хорошо. Галя опять забралась в кабину, схватилась за рычаги.

— Да иди же ты, иди, сатана! — теперь она уже ругала трактор. Потом снова начала умолять: — Ну, миленький, еще, еще постарайся!

«Что же это я делаю? — очнулась Галя. — Я еще глубже загоню его». Она выключила мотор, выпрыгнула из кабины, утонула чуть не по колена в болотистой земле, упала на четвереньки. Ей показалось, что она, после тракторного рева, оглохла от тишины. Держа перед собой руки, облепленные грязью, выбралась на сухое место. Она стояла с вытянутыми руками и плакала от бессилия, от неумения. Что же теперь делать? Пойти на полевой стан, позвать на помощь? Галя сморщилась, когда представила, какой град насмешек посыплется на нее: «Девчонка, ясное дело!», «Не в свои сани села, растяпа!», «Навязалась на нашу шею!».