– Но ведь Стефан потребует от меня и помазания на царство его сына Юстаса! – заметил Теобальд. – А понтифик никогда не допустит, чтобы подобный человек получил корону Англии.

«Интересно, был бы он настроен столь решительно, если бы принц оказался во Фрамлингеме, как и собирался?» – подумал Эдгар. Вслух же сказал иное:

– Сейчас, ради примирения с Церковью, Стефан не будет настаивать на коронации Юстаса.

– Он согласится снять требование? – встрепенулся архиепископ.

– Если вы примирите короля Англии с Папой, Стефан отложит столь желательное для него помазание сына. А вы сможете оставить покровительство не совсем бескорыстного Гуго Бигода и вернуться в свою епархию в Кентербери.

Архиепископ задумался, но Эдгар видел, что тот уже почти согласен. И когда Теобальд сказал, что будет ходатайствовать за короля, Эдгар мог поздравить себя с успешным исходом дела.

– Главное, чтобы этот ужасный Юстас не получил церковного благословения на власть! – вновь и вновь требовал Теобальд.

«Бедный Юстас, – подумал барон. – И бедный Стефан, раз сама Церковь столь решительно выступает против прав его наследника».

Со своего места во главе стола Гуго Бигод заметил, какими удовлетворенными выглядят архиепископ и барон, и окликнул их:

– Вижу, вы увлеклись беседой, господа? Не кажется ли вам, что хозяин замка имеет право знать, о чем идет речь?

Да, Гуго Бигод мог вмешаться и заново обработать архиепископа. К тому же он решил взять в союзники новоявленного графа Линкольнского Гилберта де Ганта, и они вместе насели на сразу поникшего Теобальда. И пока они не поколебали хрупкое решение его преосвещенства, Эдгар решил отвлечь хотя бы молодого Гилберта. Как? Барон подумал о Милдрэд. Пусть Гилберт де Гант недавно женился, но он по-прежнему с тоской поглядывает на гронвудскую леди. И Эдгар незаметно отправил к дочери пажа с сообщением.

Когда посланец негромко сообщил девушке о просьбе отца, та оживилась. Ей уже надоело обсуждать рисунки вышивок с женщинами графа, и она с удовольствием переменила тему, предложив позвать лорда Гилберта, дабы он усладил музыкой их слух. Разве милые дамы не знают, что Гилберт де Гант поет не хуже прославленных трубадуров с юга? Конечно, он женатый мужчина, но разве этот повод, чтобы забыть куртуазные манеры и не явиться на зов леди?

В итоге, пока Гуго еще рассуждал о непримиримости к Церкви короля, а преданный Стефану Вильям Ипрский шумел, что не Гуго быть в споре третейским судьей, Гилберт неожиданно покинул стол совета и направился туда, где сидели дамы. Причем малышка Кло тут же побежала в верхние покои и принесла псалтерион[35].

На улыбающуюся ему Милдрэд Гилберт смотрел почти с обожанием и по ее просьбе спел для дам длинную балладу о несчастной любви, потом веселую песню в духе пастушеских пасторалей. К ним подошли иные молодые люди, и в итоге решительная Амиция предложила устроить танцы, раз уж есть и музыка, и столько свободных кавалеров. Графиня Гундрада сказала:

– Пусть музыканты сыграют нам что-нибудь почтенное, в духе поста. Церемонную паванну, например.

Гуго Бигод не сразу заметил, какое оживление возникло в зале. Только когда музыка стала мешать спорщикам, он оглянулся на дальний конец, нахмурил было свои светлые брови, но, поразмыслив, решил, что так даже к лучшему. По крайней мере, барон Эдгар перестанет шептаться с Теобальдом, а Вильям Ипрский прекратит орать о правомочности решений короля.

– Наши леди решили проблему переговоров лучше нас, – довольно дружелюбно заметил Бигод и, выйдя из-за стола, отправился туда, где среди света факелов и огромных каминов сходились и расходились в танце дамы и кавалеры.

Графиня Гундрада сразу поднялась и подала супругу руку. Она любила своего худого лысого мужа, и супруги улыбались, кружа в паре среди иных танцующих, пока граф не перешел к одной из придворных дам графини. Потом он танцевал, обводя вокруг себя малышку Кло – вот уж отрада отца, живая, резвая и на его любящий взгляд очень хорошенькая. А как красиво идет об руку с Бедфордом его средняя дочь Амиция! Даже одиннадцатилетний Роджер примкнул к парам в паванне и умело раскланялся с мачехой, а вот уже смущенно улыбается, делая оборот ладонь в ладонь с дочкой Эдгара. Эти саксы растят своих дочерей такими свободными и своенравными – вон как смело смотрит эта красотка, как дерзко вскинула свой хорошенький носик, когда перед ней изогнулся в положенном поклоне Гилберт де Гант. И такая уйдет в монастырь? Гуго сильно в этом сомневался.

После долгой медлительной паванны всем захотелось сплясать что-то более зажигательное. И вот уже громче грянули струны, зазвучала веселая гальярда. Гуго Бигод довольно изящно для его возраста сделал боковой прыжок, выгнул руку, приглашая Милдрэд стать с ним в пару.

По знаку кастеляна в камины добавили дров, слуги меняли факелы на стенах, в зале слышались смешки, а пажи обносили наблюдавших за танцами гостей напитками. Среди всеобщего шума и веселья не сразу заметили долетавшие извне звуки рога. А потом появился сенешаль с сообщением:

– К замку приближается большой отряд во главе с принцем Юстасом!

Гуго тут же поспешил к выходу.

– Большой отряд! – взволнованно воскликнула графиня Гундрада и так зашаталась, что Милдрэд поспешила усадить ее на скамью.

– Что вы хотели, миледи? Чтобы наследник английского престола прибыл без надлежащего эскорта?

Но не менее был напуган и архиепископ Теобальд.

– Святые угодники! – воскликнул он, осеняя себя крестным знамением. – Он все же приехал. Да смилостивится над нами Небо!

Эдгар был удивлен тем страхом, какой внушал Юстас. Он принялся успокаивать собравшихся, уверяя, что когда в замке столько вельмож со свитой, да еще и тамплиеры, волноваться нечего. Однако гости, сбившиеся в небольшие группы, все как по команде повернулись, когда сенешаль с важным видом ударил посохом об пол и объявил:

– Его высочество Юстас, принц Английский!

Все согнулись в поклонах.

Милдрэд тоже присела, изящно придерживая складки длинного подола блио, потом вскинула голову и бросила любопытный взгляд на проход. Сначала она увидела возвращавшегося Гуго Бигода, а затем вошедшего следом коренастого воина в кольчужном капюшоне. Но это явно был не молодой принц – плотный вояка с грубым лицом наемника, на котором особенно выделялись пышные темные усы. И только когда он отошел, стал виден еще один приближающийся силуэт.

Милдрэд даже оторопь взяла – так призрачно выступала из сумрака эта фигура в темном капюшоне, накинутом на лицо.

На миг застыв наверху лестницы, принц стал неспешно спускаться. Полы длинной коричневой накидки волочились за ним, как мантия, на груди поблескивала богатая цепь, но капюшон по-прежнему затенял лицо. Вот он поднял руку в приветственном жесте, но так ни на кого и не глянув, отправился к высокому столу. По пути Юстас сбросил на руку слуге плащ, потом шагнул к архиепископу Теобальду и, опустившись на одно колено, как почтительный сын Церкви облобызал его перстень. По залу пронесся невольный вздох облегчения.

Милдрэд с интересом наблюдала, как принц отвечает на поклоны вельмож, как проходит на отведенное ему во главе стола место и садится, по-прежнему не скидывая капюшона своего черного бархатного оплечья. Манеры его казались величавыми и грациозными, держался он уверенно, как человек, привыкший к поклонению, да и сложен был пропорционально: немного выше среднего роста, крепкий, широкоплечий. Пока девушка не нашла в облике Юстаса ничего отталкивающего, хотя его скрытое лицо по-прежнему интриговало. Но даже когда он откинул капюшон, ничего ужасного под ним не оказалось: разве что принц выглядел несколько старше своих двадцати четырех лет и имел довольно хмурое выражение лица, а еще русые аккуратно подрезанные волосы до плеч.

– Он не так и страшен, – заметила Милдрэд стоявшим рядом дамам.

– Это потому, что освещение падает на него сзади, – ответила Гундрада.