Ричард покачал головой.
– Я не совсем понял вас, преподобная мать. Однако хочу заметить, что прибыл я издалека не ради праздного любопытства, а по велению короля. И если он пожелал узнать о леди Анне, узнать, как она жила, изменился ли ее нрав, как она отреагировала на расторжение помолвки, – то вы должны дать мне об этом полный отчет.
– А я повторяю, – сухо ответила настоятельница, – что ответ за леди Анну я буду держать только перед ее отцом.
Ричард чуть закусил губу. Его холеные пальцы нервно затеребили рукоять дорогого кинжала.
– Сущий вздор, матушка. И то, что вы проявляете неповиновение, опасно для вас. Вы рассчитываете на защиту Церкви? Не надейтесь. Никто не пожелает поддержать строптивую монахиню, неприязненно относящуюся к дому Белой Розы. И уж раз я прибыл сюда, то смею вас заверить: если бы Анна находилась не просто в монастыре, а в самой неприступной твердыне Севера Англии, я встретился бы с ней. Что бы мне ни пришлось для этого предпринять.
Последние слова он произнес таким странным тоном, что настоятельница перестала перебирать четки и взглянула на сидевшего перед ней юношу с заметным волнением.
– Это женская обитель, – только и сказала она.
– Однако, насколько мне ведомо, ваш устав не возбраняет воспитанницам монастыря свиданий с близкими. Мне же необходимо увидеться с дочерью Делателя Королей!
С этими словами он подошел к взволнованной аббатисе и властным жестом протянул ей футляр с украшениями для Анны.
– Передайте это юной леди и подготовьте ее к свиданию со мной. И ради всех святых, матушка, не заставляйте меня терять терпение.
Мать Бриджит нехотя повиновалась, но, словно в отместку, заставила их долго ждать. Ингильрам начал было извиняться за аббатису, потом стал открыто осуждать ее, причем явно злился, а настоятельницы все не было. Наконец, когда терпение герцога истощилось и он уже был готов сам пойти на поиски Анны, мать Бриджит вернулась в приемную. Лицо ее стало еще суше, и она спокойно вернула Ричарду драгоценности.
– Моя подопечная благодарит, но не желает принимать подношения от врагов ее отца.
Герцог опустил голову, желая скрыть досаду и злость.
– Матушка Бриджит, – вкрадчиво начал он. – Я еще добр. Поэтому прошу вас sine more[28] устроить нам встречу, независимо от воли самой Анны. Иначе я попросту велю своим людям обыскать обитель и притащить ко мне милейшую кузину на веревке. Вы ведь не желаете ей подобного унижения?
– О Пречистая Дева! – широко перекрестилась настоятельница. Поразмыслила минуту и как-то утомленно добавила: – Видит Бог, я стремилась до конца исполнить свой долг.
– Это так, ибо ваш первейший долг – повиноваться законному государю.
– Я уступаю, милорд, потому что не имею возможности вам противостоять. Следуйте за мной.
Она повела Ричарда по шедшей вокруг всей обители галерее. Отсюда сквозь проемы окон Ричард видел хозяйственные дворы и огороды, на которых трудились монахини. Среди их черных одеяний кое-где виднелись серые облачения воспитанниц и послушниц.
Неожиданно совсем рядом раздались звонкие голоса и смех. Между колоннами мелькнули какие-то фигуры, а под ноги аббатисе бросился пушистый рыжий котенок. За ним устремились три послушницы. С разбегу они едва не сбили с ног настоятельницу.
Смущенные девушки замерли. Затем две из них попятились, а третья, склонившись, подхватила на руки котенка. Когда она выпрямилась, Ричард понял, что перед ним дочь Уорвика. Сходство с Делателем Королей было разительным. Ричард втянул ноздрями воздух, – бутон распустился, и дурнушка превратилась в красавицу.
Аббатиса, сделав знак другим воспитанницам удалиться, подошла к Анне.
– Прости меня, дитя, – мягко сказала она, – но этот господин настаивает на встрече с тобой.
Она испытывала неловкость, и голос выдавал ее. Анна в упор взглянула на Глостера.
– С каких это пор кто ни попадя может врываться в женский монастырь и требовать выполнения своих условий? – Голос ее звенел. – Я вижу, мир перевернулся, если творится подобное.
По всей видимости, характер строптивой Анны не изменился. Но герцог внезапно заметил, что не слишком рассержен, потому что будущая герцогиня Глостерская пришлась ему по вкусу.
Аббатиса положила руку на локоть девушки.
– Я вынуждена повиноваться, Анна. Его светлость прибыл по велению короля Эдуарда – да продлит Господь его дни.
Голос ее был полон печали и слегка дрожал. Ей было стыдно за свою слабость.
Анна поглядела на нее с сочувствием.
– Матушка, я ни в чем вас не упрекаю. Что бы вы ни решили, я подчиняюсь.
Аббатиса вздохнула.
– Следуйте за мной.
Анна, все еще не отпуская котенка и не глядя на Ричарда, двинулась за ней. Герцог замыкал шествие.
Подняв щеколду, аббатиса отворила низкую тяжелую дверь, и они очутились в небольшом помещении, скорее в часовне, так как на стене висело распятие, перед которым горели четыре лампады. Скудный дневной свет слабо проникал сюда через забранное решеткой узкое окно.
Взяв небольшие песочные часы, аббатиса перевернула их.
– Полчаса более чем достаточно для беседы с воспитанницей монастыря.
Она вышла. Ричард и Анна остались под каменным сводом часовни, и герцог бесцеремонно стал разглядывть девушку.
Она не была красива той правильной красотой, какой славилась ее сестра, и не обладала столь яркой внешностью, как Элизабет Грэй. Однако лицо ее светилось тем внутренним светом, который отличает живую, сильную душу. К тому же она была и прехорошенькая.
Пятнадцать лет… Анна Невиль была высокой, пожалуй, излишне высокой для своего возраста. Под платьем из тонкой шерсти проступала худенькая фигура – свидетельство юности и подвижности, а отнюдь не слабого здоровья. У девушки были длинные ноги, узкие бедра, округлая маленькая грудь. Худышка – если бы глаз не очаровывала плавная соразмерность всех линий. Круглое, как у подростка, лицо, чуть вздернутый капризный носик, рот несколько великоватый, но пухлый и свежий, как у ребенка. Очарованию девушки не вредили даже легкие веснушки. А глаза… Когда-то они казались Ричарду блеклыми. Однако сейчас он видел удивительно красивые, редкостного ярко-зеленого цвета очи, сияющие, как орошенные чистой утренней росой листья, в оправе удлиненного миндалевидного разреза…
Анна была похожа на Уорвика. Ее изогнутые, подобно крыльям сокола, брови и высокий чистый лоб подчеркивали это сходство. Капюшон глухого платья девушки был откинут, и Ричард мог любоваться ее пышными волосами густого темно-каштанового отлива.
Хотя он разглядывал ее довольно бесцеремонно, Анна не смутилась и, продолжая гладить котенка, вопреки этикету заговорила первой:
– Его светлость герцог Глостер не нуждается в рекомендациях. Его горб и кривые плечи выразительнее всяких эмблем и девизов выдает в нем Йорка младшего.
Ричард развел руками:
– Увы, достойная девица. Природа не столь благосклонна ко мне, как к вам. Я таков со дня рождения, и бремя, которое Господь возложил мне на спину, всегда со мной. Однако вы, клянусь вечным спасением, изменились ut flos in septis nositur hortis[29].
Он склонился в поклоне. Губы Анны чуть дрогнули. «Она, пожалуй, тщеславна и падка на лесть», – решил Ричард и тут же рассыпался в цветистых комплиментах. Но вскоре умолк, заметив, что Анна не слушает его. Опустившись на каменную скамью, она играла с котенком.
Какое-то время девушка будто не замечала его, но затем откинула упавшую на лоб прядь волос и повернула лицо к герцогу.
– Что же вы замолчали?
– Вы ведь не слушаете. Это животное занимает вас больше, чем злополучный калека.
Анна встала.
– Я согласилась выслушать вас, милорд, не для того, чтобы убедиться, что вы достойны занять кафедру риторики в Оксфорде. К чему столь пышное красноречие? Вы ведь преодолели столько миль вовсе не за тем, чтобы обольстить меня.