Однажды Сянцзы выехал со своей коляской за город. Уже более десяти дней по городу ползли разные слухи, но война, казалось, была еще далеко и не могла так сразу очутиться у стен Бэйпина. Сянцзы не верил слухам. Но в тот день, оказавшись в западной части города, он почуял неладное. На перекрестке улиц Хугосы и Синьцзекоу никто не нанимал рикш, чтобы ехать в Сиюань или в Цинхуа. Он повертелся на улице Синьцзекоу и понял, что рикши боятся выезжать за город. Рассказывали, будто за воротами Сичжимынь отбирают все подряд: арбы, телеги, повозки и коляски рикш.

Сянцзы решил выпить чашку чаю и отправиться в южную часть города. Мертвая тишина царила на стоянке, словно предупреждая о грозящей опасности. Сянцзы не был трусом, однако рисковать жизнью не собирался.

И тут с южной стороны подъехали две коляски: пассажиры, видимо, были студентами. Рикши кричали на бегу:

— Есть желающие отвезти господ в Цинхуа? Эй, кто повезет в Цинхуа?

Никто не отозвался. Одни ухмылялись в ответ, другие сидели, покуривая трубки, и даже не оглядывались.

— Вы что, оглохли? Кто повезет в Цинхуа?

— Я поеду! За два юаня! — как будто шутя, вызвался молодой коренастый парень с бритой головой, видя, что все молчат.

— Идет! Нужна еще коляска!

Парень оглянулся в нерешительности, но охотников больше не оказалось.

Сянцзы понял: за городом опасно. Иначе никто не отказался бы от двух юаней — обычно до Цинхуа платят в десять раз меньше. Он тоже не собирался ехать. Но парень, видно, и впрямь решил заработать свои два юаня, если кто-нибудь составит ему компанию. Сянцзы ему приглянулся, и он спросил:

— Ну что, великан, поедем?

Такое обращение польстило Сянцзы. Это была своего рода похвала, и она как бы обязывала его оказать поддержку смельчаку. К тому же два юаня — сумма порядочная, такая не каждый день перепадает. И Сянцзы решился. Конечно, ехать опасно. Но может быть, они проскочат? Два дня назад болтали, что в Храме Неба полным-полно солдат, но он, проезжая мимо, сам убедился, что это вранье. Вспомнив об этом, Сянцзы подкатил свою коляску.

Подъехали к Сичжимыню. В туннеле никого не было, и на сердце у Сянцзы похолодело. Спутник его тоже приуныл, однако сказал с улыбкой:

— Поднажмем, приятель! Чему быть, того не миновать!

Сянцзы понял, что дело плохо, но за годы работы он привык держать свое слово и сейчас не хотел показаться трусом.

Ворота Сичжимынь остались позади. Ни одна коляска не попалась им навстречу. Сянцзы бежал, опустив голову, не решаясь смотреть по сторонам. Когда подъехали к мосту Гаолянцяо, он осмотрелся: солдат нет. От сердца немного отлегло.

«Два юаня — это два юаня, — думал он. — Трусу столько за месяц не заработать!»

Обычно неразговорчивый, Сянцзы на этот раз решил переброситься несколькими словами с напарником. Вокруг стояла жуткая тишина.

— Поедем проселочной дорогой. На шоссе…

— Да, да! — Тот угадал его мысль. — Проселочной дорогой поспокойнее…

Но не успели они свернуть, как были схвачены солдатами.

Наступило то время года, когда на горе Мяофыншань открывают храмы для жертвоприношений, однако ночи все еще стоят холодные, и в одной рубашке легко замерзнуть. А на Сянцзы не было ничего, кроме старой гимнастерки серого цвета и таких же ветхих военных брюк. Глядя на это драное обмундирование, он вспоминал свою белоснежную рубашку, добротную куртку и синие штаны. Какие они были чистые и какой имели приличный вид! На свете, конечно, есть и более дорогие вещи, но Сянцзы знал, какой ценой они достаются. Горестно косясь на пропахшую чужим потом гимнастерку, он с гордостью думал о своем былом достатке и былых удачах, которые казались ему теперь особенно значительными. Вспоминая о прошлом, он еще сильнее ненавидел солдат. Они отняли у него все: одежду, башмаки, шляпу, коляску — даже пояс! И наградили его синяками, ссадинами и волдырями на ногах. Одежда — это пустое, ссадины тоже скоро заживут, но он лишился коляски, своей коляски, заработанной потом и кровью! Она исчезла сразу после того, как он попал к солдатам в лагерь. Можно забыть все невзгоды и огорчения, но как забыть об этом!

Заработать на новую коляску не так-то просто. Для этого нужно по меньшей мере несколько лет. Все его старания пошли прахом, придется все начинать сначала, не имея за душой ни гроша. Сянцзы заплакал. Он ненавидел сейчас не только этих солдат, но и все на свете! За что его так обидели? Почему?

— По какому праву? — крикнул он.

От этого крика ему вроде стало легче, но тут же он вспомнил об опасности. Не стоит возмущаться так громко, главное — спасти жизнь.

Где он? Сянцзы не мог сказать толком. Все эти дни он брел за солдатами, обливаясь потом. В пути ему приходилось таскать тяжести, возить вещи солдат, на привалах носить воду, разводить огонь, кормить скот. Он работал с утра до ночи, выбиваясь из сил. На душе было пусто. Когда же наступала ночь, он сразу забывался мертвым сном, едва голова касалась земли. Заснуть бы вот так и не проснуться!

Вначале он еще понимал, что солдаты отступали к Мяофыншаню. Но когда перевалили за хребет, он перестал что-либо соображать и лишь покорно карабкался по горам, постоянно опасаясь, что оступится, полетит вверх тормашками в пропасть и коршуны растерзают его труп.

Много дней шли они по горным дорогам. И вот горы расступились, солнце начало пригревать спину. Внизу показалась долина. Раздался сигнал к ужину, солдаты разбили лагерь. Вскоре подошли остальные, ведя за собой верблюдов.

Верблюды! Сердце Сянцзы дрогнуло, и к нему сразу вернулась способность мыслить. Так сбившийся с дороги путник, увидев знакомый перекресток, начинает понимать, где он находится. Верблюды не пасутся в горах — значит, недалеко равнина. Он помнил, что к западу от Бэйпина — в Баличжуане, Хуанцуне, Бэйсиньане, Мошикоу, Улитуне, Саньцзядане — всюду держат верблюдов. Неужели эти вояки побродили по горам и снова очутились в Мошикоу? Может быть, это военная хитрость? Вряд ли, эти солдаты только и умеют, что таскаться по дорогам да грабить. Ясно одно: если это действительно Мошикоу, значит, солдаты не смогли перебраться через горы и решили спуститься вниз в поисках выхода. Из Мошикоу они могут двинуться куда угодно: пойдут на северо-восток — окажутся в Сишане, повернут на юг — попадут в Чансиндянь или Фынтай, отправятся на запад — там тоже есть дорога. Сянцзы вроде бы искал выход для солдат, но в действительности думал о себе: пора бежать! Если солдаты снова уйдут в горы, оттуда не убежишь, там его ждет голодная смерть.

Сянцзы верил, что сумеет добраться до Хайдяня. Путь не близкий, зато идти придется по знакомым местам.

Закрыв глаза, он мысленно представил себе всю дорогу. Это Мошикоу! Бог мой, конечно, Мошикоу! Отсюда он повернет на северо-восток, пройдет Цзиньдиншань, Ливанфын, Бадачу; от Сыпинтая подастся на восток в Синьцзыкоу и попадет в Наньсиньчжуан. На всякий случай лучше держаться поближе к горам. Из Бэйсиньчжуана, забирая на север, он пройдет Вэйцзяцунь, затем Наньхэтан, дальше будут Хуншаньтоу, Цзеванфу и Цзиниюань. А от Цзиниюаня он с закрытыми глазами доберется до Хайдяня.

Кровь прилила к его сердцу, и оно, казалось, готово было разорваться от радости. Сянцзы весь дрожал при мысли о побеге.

Долго не мог Сянцзы сомкнуть глаз. Надежда на спасение окрыляла, мысль, что побег не удастся, вселяла ужас. Сянцзы лежал, разметавшись на сухой траве, и тщетно пытался уснуть. Вокруг царила тишина, и звезды, казалось, мерцали в такт биению его сердца. Внезапно невдалеке раздался жалобный крик верблюда. Этот крик был приятен Сянцзы, он напомнил ему пение петуха по ночам, которое навевает грусть и в то же время приносит успокоение.

Где-то далеко, но отчетливо загрохотала канонада. В лагере тотчас поднялась паника. Сянцзы замер — пришел его час! Он знал наверняка, что солдаты снова будут отступать, и непременно в горы. За эти дни он понял, что эти вояки просто мечутся, словно пчелы, залетевшие в комнату. Орудийные залпы близились. Сейчас солдаты наверняка пустятся наутек. Только бы не упустить момент. Затаив дыхание, Сянцзы медленно пополз. Ему хотелось найти верблюдов. Он знал, что они ему, скорее всего, будут только мешать, но ведь они тоже попали в беду и были его товарищами на несчастью.