— Куда его?

— Туда же, куда и всех.

— Слышь, Алия… а его ведь искать будут.

— Будут, будут, — ухмыльнулся Ратников.

Медсестра злобно дернулась:

— Пусть! Исполняйте сказанное!

— В камеру его, парни.

Буквально через минуту столь глупо попавшийся Ратников был водворен в узкую железную клетку, где, кроме него, сидело еще трое — двое молодых парней и девушка, все в каких-то пижамах.

Вот, сволочи, сообразили же — девчонку с ребятами посадить!

Лязгнул засов… Миша дернулся… Опаньки! А ведь обыскать-то его в суматохе забыли! Нет, кошелек-то забрали, а вот мобильник позади, на ремне — не нашли… если он, правда, не вылетел в траву… Ура! Не вылетел!

Ратников уселся, подтянул колени, переведя скованные наручниками руки вперед, потом повернулся спиной к парням:

— Мобилу у меня достань, уважаемый.

— Чегой-то? Не врозумлю, что просишь-то, господине?

Михаил похолодел, услыхав знакомый говор… та-ак… понятненько, кто такие эти узники и откуда взялись…

— На ремне мовом возьми вещицу.

Парень послушался… вытащил трубку…

— Теперь — дай.

— Благодарствую…

Теперь выщелкать Ганзеева… ага… вот он… Ну, возьми же трубку, возьми…

— Тут такое дело. Слушай внимательно, Ганс…

Да-а… а завтра, между прочим, в Темкином лагере родительский день.

Не прошло и получаса после сделанного звонка, как снаружи послышались завывание сирены и усиленные мегафоном голос…

— Ничего! — Ратников улыбнулся упорно молчавшим сокамерникам. — Сейчас вызволят нас, вызволят.

Парни ничего не ответили, а девушка истово перекрестилась.

И тут распахнулась дверь, в камеру ворвался Василь… или Гоша.

Застыв на пороге, врубив свет, почесал голову…

— Блин… чего тут надо разбить-то? Ага…

На гвозде, вбитом в дверной косяк, висели три браслета — синий и два коричнево-желтых.

— И зачем их бить? Ну, раз сказано…

Ратников распахнул прищуренные глаза, закричал что есть мочи:

— Эй, парень! Парень! Не вздумай!

— Да пошел ты!

С улицы донесся вой сирены. Чьи-то крики. Хруст…

И темнота. Резкая такая, глухая… Словно кто-то вновь вырубил свет, а заодно — и солнце.

— Э, че за хрень? — взволнованный голос охранника прозвучал словно бы где-то в отдалении, вовсе не гулко, не отдался под потолком, нет…

Да и потолка-то никакого не было, а были… звезды! Целая россыпь, они сияли в черном бархатном небе, чуть оттеняя узенький серп месяца.

Ночь казалась теплой, где-то рядом, в кустах неумолчно стрекотали сверчки, горько пахло полынью и пряным запахом привольных степных трав: именно степных, в свете звезд и луны все ж не заметно было никакого леса.

— Черт! — Василь явно чувствовал себя не в своей тарелке, нервно щелкнул зажигалкой, закурил. — Куда все делось-то? Эй… Хорошо, хоть эти здесь.

— Не думаю, что это для тебя так уж хорошо, — усмехнулся Миша. — Ключи есть?

— Какие?

— Такие. Открыл бы клетку!

— Ага, сейчас — бросился! — охранник зло хохотнул. — Может, с вас еще и «браслеты» снять?

— Было бы не худо, — вполне серьезно отозвался Ратников. — Сам же видишь, что тут творится.

— Ничего я пока не вижу.

Василь замолк и больше уже не разговаривал до рассвета, который, в общем-то, наступил очень скоро. Михаил только на минуточку задремал и тут же проснулся от яркого, бьющего прямо в глаза солнышка.

Потянувшись, Ратников подмигнул соседям по клетке:

— Ну что, может, все-таки познакомимся наконец? Меня Михаилом зовут.

— Я — Прохор, — не очень-то приветливо отозвался один из парней. — А то брат мой молодший, Федька, и Анфиска, сестрица.

— Своеземцы? Мастеровые? Холопы?

— Хрестьяне мы, смерды. Во прошло лето, по недороду, с Каликой-боярином составили ряд.

— Ага… рядовичи, значит. И задорого вам боярин землицу в обработ дал?

— Издольщина.

— Понятно. Не шибко-то разбогатеешь!

— Ничо, жить можно, боярин-то был незлобив… Эх, кабы не татары безбожные!

— Налетели? Угнали в полон? Вы где жили-то?

— Под Рязанью.

— А пригнали, значит, сюда?

— Сюда, — Прохор угрюмо кивнул. — Поначалу в яме держали, потом от — в клеть да в темень… А теперя, стало быть, снова — в степь. Ну, оно привольнее…

— Это в клетке-то привольнее?! Ну, ты, Проня, и скажешь! А те, кто вас захватил, — точно татары были?

— Не знаю, может, и бродники, у них-то в шайках каждой твари по паре. Ох и ушлый ты молодец, Мисаиле! — Парень насмешливо сощурился.

— Чего это я ушлый? — широко улыбнулся Миша.

— Да со всего! Про нас, вишь, все выспросил, а про себя ничего не сказал.

— Так ты и не спрашивал, эка! — Ратников покосился на похрапывающего неподалеку, в травище, охранника. — Своеземец я, с новогородчины.

— Вона!!! — остальные узники удивленно переглянулись. — С самого Нова-Города?

— С него.

— А правда бают, будто у вас там худые мужики-вечники — что хотят, то и делают?

— Ну, не «худые мужики», а «лучшие люди». — Ратников приосанился. — Не обязательно шибко знатные, а и такие, как вот я. Недавно вот опять князя выпроводили — на чужой каравай роток-то не разевай!

— Это какого вы князя выпроводили?

— Александра. Ну, который свеев на Неве разбил.

— Свеев? На Не-ве? Не слыхали.

— И о том, как рыцарей немецких на Чудском озере расколошматили, тоже не ведаете?

— Не, не ведаем.

— Эх вы! Темнота! Стыдно для русских-то людей таких основополагающих вех не знать. ЕГЭ вы точно не сдали бы!

— Мудрено говоришь, своеземец.

Михаил усмехнулся, внимательно оглядывая соседей по клетке. Младший братец — Федька — парнишка лет шестнадцати, выглядевший, впрочем, куда как сильнее старшего, давно уже пытался расшатать или разогнуть железные прутья решетки, аж покраснел весь, бедолага. Ничего не получалось, куда там!

Оба брата выглядели вполне обычно — светловолосые, широкоплечие. Прохор, правда, чуть более тонок в кости, а вот сестра их, Анфиса, оказалась девушкой очень даже симпатичной, красивой даже — русая коса, соболиные брови, глаза, словно васильки, голубые. Красавица. Интересно, сколько же ей лет? Шестнадцать? Двадцать? Да, где-то так вот примерно, точнее вряд ли она и сама-то знает. То, что Ратников по первости принял за пижамы, оказалось вполне добротной — рваной правда — древнерусской одежкою: полотняные порты, рубахи, а на девушке — длинное, до щиколоток, платье, в нескольких местах заштопанное. Естественно, ни у кого никаких украшений — бродники все поотбирали, сволочи.

«Бродники» — это слово Миша и раньше слышал — означало «всякий сброд», шайки полных отморозков, промышлявшие по окраинам княжеств или вот здесь, в южных степях, прозванных в народе Дикое поле.

Под одну из таких шаек вполне могли замаскироваться людокрады… или даже не маскировались, просто преступные морды из будущего сами на них вышли, так сказать, приручили для своих нужд. Интересно только, почему именно здесь, у Азовского моря? Браслетики браслетиками, но Ратников хорошо помнил, что переместиться во времени можно лишь в определенных местах, которые могли вдруг и поменяться: вот раньше, года три-четыре назад, одно такое местечко располагалось в районе Усть-Ижоры, другое — на самом северо-востоке Ленинградской области, в непроходимых лесах. Потом вдруг, через год-другой, все переместилось на Чудское озеро, словно бы за Михаилом следом… Нет, не за Михаилом, конечно же — за Машей. Маша ведь была отсюда, из этих времен, словно бы маячок, заброшенный прошлым в будущее. Значит, наверное, и здесь, в Приазовье, имелся такой маячок… Может быть, даже специально бандитами привезенный — для удобства! Одну-то клинику — на Чудском — разгромили, осталась лишь в Украине, здесь…