– Государь! – резко одернула его Элизабет.

Король говорил словно в забытьи, взвинчивая себя и срываясь на крик. Ей пришлось напрячь голос. Эдуард вздрогнул и опустил голову.

– И что же вы решили в совете? – спросила Элизабет.

– Они требуют, чтобы я отправился усмирять непокорные графства. Но я не хочу. Сердце говорит мне, что сейчас не время.

– А что Глостер?

– Он с остальными.

Элизабет усмехнулась:

– Remedium miserabile[8]. И если ты согласишься, ничего хорошего из этого не выйдет. Ты прав: стоит сейчас начать войну внутри страны, наши внешние враги, не колеблясь, как волки накинутся со всех сторон.

– А что же делать? Бетти, что посоветуешь ты?

Королева вздохнула и, отойдя, вновь опустилась в кресло.

– Попробуем по порядку, – негромко начала она. – In principio[9] следует подумать о пополнении казны.

Эдуард криво усмехнулся:

– Верно. Но из-за неурожая бароны отказались платить сеньориальную ренту. Простолюдины выжаты до предела, и мои шерифы выколачивают из них лишь малую часть налогов. Я не могу убедить парламент хотя бы уменьшить вес монеты, чтобы пополнить казну, ибо она и без того обесценена и это может привести к взрыву недовольства.

– Надо повысить пошлину на вывоз шерсти.

– Сделано дважды. В итоге мы только заморозили торговлю и вызвали раздражение у герцога Бургундского[10]. Купцы же припрятали товар и ждут не дождутся возвращения Уорвика.

– Возьми заем у ломбардцев[11].

– А-а, эти… С них и так уже три шкуры содрали в счет празднеств в честь рождения принцессы.

– Что ж, остриженную овцу дважды не стригут, – задумчиво проговорила королева известную поговорку. – Но послушай, что, если позволить евреям торговать в Англии? Со времен Эдуарда I этих христопродавцев не допускали к нашей торговле, однако сейчас можно сделать кое-какие послабления. По крайней мере, их предприятия принесли немалую выгоду государям на континенте.

– Но что скажут на это английские предприниматели? – с сомнением в голосе произнес король.

– Они ничего не посмеют сказать. Пусть помалкивают, ежели их не устраивают нынешние торговые пошлины.

Эдуард мгновение колебался, а затем взглянул на супругу с улыбкой:

– Вы отчаянная женщина, моя королева. Но, пожалуй, стоит рискнуть.

– А что вы скажете насчет продажи титулов разбогатевшим купцам и землевладельцам?

– О Боже, Бетт! Ты пугаешь меня. Как можно смешивать простолюдинов с благородным английским дворянством!

– Ну, эта река изрядно обмелела за время войны Роз. Половина старейших родов Англии истреблена в междоусобных войнах; ты сам, по примеру графа Уорвика, велел щадить лишь простой люд, но вырезать баронов. Так что, если за хорошую плату пополнить благородное сословие, тебя никто не посмеет осудить. Казна, казна!.. Помни о казне!..

Эдуард был поражен неожиданным ходом мыслей жены. Элизабет же коснулась всего: и налогов с дорог, и доходов от конфискованных владений, и рыночных цен, и займов от городов. Эдуард не верил своим ушам, ибо не среди первых лордов королевства, а здесь, в огромном пустом зале, состоялся подлинно королевский совет, и единственным его советником была королева.

– Бетт, я боготворю тебя!

Она лишь слегка улыбнулась и продолжала – не слабая женщина, томящаяся по ушедшей любви, но венценосная особа, европейская властительница, холодная и расчетливая, такая, какой она сама не знала себя, пока не оказалась на вершине власти.

Теперь речь шла о ближайших к королю вельможах.

– Ты говоришь, Монтегю бунтует, недовольный тем, что не поощрили его преданность? Что ж, он сердится на то, что ты отдал обещанный ему титул графа Нортумберленда лорду Перси. И конечно, Монтегю только и ждет момента, чтобы переметнуться на сторону своего старшего брата Уорвика, с возвращением которого рассчитывает вернуть утраченные позиции. Однако у тебя есть способ вновь расположить его к себе, да так, что он забудет о титуле лорда всего Севера.

– Что ты имеешь в виду?

Элизабет с улыбкой потерла висок.

– У Монтегю есть сын, прелестный семилетний малыш. У тебя – дочь. Обручи их.

– Святые угодники! Отдать первую невесту Англии за Невиля?..

– Зато после этого Монтегю будет предан тебе, как пес. Подумай, его сын станет претендентом на престол! А затем… О, я думаю, дальше этого дело не зайдет, потому что я нарожаю тебе кучу настоящих наследников – истинных Плантагенетов Йоркской ветви.

Эдуард вдруг просиял, а потом схватил тонкие кисти рук жены и стал осыпать их поцелуями.

Выждав, пока уляжется этот порыв, Элизабет продолжала. И чем дальше она шла в своих рассуждениях, тем легче становилось на душе у короля. Казалось, она продумала и учла все, что могло случиться.

– И почему, собственно, тебя так смущает нерешительность Ла Поля? Необходимо укрепить его веру, скорее всего, тоже через родство. Возьмем, например, твою сестру Бетти… Опять же Экзетер. Его крошке Мэри не исполнилось и трех лет. Вполне подходящая партия для моего старшего, Томаса.

По лицу короля промелькнула тень, ибо Элизабет уж слишком рьяно сочетала браком своих родственников со старой знатью, однако королева, казалось, не заметила его неудовольствия и горделиво произнесла:

– Полагаю, Экзетер не станет упорствовать в том, чтобы породниться со своей королевой.

Они возобновили разговор, вновь обсуждая, как упрочить свое положение среди знати, где и как изыскать деньги. Их совет затянулся допоздна. В стекла, схваченные свинцовыми переплетами, неистово хлестал дождь. Внезапно в тишине гулко прозвучали одинокие рукоплескания.

Оба вздрогнули, невольно оглянувшись. Припадая на одну ногу, к ним приближался горбун Глостер.

– Я в восторге, брат мой, я в неистовом восторге! Небо даровало вам лучшую супругу, какую только может пожелать смертный, а нам – добрую и мудрую королеву. Я поневоле услышал часть вашей беседы и просто не могу прийти в себя. Ваше величество, вы созданы, чтобы повелевать народами.

Ричард склонился в поклоне, ловя руку Элизабет. Эдуард с улыбкой взглянул на супругу, но королева была бледна.

– С каких это пор вы, Ричард, позволяете себе шпионить за своими государями?

– О, вы несправедливы, моя королева. Клянусь крестом, в который верю, у меня не было дурных намерений. Просто ваши величества отсутствовали за ужином, и за это время мне пришла в голову одна мысль. Вот я и отправился искать короля. Но здесь, у камина, я обнаружил вас в уединении, застал сцену семейного согласия и счастья, которого я, несчастный калека, лишен. И сердце мое затрепетало, я позволил себе несколько минут любоваться вами. Разве это грех? Однако, вняв смыслу ваших речей, о моя королева, я не удержался и зааплодировал.

Склоненный в поклоне, Ричард выглядел еще более горбатым. Тон его голоса казался самым что ни на есть простодушным, но Элизабет не верила ни единому слову и не могла скрыть гримасу презрения и гадливости. Ричард заметил это и вздохнул:

– Эдуард, любезный брат мой, твоя супруга слишком прекрасна, чтобы терпеть подле себя такого калеку, как я. А ведь я искренне ее люблю.

– В самом деле, Бетти, ты чересчур строга к Ричарду. Он наш брат, и ты должна любить его любовью сестры.

Королева молчала. Ричард воздел руки.

– Отвергнутым рыцарям всегда приходится страдать из-за холодности прекрасных дам. Особенно если у них за плечами вместо великих подвигов – горб. Однако сердцу не прикажешь. На холодность отвечают верностью и любовью. Поэтому, чтобы хоть немного расположить вас, сударыня, к несчастному горбуну, я рискну просить вас принять…

– Заранее благодарна, но я ничего не…

Слова застыли у нее на устах, когда Глостер, достав из-под камзола тисненый сафьяновый футляр, стремительным движением раскрыл его. На голубом атласе мерцало лунным отсветом ожерелье из жемчуга необычного кремового оттенка.