— Смотри. Слушай. Молчи. Спросят — отвечай. Понятно?

Сад встретил усталых путников теплым запахом цветов, прогретых солнцем. Легкие кроны лохов походили на облачка светлого дыма и как бы таяли на фоне черно-зеленых шелковиц. Листва лавров шелестела от слабого ветерка. Его дуновение почти неуловимо для глаз покачивало ветви олеандров и лаванд.

Возле мраморного бассейна, под голубым шелковым навесом, широко распахнув одежды и небрежно распластав на коврах сухое, мускулистое тело, отдыхал человек лет тридцати. Его борода и волосы были смолисто-черны, молодое лицо озаряла добрая улыбка.

Перед персом на широких электровых подносах сверкали высокие золотые вазы работы бактрийцев, греческие амфоры с изображениями охотников и гончих собак, изящные серебряные сосуды из Египта. На блюдах, украшенных чеканным узором, румянели сдобные хлебы, желтели плоды, истекали жиром фазаны, куропатки. Сок зрелого граната, доставленного из Вавилона, сбегал по крепким перстам ария струйками крови.

У резного столба, опустив голову, стояла женщина. Она тихо играла на арфе и едва слышно пела. Два пера из хвоста павлина, воткнутые в ее темные кудри, отливали то золотом, то изумрудом, то сапфиром. Сквозь кисею невесомого, переброшенного через плечо покрывала просвечивала смуглая кожа. Юбка из ярко-красного шелка туго стягивала и без того тонкую талию и сотнями упругих складок сбегала на ступни. Низ одежды освещался лучами солнца. От этого на обнаженные руки арфистки и ее тонкое, умное лицо с широкими бровями, миндалевидными глазами, прямым носом и немного великоватым ртом падало розовое сияние. Золотые кольца, браслеты и янтарное ожерелье казались в нем рубиновыми.

Черные рабыни в полосатых набедренных повязках мерно взмахивали белыми опахалами. На висках эфиопок поблескивали медные подвески.

Рядом с персом Датис разглядел из-за кустов двух полуголых мальчиков. Старшему было, наверное, около семи лет, младшему — года четыре. Арий жадно ел гранаты, с наслаждением слушал песню, ласково гладил курчавые локоны старшего мальчика и мягко уговаривал младшего, сидевшего в стороне с обиженным видом:

— Масиста! Приди ко мне, мой сын, сядь подле твоего брата Ксеркса! Приди же, о Масиста! Атосса, — обращался перс к женщине с арфой, — приласкай его!

Масиста отворачивался и хныкал, Атосса задумчиво пела и не обращала на сына никакого внимания.

— Это… это владыка мира? — Датис задохнулся от ярости. — Цветы… Арфа… Дети… О боги! Датис этого не вынесет.

Полководец круто повернулся. Горбун схватил его за руку и заскрипел зубами. Затем он выступил вперед и кашлянул. Атосса смолкла и подняла голову. Царь обернулся. Горбун сделал шаг, неуклюже опустился на колени и прикоснулся лбом к земле.

«О! — удивился Датис. — Горбун боится этого слюнявого юнца?..»

— Гобрия! — радостно воскликнул Дарий. Он торопливо поднялся, подошел к советнику и обнял его за плечи. — Ты явился!

— Куда бы я делся? — проворчал горбун, оправив плащ.

— А Датис?

Полководец, услышав свое имя, вздрогнул.

— Он тут.

— Да? Хорошо. — Дарий повернулся к Атоссе и кивнул. Царица, оба царевича и рабыни исчезли мгновенно, будто их поглотила земля.

«О! — снова сказал себе Датис. — В нем чувствуется воля…»

Полководец вышел из-за олив и грузно растянулся на траве.

— Подними себя! — приказал царь.

Датис медленно встал, неохотно подошел к Дарию, нагнулся и поцеловал полу его одежды. Взгляд царя был строг. Высокий, сутулый, с хищным носом, сын Гистаспа походил сейчас на орла, восседающего на скале перед броском на добычу.

«О! — еще раз воскликнул мысленно Датис, — Кажется, в Бактре напрасно говорили, что сын Гнстаспа слаб, точно ягненок, и послушен могущественным советникам, как раб. Этот человек правит сам. Впрочем, посмотрим…»

— Я слышал о тебе, — сказал царь, глядя прямо в глаза полководца. — Ты хорошо служил моему дяде Камбизу.

Он показал руками на ковры. Датис и Гобрия сели. Дарий помолчал, постукал ногтями по рукояти кинжала и вдруг выругался, как ремесленник. Датис разинул рот. Гобрия понимающе кивнул и усмехнулся.

— Сто сорок дней назад, — заговорил Гобрия, — ты, господин, приказал мне: «Гобрия, иди на север, узнай все, что может узнать человек, о племенах массагетов. Ровно через сто сорок дней ты будешь здесь и расскажешь мне о том, что видел и слышал…» Я пошел на север с купцами Бактра. Я узнал о племенах массагетов все, что можно было узнать о них. И вот я вернулся. Слушай же, господин…

Дарий вытянул шею. Гобрия прислонился горбом к столбу, обхватил руками колени и закрыл глаза, чтобы отчетливей восстановить в памяти все, что он видел и слышал в далеких краях.

— Страна массагетов лежит у моря Вурукарта[3]. В море Вурукарта впадают Аранха и Яксарт, Аму-Дарья и Сыр-Дарья. Подходя близко к морю, Аранха и Яксарт распадаются на сто рукавов и образуют болота, заросшие тростником и кустарником. Дорога там опасна для человека: в чаще бродят шакалы и тигры. К югу от моря, слева от Аранхи — пустыня Черные Пески. К юго-востоку, между Аранхой и Яксартой, вторая пустыня — Красные Пески. В Красных Песках возвышаются горные кряжи. Один синеет напротив Хорезма, справа от Аранхи. Другие — в глубине пустыни.

Гобрия передохнул, бросил на Дария косой взгляд. Царь слушал советника, сцепив зубы, словно его изнутри мучила острая боль.

— Люди там обитают всюду — в пустыне, в горах, на островах, среди болот, — снова заговорил горбун. — Жители страны называют себя «маза-гета» — великие геты». Они делятся на семь племен: саков-хаумаварка, дербиков, хорезмийцев, апасаков, яксартов, тохаров и авгалов. Некогда все массагеты входили в Хорезмское царство. Ныне многие общины живут сами по себе.

Датис слушал рассказ мудреца, не пропуская ни одного слова, — он старался понять, для чего нужны Дарию сведения о массагетах. Последние слова горбуна пробудили в памяти Датиса недалекое прошлое. Датис хорошо знал, почему многие из массагетов с некоторых пор жили «сами по себе».

Первым из иранцев столкнулся с массагетами Кир, основоположник Персидского царства. Одно десятилетие и еще три года назад Кир попытался привести к покорности саков-хаумаварка и дербиков, о которых упомянул мудрец. Поход окончился плачевно — массагеты отрубили царю персов голову. Камбиз, сын Кира, отомстил сакам-хаумаварка и дербикам за отца и подчинил их власти ариев. Более всех повезло племяннику Камбиза, удачливому сыну Гистаспа, вот этому самому, что сидит сейчас перед горбуном. Он без войны подчинил Хорезм, Страну Солнца, угрожая хорезмийцам поголовным истреблением. После этого и отпали от Хорезма племена массагетов.

Итак, уже три массагетских племени покорились властителям Ирана. Наступило, кажется, время, когда и над другими массагетами засверкают острые мечи персов-ариев.

«Так вот они, «хорошие новости!» — Датис вытаращил глаза: так изумила его неожиданная догадка. — Значит, скоро в поход! Не за этим ли меня сюда привезли?!»

— Все эти племена имеют свои постоянные места обитания, — продолжал горбун. — Ближе всех к Ирану — саки-хаумаварка. Они кочуют между Мургабом и Аранхой. По берегам среднего течения Аранхи — владения дербиков. Ниже по реке находится земля хорезмийцев. Однако, господин, тебе хорошо известны эти племена. Они — твои данники. Скажу о других массагетах.

— О тех, которые живут… э-э… сами по себе, — вставил царь.

— Именно так, господин! Следующее крупное племя массагетов — апасаки. Они населяют страну болот. Тохары и авгалы осели на восточных берегах моря Вурукарта. Яксарты — на среднем Яксарте; эта река получила название от них. Занятия массагетов разнообразны. Одни роют каналы, копают землю и выращивают плоды. Другие пасут скот, питаются молоком и мясом. Иные охотятся на зверя. Массагеты говорят на разных наречиях. Язык саков-хаумаварка, хорезмийцев, апасаков и яксартов сходен с говорами Согда, Бактра, Марга, а также Ирана. Дербики, тохары и авгалы говорят по-фракийски, но хорошо понимают и наречие хорезмийцев. Обычаи массагетов одинаковы. Во главе рода и племени стоят вожди. Старейшины владеют богатствами, однако без доброго согласия простых воинов не делают ничего. Все важные дела массагеты решают сообща и для этого собираются в круг. Они поклоняются богу солнца Митре, богине земли Анахите и Священному Мечу, которому приносят в жертву пленных врагов. Племена массагетов — крупные, каждое выставляет на поле до десяти тысяч воинов. Все массагеты — отчаянные наездники, стреляют из луков без промаха. Трусов массагеты презирают, воинов же, погибших не от меча или стрелы, а от болезни, считают нечестивыми и бросают зверям на съедение. Никто не покорит массагетов, — твердо заявил горбун, заканчивая рассказ, и, не без умысла помолчав, угодливо добавил: — Кроме тебя, господин…