Ленин аж топнул ножкой от досады и нетерпения. Отчаянно размахивая портфельчиком, бросился по указанной Верой Аркадьевной тропинке. Как он и рассчитывал, минут через двадцать настиг Соколова.

Все было решено заранее. По этой причине без долгих предисловий произошел исторический обмен. Соколов с острым интересом рассматривал длиннющий список, сделанный фиолетовыми чернилами на шести больших страницах мелкими кудряшками неудобочитаемого почерка самого Ленина. Это был перечень большевистских агитаторов, владельцев подпольных типографий, экспроприаторов-разбойников, убийц-террористов — всего сто восемь человек.

Список хотя и был неполным, но зато подлинным, в отличие от чека, который Ленин, заметно волнуясь, трясущимися ручками тщательно спрятал во внутренний пиджачный карман. Владимир Ильич не мог, конечно, знать, что до «Рейхсбанка» телеграмма не дошла. Директор главного берлинского телеграфа, что размещался в доме № 4 по Оберваллштрассе господин Баткин дружил — и не бескорыстно! — с российской разведкой. Баткина своевременно предупредили. Телеграмма Ленина была перехвачена, и тут же отправлен соответствующий ответ.

Ленин вынул из жилетного кармана золотую луковицу часов. Весело сказал:

— Вы, простите, теперь в Берлин направляетесь? Тогда — через Краков. Впрочем, из этого захолустья все дороги лежат через Краков — что в Берлин, что в Петербург или Шанхай. Ваш поезд — в два часа пополудни. У вас, гм-гм, уйма свободного времени. Приглашаю, прогуляемся в трактир к доброму Йозефу! Я назначил там встречу с Александром Гельфандом. Пропустим по маленькой. В отличие от вас, немцев, у русских есть жуткий обычай — всякое дело отмечать пьянкой. Впрочем, этот народец давно дошел до скотского состояния. Лень, тупость, пьянство — главные черты русской сволочи.

— Думаю, герр Ленин, вы заблуждаетесь, — не выдержал Соколов. — Это очень талантливый и даровитый народ. Ведь только великий народ мог создать такую литературу и искусство, да и самую могущественную империю.

Ленин достал носовой платок, долго и звучно прочищал нос. Умиротворенным тоном проговорил:

— Вы, господин Штакельберг, в России хотя и жили, но русского дикаря не разглядели. Он понимает лишь кулак...

Соколов подумал: «Этому человеку чуть больше сорока лет, однако внешне он совсем старик да характером тоже — вечный брюзга...»

Соколов вновь оказался в трактире. Гельфанд, небрежно одетый и не бритый человек лет сорока пяти, сидел за столиком, вытянув длинные ноги вдоль прохода. Он руками ел сосиски, жирно обмакивая их в горчицу и запивая темным пивом. Ленину и Соколову тоже принесли горячие сосиски с капустой и кружки, наполненные до краев.

Все было как при первой встрече. Ленин выпил две-три рюмки шнапса, затем пива и начал быстро хмелеть. Его природная разговорчивость усилилась еще больше.

Здесь же в уголке примостился возле пивной кружки уже пьяненький Янош. Увидав Ленина, вежливо стянул с головы картуз.

Ленин подошел к нему, пожал руку:

— Как здоровье, как супруга и детишки?

Янош вскочил с места, что-то застенчиво залепетал на своей невероятной языковой смеси. Он явно смущался внимания такого важного господина к своей незначительной персоне.

Ленин дружески хлопнул его по плечу:

— Смотри, пролетарий, не опоздай к поезду: все сшибешь деньжат.

Янош, спотыкаясь и пошатываясь, натянул фуражку на глаза и отправился встречать очередной поезд.

Ленин вернулся к столику, довольный собой. Нравоучительно произнес:

— С простым народом надо уметь разговаривать! Я этому пьянице пожал руку, а он теперь за меня хоть в огонь... Пора еще по одной принять!

Соколов заметил, что большевистский вождь время от времени нервно дотрагивается до «скулы» — внутреннего пиджачного кармана, где лежал чек, словно убеждаясь, что тот на месте. Сыщик решил малость позабавиться.

— Пьем за великий германский народ! Прозит! — провозгласил Ленин и в порыве чувств обнял Соколова.

Гельфанд последовал его примеру.

Ленин в очередной раз пощупал пиджачный карман. Вдруг он вскочил на ноги, жутко побледнел, стал лихорадочно шарить по карманам. Потом полез под стойку, ползал на коленях, приговаривая:

— Куда, куда документ потерялся?

Поднялся, с самым несчастным видом отряхивая ладони. С подозрением посмотрел на собеседников:

— Господа, признавайтесь, мой документ не попал к вам?

Соколов, словно не понимая этой тревоги, с наивным видом спросил:

— Это вы о чем? О чеке, что ль?

— О чем же еще! — со слезой в голосе пробормотал Ленин. — Только что щупал, на месте был...

Соколов с ангельским видом воззрился на Гельфанда:

— Александр Львович, к вам случайно не попадал чек на тридцать миллионов марок?

Тот расхохотался:

— Какие еще тридцать миллионов? Хи-хи...

— Ведь бывает, — продолжал Соколов, — машинально положили в пиджак, а чек, он ведь, простите, на предьявителя. А что это у вас торчит из верхнего кармашка, словно платочек выглядывает?

Гельфанд с недоуменным видом вытащил бумагу, расправил:

— И впрямь чек!

Ленин бросился, словно тигр на жертву, вырвал чек из рук Гельфанда. Сердито брызнул слюной:

— Ну и шуточки у вас, Александр Львович! Нет, батенька, вам палец в рот не клади.

Несколько минут пили молча. Первым не выдержал самый разговорчивый — Ленин. Он побарабанил пальчиками по столу:

— Вот, наглядный пример — Янош. Этот мадьярский пролетарий хоть и деклассировался, но все равно ищет приложения своим силам, цепляется за любой заработок. А русский дикарь валялся бы в грязи и даже пальцем не пошевелил, чтобы найти себе полезное применение.

Соколов размышлял: «Откуда столько ненависти к родному народу? Впрочем, не будь этой лютой злобы, то и не возникло бы желание устраивать кровавые революции». Вслух довольно спокойно произнес:

— Не думаю, что русский народ хуже немцев или французов.

— Хуже, во сто крат хуже! — закричал Ленин. —

Русской сволочи надо учиться, учиться и учиться у немцев. Ну-ка, скажите, кто еще полвека назад заклеймил русских: «Жалкая нация, нация рабов, сверху донизу — все рабы!»? — И торжествующим тоном, словно сделал радостное открытие, провозгласил: — Это сказал великорусский демократ Чернышевский.

Соколов рассмеялся:

— Тот самый, которого великий Тургенев в письме ко Льву Толстому назвал «клоповоняющим господином»?

— Здесь даже не о чем спорить! Мало ли кому русские великодержавные шовинисты приклеивали ярлыки, — с апломбом произнес Гельфанд. — Когда мы придем к власти, мы не станем издавать многих националистических писак.

— Правильно, Александр Львович! — поддержал Ленин. — Не только не станем издавать, но изымем из библиотек и уничтожим все буржуазное, безыдейное. И обязательно тщательно просмотрим взгляд на тех, кого нынешнее общество считает «великими» — Толстого Льва с его религиозным и философским бредом, всю достоевщину... Гм-гм, если в России есть что великое, то это только погромы, виселицы, раболепство. Это государство отстало от всего цивилизованного мира на целую эпоху. В Германии книгопечатание появилось на сто лет прежде России, подземной железной дороге — метро — десять лет. А телефон, воздушная и наземная железная дорога, авто? Чего ни коснись, все приходит в Россию много позже. — Помолчал, внимательно посмотрел на Соколова и медленно произнес: — Кстати, эту точку зрения разделяет замечательный знаток России фон дер Остен-Сакен.

Эта фраза была ловушкой. Интуиция подсказывала Ленину, что этот аристократический атлет-красавец не тот, за кого себя выдает. И он решил успокоить себя, еще раз проверить Соколова: сотрудник германского министерства иностранных дел обязан знать Остен-Сакена.

Соколов поднял бровь:

— Это вы о графе Николае Дмитриевиче? Чрезвычайный и полномочный посол России в Берлине не авторитет в этих вопросах. Ведь он в России почти никогда, кроме ранней молодости, не жил. Да и тогда из народа видел лишь своих лакеев.