— Слышали, в одном из округов все офицеры редакции сдали на классность и могут самостоятельно произвести пуск ракеты? Как думаете, хорошо это?

— Вряд ли, товарищ адмирал. По-моему, каждый должен прежде всего свое дело хорошо знать. Не думаю, чтобы когда-нибудь редакции пришлось запускать эту ракету.

— С последним согласен. А что касается изучения техники и жизни — они молодцы. Ладно, мы этот разговор еще продолжим, а сейчас давайте посмотрим, что тут делается.

Корабли маневрировали на переменных курсах. Судя по тому, как нервно курил Вареников, не все шло так, как требовалось.

— В чем там дело? — спросил командующий у начальника связи.

— Командир соединения не может вызвать авиацию прикрытия.

— А кто их должен прикрывать?

— Иванов.

— Поднимите полк Круглова. А Иванова не забудьте пригласить на разбор. Прямо сюда — и пусть как хочет, так и добирается. Хоть на вертолете.

Вскоре над кораблями появились самолеты. По связи, выведенной на мостик, пошли запросы о том, почему их прикрывает полк Круглова. Видимо, командир соединения понял, что в его действия вмешался кто-то другой, обладающий большей властью, и забеспокоился.

— Поднимите мой флаг, — приказал командующий. — А то доведем ваше начальство до полного нервного истощения.

Подняли флаг, и тотчас же командир соединения запросил по радио: «Прошу разрешения продолжать учения».

— Действуйте по своему плану, — ответил командующий.

Редактор газеты капитан 1 ранга Буров зашел к начальнику отдела пропаганды и агитации политуправления, чтобы решить вопрос о штатах. Проводилось очередное усовершенствование аппарата, и редакции предложили сократить одну штатную единицу. Сокращать было решительно некого. Эти усовершенствования проводились ежегодно, и за последние десять лет штат редакции сократился почти наполовину. В прошлом году упразднили должность делопроизводителя в отделе писем, а поток писем возрос в полтора раза, и отдел задыхался.

Начпроп, выслушав Бурова, сказал:

— Понимаю, но помочь ничем не могу. Все сокращают, и вам надо.

— А кого? Предложите.

Они по пальцам пересчитали всех сотрудников и сошлись на том, что сокращать действительно некого.

— И все-таки сократить придется.

— Но ведь в ущерб же делу!

— Потерпите. Кончится кампания, найдем вам единицу.

— Обещаете?

— Обещаю.

Значит, можно быть спокойным. Буров знал, что в других управлениях и отделах так и делали — в конце года сокращали штаты, а в начале следующего снова увеличивали. Все это напоминало ему выстрел. Выстрелят из ружья около церкви, стаи галок сорвутся с колокольни, покружатся-покружатся над ней и опять садятся на то же место. Об этом Буров в прошлом году писал министру обороны, доказывая необходимость разумного, а не огульного подхода к решению вопросов совершенствования аппарата. Но письмо до министра так и не дошло, а кто-то из его канцелярии разъяснил, что сокращение проводится в соответствии с решением правительства, как будто Буров и сам не знал этого.

Он уже уходил, когда начпроп сказал:

— Да, тут статью мне давали читать предварительно. На мой взгляд, публиковать ее нецелесообразно. Возможно, все факты верные, но ведь это лучший наш полк. Стоит ли так ставить вопрос? Впрочем, решайте сами, я свое мнение высказал. — Он протянул Бурову статью.

— Хорошо, я еще посмотрю ее, — пообещал редактор. Он не хотел признаваться, что еще не видел статьи. Это, конечно, непорядок, что из редакции отправляют материалы в политуправление, не поставив об этом в известность редактора. «Ведь сколько раз напоминал об этом. Нет, стараются снять ответственность с себя и переложить ее на других», — с досадой подумал он.

Вернувшись в редакцию, он внимательно прочитал статью Савина, и она ему понравилась. Она затрагивала именно те проблемы, которые многие годы не ставились в печати. Автор с болью писал, что мы за количеством общих мероприятий, носящих чаще всего не деловой, а парадный характер, перестали заботиться о их результатах и потеряли способность влиять на настроение и умы воинов. Мы зачастую оказываемся неспособными вызвать их на откровенный разговор, боимся искренности, ибо порой не умеем убеждать, своевременно влиять на формирование личности, на воспитание высоких гражданских чувств. Многие формы воспитательной работы, которые мы считаем зарекомендовавшими себя, сегодня явно устарели. В армию и на флот пришли новые люди, более грамотные и более способные, примитивизм их только отталкивает, настраивает даже против хороших и полезных форм, действительно оправдавших себя.

Буров пригласил Кравчука:

— Что вы думаете об этой статье?

Кравчук замялся. Он догадался, что статья вернулась в редакцию из политуправления, а вот что о ней сказали там, узнать не успел. И сейчас, опасаясь, что его личное мнение может и не совпасть с мнением политуправления, уклонился от прямого ответа.

— Видите ли, Гуляев привез две статьи: эту и секретаря парткома полка майора Коротаева. Я считаю, что статья Коротаева лучше. Капитан 2 ранга Семенов тоже такого мнения.

— Покажите мне статью Коротаева. Если она действительно лучше, то, конечно, сначала надо опубликовать ее.

Кравчук принес статью. Пока Буров читал ее, Кравчук мучительно соображал, как ему выкрутиться в случае, если статья Савина понравится редактору больше. Сейчас поддержка редактора была ему крайне необходима. Сегодня он заходил в отдел кадров политуправления и узнал, что Семенова вызывают в Москву. Возможно, где-то открылась вакансия и Семенов уйдет. «Надо было вчера вместо Гуляева позвать к себе кадровика, может, и удалось бы вытянуть из него подробности да и на всякий случай заручиться поддержкой». Он и сейчас не допускал мысли, что и кадровик может отказаться от его приглашения, как отказался Гуляев, хотя знал, что офицеры кадровых органов даже к друзьям стараются ходить пореже, а чаще приглашают их к себе.

— Так почему же вы считаете, что статья Коротаева лучше?

— В ней все правильно, все подтверждено фактами. И потом: все-таки солиднее, если выступит секретарь парткома. А со статьей Савина хлопот не оберешься. Ведь это же лучший ракетный полк! Если мы его будем критиковать, то на чьем же опыте будем учить?

— Значит, попросту говоря, вы боитесь?

— Не боюсь, а хочу как лучше.

— Вы хотели сказать, как спокойнее?

— Не совсем.

Зашел Кустов, положил на стол полосу.

— Что это сегодня так рано? — удивился Буров.

— Вторая будет тоже готова минут через десять. Сегодня типография культпоход в кино устраивает, вот и жмут. И вас просят не задерживать.

— Хорошо, я сейчас начну читать.

Кустов ушел. Кравчук тоже поднялся:

— Разрешите идти?

— Да… Вот видите, торопят.

Кравчук, выйдя из кабинета редактора, сразу же позвонил в политуправление. Инструктор, с которым он разговаривал, ничего о статье не слышал. Кравчук бросил трубку и пошел к Семенову.

А Буров взял полосу и стал читать. Ему не хотелось задерживать рабочих типографии. Работа у них вечерняя, в кои-то веки соберутся с семьями в кино, да и то еще пойдут ли. Дадут по телетайпу срочный материал, вот и сорвется культпоход. Надо будет выяснить, нет ли какой возможности показывать им фильмы здесь.

Как ни старался он побыстрее прочитать полосы, ничего не получилось. Мысли снова и снова возвращались к разговору с Кравчуком. «Ошибся я в нем, это уже ясно. И что меня тогда заставило именно его тянуть в начальники? Может, его осторожность? Или что-то другое? Он все время держался на виду, первым выступал на всех собраниях, был образцом дисциплинированности. А может, это вовсе и не дисциплинированность, а самый рядовой подхалимаж? И я клюнул на это?»

Теперь ему вдруг припомнились, казалось бы, мелкие подробности. Как-то в отдел партийной жизни по ошибке попало письмо, в котором опровергались факты, изложенные в корреспонденции, прошедшей по отделу пропаганды. Кравчук тогда не передал это письмо в отдел пропаганды, а держал его у себя до партийного собрания. В другой раз он, в порядке «информации», сообщил редактору, что капитан-лейтенант Хватов часто заходит на квартиру к старшей машинистке. «И почему я его тогда не выгнал, а стал разбираться?» Тогда выяснилось, что жена Хватова пишет диссертацию, а старшая машинистка печатает ее на дому, между прочим, на машинке того же Хватова.