Что же осталось в сердце Русанова от того далекого происшествия? Почти ничего. Лишь иногда, во время сна, в памяти проносились смутные обрывки загадочного происшествия. И тогда с утра, на час-два, у Русанова портилось настроение, он становился раздражительным, щемило сердце. Хорошо ли он сделал, что скрыл проклятую тайну? На этот вопрос он так и не мог дать себе вразумительного ответа.

Один из отпусков Русанов проводил с женой на Черноморском побережье. Прогулки по парку, катанья по морю, экскурсии и, в довершение всего, спорт. Иван Яковлевич и Вера особенно увлеклись теннисом.

Постоянным партнером Русанова был один приметный в тот сезон теннисист Глеб Николаевич Мирский, прозванный курортными острословами «человеком с ракеткой». Мирский привлек к себе Русановых не только мастерством игры. Он был остроумен, недурно пел, танцевал и умел рассказывать любопытные истории. Кем же был Глеб Николаевич Мирский? О нем ходили разные толки: одни считали его актером, даже замаскировавшейся знаменитостью, другие — преподавателем танцев, третьи — мастером спорта, четвертые — художником. Русанов же был убежден, что их новый друг работает в одном из советских посольств. Это угадывалось по изысканным манерам, по знанию заграницы, по разносторонней культуре, и даже, если угодно, это подтверждала и его скрытность — ценное качество дипломатического работника.

Правда, Вера считала, что Мирский иногда излишне осторожен, слишком уж окутывает себя таинственностью. К чему это? Почему бы, например, не сказать о своем местожительстве и профессии. Кстати, об этом его надо прямо спросить, обменяться с ним адресами. Нельзя же, в самом деле, терять из виду такого культурного и обаятельного человека.

По просьбе жены Русанов спросил об этом Мирского, когда они вдвоем катались на глиссере.

Мирский удивился. Неужели он до сих пор не сказал, что он врач-невропатолог, живет и работает на Урале, в одном даже городе с ним, Русановым. Правда, он врач начинающий, никому еще неизвестен.

— А вы, кажется, были за границей? — неожиданно, казалось бы без всякой связи с предыдущим, спросил Мирский.

— Не кажется, Глеб Николаевич, а совершенно точно. Имел счастье и… несчастье.

Русанов засмеялся. Последнее слово вылетело из его уст как-то неожиданно, само по себе.

— Почему же несчастье, Иван Яковлевич? — спросил Мирский.

— Я пошутил. Это было так давно.

— Ах, да, Иван Яковлевич, — воскликнул Мирский, — я всё забываю рассказать вам интересную историйку про одного нашего соотечественника. С ним за границей, не помню где, произошло нечто, напоминающее сказку из тысячи и одной ночи.

— Именно?! — насторожился Русанов.

Мирский помолчал и коротко рассказал случай, который произошел с Русановым за границей. Правда, он говорил так, что рассказ как будто не имел никакого отношения к Русанову, но от этого легче не становилось.

В рассказе Мирского были неточности. Он сказал, что тот гражданин, попавшись в воровстве, назвался Жан-Жаком Руссо и дал полиции обязательство сотрудничать. Безусловно, прячась под вымышленным именем, он и не думал о сотрудничестве, но всё же…

— Как вам нравится, Иван Яковлевич, сей гусь, сей российский Руссо?

Русанов был потрясен неожиданным оборотом дела. Мирский же, как ни в чем не бывало, запел.

— Вы где же подцепили эту историйку? — спросил, наконец, Русанов.

— Мне рассказал кто-то из бывавших за границей, а ему — врач, который, по приглашению полиции, пользовал больного.

— Врач ли?

— Что вы хотите этим сказать?! — изумился Мирский.

— Не больше того, что вы сами сказали, — хмуро ответил Русанов. — И… давайте к берегу! Закончим нашу беседу на суше. Это будет для нас обоих безопаснее.

Глиссер пошел к берегу. Мирский пожал плечами и сказал:

— Прошу великодушно простить, но вы с ума сошли, дорогой Иван Яковлевич! Ей-богу! Нахмурился, рассердился… Что вас поразило в моем рассказе? Откровенно говоря, лично мне во всей этой истории не понравилась лишь выдумка о Жан-Жаке Руссо. Впрочем, врач не был убежден, что всё это правда; возможно, начальник полиции кое-что попросту поднаврал.

Русанов молчал. Скромный и спокойный, он вдруг почувствовал, что возненавидел Мирского; с пристани он сразу ушел в свой номер, Мирский же отправился по парку на розыски Веры.

Он нашел ее на пляже и пожаловался на неуравновешенность ученого. Обиделся! На что обиделся, почему обиделся?! Вера весело посмеялась над рассказом Глеба Николаевича и обещала немедленно помирить его с мужем.

Слушая Веру, Русанов подумал, что, может быть, и в самом деле рассказ Мирского не более, как совпадение… Но всё же неприятные чувства не проходили; он забросил теннисную площадку и избегал Мирского, хотя при встречах был вежлив.

Вера не понимала мужа. Она пыталась вызвать его на откровенность. Возможно, с ним случилось что-нибудь серьезное? Русанов отмалчивался.

После возвращения домой настроение его не улучшилось. Не было сомнения, что Мирский умышленно рассказал ему о Жан-Жаке Руссо, имея в виду именно его, Русанова. Конечно, это была новая провокация. В этом его окончательно убедила ложь Мирского о том, что, дескать, он сам тоже живет и работает на Урале, да еще в одном с ним, Русановым, городе.

Мирского никто здесь не знал. Русанов исподволь навел о нем справки в органах здравоохранения. Там тоже о Мирском понятия не имели.

Потянулись длинные безрадостные дни. Работа не клеилась, нервы разгулялись во всю, отдых на курорте явно не пошел впрок.

Вера пыталась разгадать состояние мужа, его грусть, хмурость, усиливающееся раздражение, — неужели всё это связано с Мирским?

Зимой, чтобы забыться, Русанов стал много ходить на лыжах. Как-то вечером забрался в горы, далеко от дома. Наступила ночь — лунная, тихая. Русанов рванулся с места и стрелой полетел с высокой снежной вершины. Лыжи свистели, морозный ветер обжигал лицо.

Лыжи стремительно вынесли его на равнину, по упругим снежным покровам — к городу. Всё вокруг стало лучше, милее.

Выйдя на дорогу, Русанов увидел идущего навстречу лыжника с большой бородой, в белом плаще. Они поровнялись. Встречный поклонился и спросил, нет ли спичек.

Русанов дал незнакомцу спичку.

— Если не ошибаюсь, обстоятельства свели меня с Жан-Жаком Руссо?

Русанов почувствовал, что лыжи под ним расползаются. Он с трудом снял их, вплотную подошел к «бородачу» и грозно спросил:

— Это еще что?!

— Ничего особенного, товарищ Русанов, — спокойно ответил «бородач». — Не смотрите на меня так. Уверяю вас, встречаемся впервые. Спешу поэтому отрекомендоваться: представитель той страны, где у вас некогда произошел казус. Ясно?

Русанов, неожиданно для незнакомца, схватил его за воротник куртки:

— Очень хорошо. Вас-то уж я как-нибудь доставлю куда следует… Пошли!

«Бородач» засмеялся в ответ и с такой силой сжал руку Русанова, что тот вскрикнул.

— Возьмите свои лыжи! — властно сказал он. — В нашей работе сила и ловкость так же необходимы, как находчивость и ум. Советую учесть это для дальнейшего. А кроме того, при мне оружие. — В руках «бородача» блеснул пистолет. — Я вас долго не задержу. Мне сейчас поручено лишь предупредить вас, что скоро нам с вами предстоит серьезно поработать…

— Будь ты проклят, негодяй! — сжав кулаки, Русанов стремительно ринулся на «бородача».

Тот ловко отскочил в сторону и снова погрозил оружием:

— Пристрелю, как собаку. — А когда Русанов отшатнулся, безапелляционно добавил: — Даю месячный срок — приведите нервы в порядок, а там и за дело…

— Выходит, вы уже считаете меня своим?

— Выходит, так, почти своим… Вспомните хорошенько свои встречи с нашими людьми: с дамой, которая вас провожала, с Мирским, которого вы на курорте публично называли своим другом. Как видите, ваше обязательство хотя и выдано с глазу на глаз и написано измененным почерком от чужого имени, — в свете последующих фактов принимает для вас неприятный оборот.