— Правда, — отвечает Роланд, — я не тратил даром ударов!

— Тяжелая для нас битва, — говорит опять Роланд, — я затрублю в свой рог, и Карл услышит его.

— Не так поступают храбрые, друг, — отвечает ему Оливье, — ты сам тогда гордо отверг мой совет. А если бы император был тут, мы не потерпели бы такого урона. Но это не его вина и не вина его спутников. Клянусь бородой, если мне суждено видеть еще сестру мою Оду, ты никогда не будешь ее мужем!

— За что же ты сердишься? — спрашивает Роланд.

— Ты один во всем виноват, — отвечает Оливье. — Разумная храбрость далека от безумства, и умеренность лучше горячности. Посмотри, сколько французов погубило твое безрассудство! Это наша последняя служба императору. Если бы ты послушался меня тог–да, наш государь был бы уже здесь, мы выиграли бы битву, и король Марсилий был бы взят в плен и убит. Много вреда причинила нам твоя безумная отвага, Роланд! Сегодня наступил последний день нашей верной дружбы: тяжкая разлука ожидает нас прежде, чем скроется солнце.

Так горько оплакивали друг друга Роланд и друг его Оливье.

Услыхал их спор епископ Тюрпин, пришпорил он своего коня, подлетел к ним и стал им выговаривать.

— Благородный Роланд и ты, благородный Оливье, — говорил он, — умоляю вас не приходить в отчаяние. Взгляните на наших французов: им суждена смерть, и рог твой, Роланд, уже не спасет их — далеко ушел Карл и не успеет вернуться. Но все же труби, Роланд, — может быть, Карл успеет за нас отомстить, и сарацинам не удастся торжествовать победы. Воины Карла найдут нас здесь мертвыми и изрубленными: они разыщут наших вождей и подберут наши тела, положат их в гробы и повезут с собой на своих конях; со слезами похоронят они нас в стенах монастыря, и тела наши не будут добычей прожорливых кабанов, собак и волков.

— Это правда! — сказал Роланд. Поднес он к губам свой рог Олифант и затрубил что было силы.

Далеко разносится звук, повторяемый эхом в высоких горах, и достигает Карла и его войска.

— Это наши бьются в бою? — говорит король.

И отвечает ему Ганелон:

— Скажи это другой, его назвали бы лгуном.

Изо всех сил трубит Роланд в свой рог: кровь струится из его рта и из лопнувшей жилы виска, и еще дальше разносится звук его рога. Слышит его Карл среди тесных ущелий, слышат его герцог Нэмский и все французы.

— Это Роландов рог, — повторяет король. — Он не трубил бы в него, если бы не был вынужден позвать на помощь.

— Какая там помощь! — возражает ему Ганелон. — Ты стар и сед, а говоришь как младенец. Кому не известна гордость могучего, отважного, великого Роланда! Удивительно, как это еще терпит ее Господь. Конечно, он теперь шутит со своими пэрами. Подумай,

кто решится напасть на Роланда? Разве не брал он один сарацинских городов без твоего приказания? Пойдем же вперед, государь, не к чему останавливаться! Великая земля еще далеко.

Льется кровь изо рта Роланда, лопаются жилы на его висках — с отчаянным усилием трубит он в свой рог Олифант. Слышат его Карл и все французы.

— Какой протяжный звук! — замечает король.

— Это Роланд! — говорит герцог Нэмский. — Роланду плохо! Клянусь честью, он бьется в смертельной схватке с сарацинами. Роланда предали, и изменник отводит тебе глаза. Вооружайся, государь, подай свой военный клич и помоги своему родичу: ты слышишь жалобу Роланда.

Император велит трубить в рога и трубы, французы вооружаются и во весь опор мчатся ущельями.

«Если бы застать Роланда живым, — говорят они друг другу, — славно бы сразились мы рядом с ним! Но что толку? Уж поздно, слишком поздно!»

Рассеялся мрак, и настал день: оружие засверкало на солнце, заблестели щиты и брони, золоченые пики, и копья, и расписанные цветами колчаны. Император кипит гневом, а французы печальны и полны опасений: все они проливают горячие слезы, все дрожат за жизнь Роланда!

Император велит схватить Ганелона и отдает его на потеху своей дворне. Карл призывает старшего из них, Бегона, и приказывает ему стеречь изменника. Бегон, выбрав сотню самых злых и бездушных своих товарищей, передает в их руки Ганелона. Они выдергивают по волоску его усы и бороду, наносят ему удары, всячески издеваются и мучают его: надевают ему на шею толстую цепь, сковывают его, как дикого медведя, взваливают на вьючную лошадь и не спускают с него глаз, пока не настанет время передать его Карлу.

Высоки и мрачны громады гор, стремительны потоки, и темны глубокие долины. Со всех сторон гремят в них трубы Карла, отвечая рогу Роланда.

Мчится Карл ущельями, полон отчаяния и гнева.

— Помоги нам, Пресвятая Дева! — восклицает он. — Приготовил мне Ганелон великое горе! Недаром говорится в старой песне, что предки его были негодяи, ничего не знавшие, кроме низких дел. Большую подлость учинили они в Капитолии, убивши древнего Цезаря. Но зато они кончили жизнь на костре. Не уступает им в вероломстве и Ганелон. Он погубил Роланда и чуть не лишил меня моего царства, лишив Францию ее защитников.

И плачет Карл горькими слезами, и в смущении теребит император свою седую бороду.

Окинул взором Роланд горы и долины, покрытые телами французов, и стал оплакивать своих товарищей.

— Не было у меня лучших вассалов, — говорил он, — и много лет служили вы мне верой и правдой! Прекрасная французская земля лишилась своих лучших баронов! По моей вине погибли они, и не мог я их ни защитить, ни спасти! Пойдем же, Оливье, неразлучный мой товарищ! Будем биться вместе. Не переживу я тебя, если и избегну смерти от врага: умрешь ты — умру и я от горя!

Снова разгорается отчаянная битва. Сам Марсилий принимает в ней участие и убивает одного за другим славных французских бойцов. Но Роланд настигает его, отсекает ему правую руку и убивает его сына. Потеряв сына и лишившись руки, Марсилий бросает на землю свой щит и во весь опор мчится к себе, на свою испанскую сторону. Вместе с ним обращается в бегство и большая часть мусульманского войска, призывая на помощь Магомета.

Но не покинул поля битвы дядя Марсилия, калиф, вождь черного племени с толстыми носами, огромными ушами и блестящими белыми зубами. Он ведет их более пятидесяти тысяч.

— Недолго остается нам жить, — говорит Роланд, — приходит наш конец, но дорого продадим мы свою жизнь и не допустим позора Франции! Когда наш государь, великий Карл, придет на поле битвы и увидит его покрытым телами сарацин, он насчитает их не менее пятнадцати на каждого из наших воинов — и благословит нас за наши подвиги.

Видит Роланд полчища эфиопов и сзывает своих товарищей на последний бой. Калиф же скачет на рыжем коне и настигает Оливье; он замахивается острым копьем и пронзает его насквозь.

— На тебе одном отомстил я за всех своих! — говорит он.

Знает Оливье, что ранен смертельно, и спешит отплатить сарацину; ударом меча рассекает он его заостренный шлем, разрубает череп и сбрасывает калифа на землю. Зовет Оливье Роланда и спешит наносить удары, пока смерть не остановит его руку. Роланд встречает Оливье, бледного, помертвевшего: кровь потоком струится из его раны и разливается по земле. Видя это, Ро–ланд теряет сознание. Между тем мрак застилает глаза Оливье, ничего не видит он перед собою, но продолжает рубить направо и налево. Наталкивается он на своего друга Роланда и наносит ему тяжкий удар, разрубает он его шлем, но, к счастью, не касается головы.

— Не узнал ты меня, товарищ, — ласково говорит ему Роланд, — ведь я Роланд, твой верный друг.

— Прости меня, — отвечает ему Оливье, — только теперь узнаю я тебя по голосу. Не видел я сам, на кого нападал.

Оливье чувствует приближение смерти. Ничего не видя и не слыша, слезает он с коня, громко исповедует свои грехи и молит Бога дать ему место в раю и ниспослать свою благодать на императора Карла, на милую Францию и на верного его товарища Роланда. Тут он мертвый падает на землю.