Может, зря они сюда рванули? Сидели бы себе в тринадцатом веке, ждали бы у моря погоды! Да еще стрелы бы в бока получили — запросто. Нет, все же хорошо, что ушли — просто и деваться уже некуда было. Вон, шея-то у Темки — подорожник приложили, а все равно кровоточит, царапина знатная. Йод бы, конечно, неплохо… Ладно, что тут стоять? Надо действовать!

— Погодь…

Осмотревшись, Ратников вновь нырнул в крапивные заросли и, вытащив отобранный у медсестрички ТТ, тщательно спрятал его у корней какого-то сильно разросшегося куста — жимолости или барбариса.

После чего, поеживаясь, выбрался на тропинку и, подмигнув Темке, ухмыльнулся:

— Ну что, брат? Пойдем.

— В лагерь?!

— Да нет, Темыч… пока только к морю.

— К морю? Вот здорово! Только… ой! Ты ж говорил — переодеться надо… А где ж мы тут переоденемся? И во что?

— Точно! — Михаил с силой хлопнул себя по лбу. — Как же я забыл. Ты ведь прав, Темыч, в таком виде мы далеко не уйдем… Вот что — раздевайся! Все с себя снимай, трусы только оставь — не потерял трусы-то?

— Да нет.

— И я, слава богу… Та-ак, давай-ка свои лохмотья…

Вся средневековая одежка — портки, рубахи, сапоги, пояс с ножичком и саблей, Темкин армячок и фасонистый голубой дэли Ратникова безжалостно полетели в заросли чертополоха и крапивы. Не в те, что у кустарников, а чуть дальше…

— Да-а, — почесав грудь, улыбнулся Миша. — Экие мы с тобой, Темка, лохматые! Прямо хиппи какие-то.

— Не, дядь Миша. Ты больше на цыгана похож. Особенно, когда был в халате.

— Ла-адно, — весело отозвался Ратников. — Посмотрим еще, кто из нас цыган… Да, Артем, помнишь, я предупреждал, что мы с тобой не сразу дома будем?

— Да помню, ведь не склерозник.

— Надо говорить — склеротик. Впрочем, это не важно, — молодой человек пригладил волосы рукой и посмотрел вдаль. — Уговор такой: ты, Темыч, ничему сейчас не удивляйся и, главное, удивление свое на людях не показывай, а, если чего не поймешь — лучше у меня спроси. Только так, незаметно.

— Понял, — кивнув, мальчик недоуменно хлопнул глазами и негромко спросил: — Дядь Миша, а мы сейчас-то куда идем?

— К морю, Артем, к морю. Любишь ведь купаться-то?

— Люблю!

Вода оказалась теплой, но песочек еще не нагрелся, солнышко-то едва-едва встало. По Мишиным прикидкам шел, наверное, восьмой час утра… или даже еще раньше — шесть, полседьмого…

Пробежавшись по воде, Артем, поднимая брызги, нырнул в набежавшую волну… вынырнув, обернулся:

— Ой, дядь Миша! Здорово! А тут у нас лето, что ли?

— Похоже, что так.

Ратников тоже нырнул и с удовольствием поплавал на мелководье. Эх, хорошо. Только… лето-то оно — лето. Но вот точно — не «у нас». Тридцать восьмой год, знаете ли… Да-да, тридцать восьмой, ведь там, в прошлый раз, именно в этот год и вывел синий браслетик.

Где-то неподалеку, за лесополосою, прозвучал горн, громко заиграло радио… репродуктор… И вскоре послушались звонкие ребячьи голоса, и на пляже показались пионеры в длинных сатиновых трусах, красных галстуках и панамках. Весело крича, ребята бросились к морю.

— Первый отряд! — на бегу надрывалась вожатая. — В воду без команды не заходить.

М-да… поглядев на строгую девушку, Ратников покачал головой — точно, тридцать восьмой.

— Дядь Миш, можно я с ребятами?

— Да ради бога, — Ратников пожал плечами. — Лишнего только не сболтни.

Артем повел плечом и прищурился:

— Так ведь даже если и сболтну — не поверят!

— Это уж точно. Ну, беги, беги… я пока полежу, нам еще тут долго… купаться.

Был, был у Ратникова кое-какой план… созрел вот в голове только что. Главное сейчас — выждать, затаиться, легализоваться, что ли. И потом уже приступать ко второму пункту — желтенькому браслетику. Именно он — ключ к дому. Где-то здесь у злодеев — главная база, с посещением которой затягивать явно не стоит — Алия ведь совсем скоро явится, шухер поднимет.

— Та-ак! Первый отря-я-ад! Быстро выходим все из воды… Я сказала — быстро, иначе больше по утрам купаться не будете. Мальчик, ты откуда такой нестриженый взялся? Не из лагеря? Тогда иди… Кадушкин, помолчи! Что значит, что он твой друг? Быстро же ты себе друзей находишь. А вдруг он не привитый? Кто за ваше здоровье отвечает? Правильно — я!

А ничего себе девушка эта вожатая. Повернув голову, заценил Михаил. Приятненькая такая девушка, с косами, пухленькая… умм! Только вот выражение лица… словно бы в собралась куда-нибудь в Анталью или даже в Париж, а ее в аэропорту за неоплаченный дорожный штраф тормознули.

— Так, все расселись, — водрузив на голову панамку, продолжала командовать вожатая: — Начинаем утреннюю политбеседу. Кто у нас сегодня ответственный? Ведь ты же, Кадушкин! Что молчишь-то? О фашистской клике Тито политбеседу приготовил? Ой, Кадушкин… только не говори, что забыл!

— Я… я забыл, Фрося… Ну, правда забыл… листочек, на котором написано. Он у меня там, в тумбочке, я сбегаю, ладно?

— Сиди уж. Эх, горе мое. А еще правофланговый отряд! Ладно, пошли… после обеда политчас проведем. Но уж ты смотри, Кадушкин, не подведи!

— Не подведу, честное пионерское! Фрося, а можно, мы прямо с коек по утрам в море бегать будем, не одеваясь?

Клика Тито… Ратников проводил взглядом уходящий отряд. А это уже не тридцать восьмой… тут концом сороковых попахивает. Хотя тридцать восьмой — сорок восьмой — для них с Темой никакой разницы. Что там, что сям: «Да здравствует наш великий Сталин», со всеми вытекающими отсюда последствиями, для беглецов — весьма напряженными.

— Дядь Миша, — Темка улегся рядом. — Я бы съел что-нибудь.

— Я бы тоже. Там во-он, у лодок — ларьки. Только закрыты еще… рано.

Мальчик вздохнул:

— Ну, подождем, когда откроются.

— Ага… только где еще денег взять? Да ладно, не переживай, Темыч, раздобудем на зуб что-нибудь. Нам еще тут долго валяться.

— Так ведь и здорово! — во все губы улыбнулся Артем. — Пляж, море… солнышко! И никаких вонючих монстров с мечами, со стрелами!

Ратников засмеялся:

— Да уж, и не говори — вот оно, счастье-то! Впрочем, монстры тут и свои имеются… И еще не известно, какие страшней.

— Дядь Миша, ты о чем сейчас?

— Так. Не бери в голову. М-м-м… нам с тобой подстричься не худо… хотя бы чуть-чуть.

— Что, прямо вот сейчас, здесь?

— Да хорошо бы… — Молодой человек задумчиво посмотрел на маячивший метрах в пятидесяти причал, от которого уже начали отправляться рыбацкие баркасы… а вот «Эспаньолы» видно не было… ну, не все же сразу-то! Появится еще «Эспаньола», не здесь, так у другого пирса.

— Темыч, ты б к рыбакам сбегал, спросил бы ножницы… вдруг да есть у кого-нибудь?

— Ножницы?!

— Ну да, скажи — мы отдадим быстро.

Мальчик вскочил на ноги… и замялся:

— Дядя Миша! Что-то я не помню, чтоб ты кого-то подстригал…

— Иди, иди… Не сомневайся — принесешь ножницы, обслужу в лучшем виде.

Артем управился быстро, через пару минут уже бежал обратно, с ножницами и большим куском белого хлеба с салом и зеленым луком…

— Дядя Миша, а меня за цыганенка приняли, хоть и не темный вовсе!

Ну, конечно, не темный. Белобрысый, точнее — соломенно-желтый… Или — золотисто-соломенный?

— Ну, давай, садись. Устраивайтесь поудобнее, уважаемый господин. Ну-с, как стричься будем?

— Мне мелирование и пирсинг!

— Че-го?!

— Точнее — пилинг.

Ратников улыбнулся — это хорошо, что мальчишка шутит… да и говорит смешно, грассирует, словно камешки во рту языком катает — «мелир-рование», «пир-рсинг».

— Ну, вот, — отхватив последний клок, Михаил с подозрением покосился на кровавую царапину на Темкиной худенькой шее. Вроде перестала кровоточить, но… Все же надо бы смазать йодом.

— Ой, дядя Миша!

— Ты чего смеешься-то? Не понравилось?

— Не в том дело. Просто теперь моя очередь издеваться! Ну-с, как стричься будем? Может быть, одеколоном попрыскать?