— Кто-то приходил к нам с коровой, да? — спрашивает Оле.

— Нынче плохо будет с сеном, — говорит Аннгрет.

— Наверное, бык причиняет тебе больше хлопот, чем ты думала?

— Пусть убирается!

— Бык?

— Лесопильщик.

Оле мечется в постели. Ему мерещится, что лесопильщик все время лежал у него за спиной.

Теплый денек на исходе. Наступает вечер. Усталая Аннгрет ходит по дому, от нее пахнет весной. Тоска Оле по лесу и полям растет с каждой минутой.

Спускается ночь. Никто не отнимает эту ночь у Оле. Мерин норовисто стучит копытами о кормушку. Оле спит неспокойно, и этот грохот для него оборачивается кошмаром. Стреляет трухлявое орудие и разваливается. Солдаты, у которых нет лиц, вытаскивают покойного Антона из-под железных обломков. Ставят на ноги посеревшего от мороза человечка. Его изуродованный рот говорит Оле: «Начинай!»

Оле просыпается и дрожит от холода. Он хочет согреться подле Аннгрет и тихонько трогает ее за плечо.

— Не смей меня трогать, негодяй! — орет Аннгрет.

Был год тысяча девятьсот сорок третий, когда в деревню пришло известие: «Оле Ханзен предал родину». Не Бинкоп, а Оле Ханзен. Это имя в сочетании с трезвым звучанием фамилии придавало известию официальный характер. Ханзен убил лейтенанта!

— Лейтенант — это еще не родина, — говорит Ян Буллерт.

— Ты что, коммунистом заделался? — спрашивает полевой жандарм.

— Для вас, кто наморщит лоб, тот и коммунист. — Ян Буллерт предупрежден и держит язык за зубами.

Местные власти советуют Аннгрет развестись с Оле.

— Кто может требовать, чтобы ты носила на руке кольцо предателя? — говорит ортсбауэрнфюрер Хинтерофен.

Лесопильщик Рамш, к своему прискорбию, в войне не участвовал. Был отторгнут от славы и почестей. Всему виной сердечная болезнь, которую он подцепил за океаном.

Рамш на свой лад приносил пользу родине в качестве чиновника, ведающего актами гражданского состояния. Он тоже был озабочен положением Аннгрет.

— Well, — говорил он, — за каждым числятся грехи молодости. Они проходят как корь, и так далее. Ты плохо обо мне думаешь, а я хочу тебе добра. Начни-ка бракоразводный процесс!

— Ты о своих бабах заботься! — Вольнолюбивая рыбацкая дочь вновь проснулась в Аннгрет. Не станет она разводиться. Аннгрет не уверена, что любит Оле, да и кто может от нее этого требовать? Зато она знает: Оле любит ее.

Война длилась долго. Мужчины в желтой тыловой форме и их жены из «Союза германских женщин» отворачивались от Аннгрет. Нелегко было дочери рыбака сносить презрение деревенских властей. Конечно, душа ее могла бы согреться от доброго отношения маленьких людей, но это ей не подобало, и она тем более рьяно интересовалась собою и своей участью.

На луговой дороге ей встретился раб божий Герман Вейхельт. Благочестивый муж прищурил один глаз:

— Покорствуй господу и жди.

Аннгрет так на него и накинулась:

— Вот, значит, с какими предложениями ты пристаешь к одинокой женщине!

Благочестивый Герман чуть не расплакался, так он был далек от этой мысли.

— Твой бог просто жеребец! — крикнула Аннгрет и пронзительно расхохоталась.

Юлиан Рамш шел по лесу с лесником, помечавшим деревья, подлежащие рубке. Аннгрет собирала чернику за Коровьим озером. Лесник притворился, что не видит ее, и прошел, не поздоровавшись. Жена предателя была для него, что пень в лесной чащобе. Но Рамш остановился возле Аннгрет.

— Хелло, Аннгрет, у тебя губы в трауре!

Аннгрет обтерла рукавом черничные губы. Юлиан в этот момент отвернулся. Он был благовоспитанный человек: расспросил Аннгрет о том о сем, пошутил с нею. Аннгрет рассердилась.

— Знаешь ты песенку о девушке, что ранним утром отправилась собирать ягоды, berries, и так далее?

— Ко мне твоя песенка не подходит, сейчас уже полдень.

— Какая ты стала суровая, so strong, даже прекрасных зубов твоих не видно, рыбацкая дочка.

— Что ж, прикажешь мне улыбаться, когда они меня позорят?

— Кто тебя позорит?

— Никто, — злобно отвечала Аннгрет, — они меня на руках носят. Даже ты говоришь со мною разве что в темном лесу!

Лесопильщик потрогал шрамы на своих щеках.

— Я полагал, что это ты отказываешься разводиться, please!

— Скажи еще, что ты ждешь не дождешься моего развода!

Аннгрет круто повернулась и ушла. Но во сне ей явился лесопильщик: он прикоснулся к ней. Она закричала.

Безлунный вечер. Звезды кишат на небе. Человеку их закон представляется игрою, хаосом. В воду Ласточкиного ручья, некогда приводившего в движение лесопилку, сквозь прорубь опускают кусок стальной проволоки, толщиной с мизинец. Проволока достает до дна. Ни малейшего волнения среди окоченевших амфибий. Морозная ночь затягивает ледком прорубь. Земля кружится в мировом пространстве. Аннгрет запирает мужнину овчарку в сарай, чтобы лаем не нарушила мирную вечернюю тишину.

Оле лежит, упражняется в терпении, курит, читает. Он слышит, как смерзшийся снег скрипит под ногами запоздалого прохожего. Аннгрет хлопочет в доме. Время от времени успокаивающие шорохи доносятся до постели больного.

Фрау Аннгрет надевает новое платье. Такую прическу она носила еще в девичестве. Что у нее сегодня — день рождения? Или она призывает вторую юность?

Человек в сапогах на меху тихонько входит в незапертые ворота.

В гостиной у Аннгрет обои голубые. Вернее, голубые розы по желтому полю. У других людей комнаты с желтыми розами, а у Бинкопов розы голубые.

Человек стоит на голубом велюровом ковре. Брюки на нем зеленые и куртка тоже. Все зеленое у этого гостя, даже шляпа, которую он держит в руке. Голубые обои, кажется, вот-вот лопнут.

Здоровается лесопильщик шепотом.

Аннгрет громко ему отвечает:

— Добрый вечер, здесь таиться нечего!

Лесопильщик не знает, можно ли ему сесть. Он ненадолго задержит хозяйку. Только выскажет небольшую просьбу.

— Пожалуйста, выкладывай просьбу!

Рамш колеблется. Это уже не тот человек, что крепко сидит в любом седле. В его английской бородке время стало плести свою паутину.

— Как ты еще хороша!

— Ты собирался о чем-то просить.

Рамш просит: пусть Аннгрет замолвит за него словечко перед мужем. Время очень уж bad,[44] и так далее. Двери тюрем гостеприимно распахнуты.

— Тебя бьют, а дашь сдачи — это уже политическое преступление.

Аннгрет стоит пред большим зеркалом. Переглядывается со своим отражением торжествующим взглядом. Так, отлично!

— И всё? Кто же в наше время делает из этого трагедию?

— Что ты хочешь сказать?

— Я говорю то, что твой отец в свое время сказал моему отцу. — Аннгрет отворяет дверь. — Оле, мой муж, лежит вот там.

Лесопильщик берет свою шляпу. В глазах его теплится ребяческая печаль. Он дотрагивается до руки Аннгрет.

— Одно слово, одно только слово, и я возьму тебя к себе… навсегда!

Аннгрет пугается, вырывает руку.

— Иди, good bye! — говорит она, как в молодости.

Ночью выпал новый снег и замел все следы. Солнечный день вылупляется из зимней мглы. Солнце встает со своей лесной постели. Оно красное, как вареный рак, и, когда поднимается повыше, ярко взблескивает снег.

Скотина уже накормлена. Аннгрет приносит завтрак Оле. Она мило улыбается. У него не находится ответной улыбки.

— Какой это мужчина приходил к тебе?

Лицо Аннгрет сереет.

— Мужчина?

— Я слышал мужской голос на дворе.

Вздох облегчения вырывается у Аннгрет. Она вытирает руки о фартук. Вытирает раз, другой, третий. Что, собственно, она хочет стереть с них? Приходил Вильм Хольтен. Чтобы ей помочь. Он немножко провел лошадей. Они уж совсем на ноги пали от долгого стояния. Он теперь каждый день будет приходить.

— Его что, партия прислала?

— Наверно.

Оле радуется. Значит, его не забыли?

Аннгрет пристально глядит на снег за окном. Она солгала. Вильма Хольтена прислал Рамш. Тот пришел с радостью и хотел немедленно пройти к Оле. Аннгрет его не пустила.