Получив от Лимингтона перстень, Грэхем надел его на средний палец правой руки. Перстень пришелся точно впору, будто по мерке сделанный. Грэхем понял: так оно и было, ибо наверху ни секунды не сомневались он примет предложение. А еще он знал, что внутри перстня, на сверхтвердом иридии, выгравирована тончайшая надпись, чересчур мелкая для невооруженного глаза имя, рост, вес, Бертильоновские показатели, форма отпечатков пальцев, — а заодно и служебный номер, а также точная, несмотря на миниатюрность, копия личной росписи.

Это скромное украшение станет отныне опознавательным знаком, основным подтверждением полномочий. Сведения, которые оно в себе заключает, скрыты ото всех, кроме тех, кто имеет право их прочитать, — и тем не менее, перстень откроет любые двери в высочайшие административные круги.

Пока эти мысли проносились у Грэхема в голове, смутное предчувствие неотвратимой беды, сигнал тревоги — слабый, почти неразличимый — накатили, вселяя нежданно глубокое беспокойство. “А ведь у кольца есть и другое, куда более печальное назначение, — подумалось Грэхему. — Может статься, лишь по нему и сумеют опознать обезображенный труп — такое бывало, и не раз”.

Грэхем припомнил слова Уэбба: “Изувеченные останки, брошенные сверхвивисекторами на свалку”. Он овладел собою и сказал:

— Еще минутку, полковник. Я хотел бы и далее работать в паре с лейтенантом Волем. Он так же глубоко вник в это дело, как и я. Друг без друга теперь не обойтись.

Избегая встретить благодарный взгляд Воля, Грэхем выслушал ответ Лимингтона.

— Гм! Несколько неожиданный поворот событий. Но полагаю, мы все уладим. Почти не сомневаюсь, начальника полицейского управления удастся уломать, и лейтенанта временно откомандируют к нам.

— Спасибо, сэр, — в один голос произнесли Грэхем и Воль.

Затрезвонил телефон. Сангстер поднял трубку, прислушался, потом протянул ее Грэхему:

— Это Гарриман.

— Здравствуйте, Гарриман, — сказал Грэхем. — Да, я получил ваш список. Больше спасибо. — Он замолчал, выжидая, ибо на столе у Сангстера оглушительно зазвонил другой аппарат, и Сангстер опять схватил трубку. — Тут ужасный гвалт. Второй телефон чуть на части не разрывается… Что, что вы сказали? — Он молча выслушал собеседника и ответил: — Извините, Гарриман. Покуда ничего определенного. Да, шестикратное превышение среднего уровня придется объяснить. Именно это я и намереваюсь сделать — если, конечно, получится.

Он умолк, ибо Сангстер, положив трубку на стол, зашипел:

— Это доктор Кэртис! Она просит вас!

— Послушайте, Гарриман, — скороговоркой зачастил Грэхем, — все погибшие — подданные разных стран. Отсюда вывод: удара не нацеливали в некое определенное государство, если, разумеется, неведомый противник не настолько хитер и безжалостен, чтобы для отвода глаз пустить в расход кое–кого из своих же. Нет, сомнительно.

— Да, политикой здесь пахнет не больше, чем в эпидемии гриппа!

— Вот–вот! Но сколь бы разными ни были погибшие, их объединяют обстоятельства, прямо либо косвенно приведшие к гибели. Я хочу вывести общий знаменатель. Соберите все подробности, какие удастся откопать, обо всех людях из вашего списка, а также о других, погибших ранее, но схожим образом. Звоните… — он вопросительно глянул на Лимингтона, выслушал названный номер и закончил: — Полковнику Лимингто–ну, Боро 8–19638.

Грэхем отключился, взял другую трубку и что-то быстро заговорил. Остальные заметили, как быстро переменилось выражение его лица.

Окончив беседу, он сказал:

— Доктору Кэртис позвонил по междугородной линии профессор Эдвард Бич. Он только что узнал из газет о смерти Уэбба и Майо, выразил глубокое соболезнование. Но Кэртис показалось, что профессор чересчур уж настойчиво пытался разузнать подробности трагедии.

— Ну и что? — спросил Лимингтон.

— По словам доктора Кэртис, Бич — старый приятель Уэбба. Я тоже его знаю. Это Бич изобрел стереоскопическую камеру для ночных фотосъемок. В полиции пользуются ею наравне с верньером Дейкина. Бич работает в Сильвер Сити, штат Айдахо, на заводе, принадлежащем Национальной Фотографической Компании; а еще он относится именно к тому разряду ученых, которые могут располагать ценными сведениями о Майо, Уэббе и Дейкине. — Некоторое время Грэхем выжидал, дабы придать побольше веса следующей фразе, и добавил: — Тем паче, он упорно выспрашивал у доктора Кэртис, не работали ли перед смертью Уэбб, Майо или Дейкин над формулой Бьернсена.

— Бьернсена?! — вскричал Сангстер.

— Чувствуете? — продолжал Грэхем. — Бич тоже был связан с этими троими п репиской, основанной на общих интересах. Присоединился к трагической цепочке, но пока еще жив. Он — следующая жертва, и может рассказать немало. Нужно увидеться с Бичем, заставить его разговориться, не то, чего доброго, опередит и станет мертвецом номер двадцать.

Грэхем посмотрел на часы.

— Если повезет, поспею к стратоплану рейсом на Бойз — он вылетает в десять тридцать.

— Полетим вместе или сам справишься? — спросил Воль.

— Полечу один. А ты покуда позвони в стратопорт Бэттери Парк и закажи мне билет.

— А чем заняться потом? — осведомился Воль, потянувшись к телефону. — Дай хоть какое ни на есть задание — терпеть не могу бездельничать.

— Попробуй перепроверить данные, собираемые Гар–риманом. Попробуй связаться с полицией тех городов, где жили умершие ученые, попроси предоставить подробнейшие, исчерпывающие сведения о каждом из наших случаев. Пускай досконально исследуют каждую деталь — какой бы мелкой и незначащей та ни выглядела. Хоть ласками, хоть сказками, хоть шантажом добейся разрешения на эксгумацию и вскрытие. — Он перевел взгляд на Лимингтона: — У вас нет возражений, полковник?

— Пользуйтесь полной свободой действий, — одобрительно сказал Лимингтон. — Я всегда придерживался мнения, что человеку, затеявшему дело, виднее, как его благополучно завершить.

— Мы занимаемся участью двух десятков людей, затеявших нечто, не позволившее довести себя до благополучного завершения, ни разу, — напомнил Грэхем. — Прослеживается удивительная особенность: всякого, кто ввязывается в эту историю, уничтожают прежде, чем он успеет заговорить. — Грэхем невесело усмехнулся. — Я тоже не бессмертен, однако попытаюсь сделать все, что в моих силах.

Он схватил шляпу и помчался в Бэттери Парк, на стратоплан, отлетавший в десять тридцать навстречу самой страшной катастрофе в истории Нового Света.

Скоростной стратоплан Нью–Йорк–Бойз–Сиэттл вынырнул из верхних слоев атмосферы, прекратил подачу кислорода в герметизированный салон, пробил клубящиеся облака и под громовые раскаты ракетных двигателей устремился в вверх по горизонтали.

Внизу промелькнули река Гуз Крик и прилепившееся на ее берегу местечко Окли. По левому борту, чуть позади, засверкала северная оконечность Большого Соленого Озера в штате Юта. Озеро и стратоплан разделяли полторы сотни миль — каких-нибудь десять минут летного времени.

Сигарета, которую Грэхем закурил над Окли, сгорела всего наполовину, когда стратоплан, пройдя над поречьем Снэйка, заложил вираж и устремился курсом на Бойз. Теперь слева возник Сильвер Сити, отлично видный сквозь сухой прозрачный воздух. Белые и кремовые здания сияли в золотых лучах солнца. Резервуары завода, принадлежащего Национальной Фотографической Компании, отчетливо выделялись на фоне города высоченные башни, смахивающие очертаниями на исполинские катушки.

Уперевшись ногами в специальные подставки, чтобы не слететь с места при быстром торможении, Грэхем затянулся раз–другой сигаретой и снова посмотрел на городскую панораму, — ясную, отчетливую. В следующее мгновение она исчезла, потонула в громадных клубах вздымающегося пара.

Дрогнувшими. пальцами Грэхем смял сигарету, привстал и, глазам своим не веря, впился взглядом в открывшееся с высоты зрелище. Чудовищно вспухая, облако продолжало возноситься с первобытной силой надвигающегося смерча. Оно раздувалось, росло, исступленно клубилось, набирая высоту. Мелкие темные точки вылетали из него, зависали на миг, потом опять ныряли в кипящий хаос.