— Сейчас узнаем, — проворчал Мегабаз.

— Вчера, — поведал Гобрия, — в то время, когда сон смыкает глаза смертных, царя посетил дух мудрого Ахурамазды.

Кто-то издал возглас изумления. Присутствующие благоговейно воздели к верху ладони, хотя мало верили в чудеса.

— Во мраке ночи властелин мира услышал голос доброго бога. «Ты, кого я избрал своим наместником на земле! Не забывай о севере», — так сказал Ахурамазда. Что означают эти слова? — Горбун поднял палец и испытующе оглядел придворных, как бы ставя перед ними неразрешимую загадку. Затем снова положил руку на набалдашник палки, с задумчивым видом опустил голову и сделал шаг назад. — Север — это страна массагетов. Итак… война!

Люди заговорили все разом; шум в зале был подобен гулу водопада в горах за Персеполем. Прекратив гвалт движением рыжих бровей, горбун твердо заявил:

— Да, война. Почему, вы спросите? Что побудило чадолюбивого монарха к мысли о походе?..

— Что влечет купца по опасным тропам? — пробормотал Отанес. — Что гонит кочевого вождя купцу наперерез? Что заставляет сына вождя подать отцу, возвратившемуся с добычей, кубок с отравленным вином?

— Забота о благе народа! — воскликнул Гобрия.

— Он меня сразил! — Отанес едва удержался от смеха. — Лучше бы сказал: «жажда обогащения». Э! Все цари были не только воителями, но и торгашами, однако такого алчного человека, как сын Гистаспа, мир еще не знал. Почему мы называем его царем царей? Вернее сказать: «царь торгашей»!

Отанес недаром назвал повелителя торгашом. Под игом Дария стонали племена Персиды, мидяне, обитающие на юге от Гирканского моря, эламиты, что живут по реке Карун, притоку Тигра, ассирийцы, населившие области Верхнего и Нижнего Заба, мидяне, земля которых находится на западе Малой Азии, каппадокийцы с Галиса, греки-ионяне с Энглейских островов, люди Киренаики, расположенной в Северной Африке, мудрецы-египтяне, горцы-армяне, финикийцы с восточного берега Великого Моря Заката, парфяне из пустыни Дешт-и-кевир, эфиопы из страны, лежащей вокруг озера Тана, маргиане, хорезмийцы, гедрозы, сагарты, карманы, саттагуши, народы Арианы, Палестины, Бактра и Гандхары, но Дарию этого не хватало.

Дарию принадлежали обширные дачи с великолепными виноградниками, пашнями и пастбищами. Дарию принадлежали крупнейшие в государстве ремесленные заведения. Дарию принадлежали сотни тысяч рабов — землекопов, каменотесев, древоделов, башмачников, гончаров, оружейников, ювелиров, швейников, медников, ткачей и виноделов. Но царю этого не хватало.

Амбары царя ломились от зерна, масла, вина и плодов. Сокровищница его была набита сапфирами, рубинами, изумрудами, лазуритом, горным хрусталем, сердоликом, ониксом, агатом, янтарем, жемчугом и перламутром. Доход повелителя персов составлял в год четырнадцать тысяч пятьсот шестьдесят талантов, или около тридцати миллионов мер желтого металла. Золото, захваченное во всех уголках мира, по воле царя заливали в глиняные сосуды, и оно лежало в каменных подвалах Дария мертвым грузом, тогда как народы покоренных стран прозябали в нищете. Но сыну Гистаспа этого не хватало!

— Да, забота о благе народа! — продолжал между тем Гобрия. — Помните ли вы, как однажды саки-тиграхауда напали на Мидию и разгромили селения наших братских племен? Отомстим же сакам за их набег!

— О! То было еще при Киаксаре, шестьдесят лет назад! — Отанес схватился за живот, спрятался за спину сидящего впереди эллина Коэса и беззвучно расхохотался. — Я слышал: во дворце царя Креза жил фригиец Эзоп. Фригиец рассказывал много разных басен. Вот одна. Волк хотел съесть ягненка. Надо было придать расправе вид законного суда. И хищник обвинил беднягу в том, что прадед ягненка мутил воду в реке, из которой пил прадед волка.

— Да, отомстим сакам, — Гобрия взмахнул кулаком, — иначе они нападут и на Персию!

— Я не видел у стен Персеполя ни одного сака, — проворчал Отанес, — но зато персов не раз видел в стране саков.

Взгляд, брошенный Отанесом на царя, пронзал, точно стрела. Старейшина сам плохо понимал, почему он так ненавидит Дария. Возможно потому, что Отанес происходит из горного племени, сохранившего почти нетронутыми древние обычаи всеобщего равенства. Возможно потому, что он боялся за свои богатства — Отанес любил сокровища, хотя еще не оторвался от народа. Возможно и потому, что он просто завидовал Дарию. Пожалуй, чувство Отанеса к сыну Гистаспа определяло и то, и другое, и третье.

— Думайте и решайте!

Горбун опустился на ковер. Если бы торжище Персеполя переселили во дворец Дария, и тогда тут было бы не так шумно. Вожди кочевых племен и родов, купцы, ростовщики, наемники, сатрапы, военачальники — все те, кого кормили меч или добытое мечом, почуяв наживу, голосили изо всех сил, славя Дария. Война — это золото, скот, рабы. Старейшины оседлых общин громко выражали свое возмущение. Война — это разорение, плач вдов, ибо каналы без надзора мужчин высохнут, посевы зарастут сорняками и зачахнут.

Толпа клокотала вокруг царя, как озеро Бахтеган во время бури, однако сын Гистаспа оставался спокойным и неподвижным, словно утес. Он смотрел на Датиса. Полководец встал, захватил в легкие сразу три меха воздуха. Под сводами зала, как рык дикого буйвола, прокатился крик:

— Война! Война! Война!

Мегабаз вскочил на ноги, побежал к трону и остановился перед царем.

— Война? Если народ восстанет, кто защитит меня и тебя?

— Массагеты нас не трогают, не трогай же их и ты! — присоединился к нему Отанес. — Подумал ты о том, чем кончится поход? Нет? Так вспомни о Кире!

— Не ходи на север, господин! — умоляли царя старейшины оседлых родов. — Это суровая страна. Удачи там не будет. Напрасно погибнут люди.

— Поход! Поход! — вопили сторонники царя. — Сын Гистаспа — не Кир. Нас ждет богатая добыча! Вы не хотите золота? Оно достанется нам!

Дарий милостиво улыбнулся и поднял руку. Все затихли.

— Друг Мегабаз! — ласково сказал Дарий. — Ты сказал: народ восстанет, если мы отправимся в поход. Отчего же? Народ любит меня. Не я ли возродил святилища, которые разрушил Гаумата? Не я ли возвратил пароду пастбища, имущество, жилища, которые отнял у него Гаумата? Не я ли освободил персов от налогов? Не я ли возвеличил страну Ариан-Ваэджа и прославил племена ариев своими подвигами? По воле Ахурамазды я совершаю для нашего народа одно благодеяние за другим. Разве персы это не видят?

— Благодеяния? — Отанес ударил себя ладонями по бедрам. — А те, что разорились от войн и походов, потеряли свою землю и бродят сейчас по дорогам в поисках заработка и хлеба? Какие благодеяния ты совершил для них?

— А!..

Сын Гистаспа поднялся с трона. Глаза его засверкали, как у голодного волка. Все замерли от страха. Дарий сделал шаг вперед и зашипел в лицо Отанеса:

— Разве я владыка нищих? Что мне народ? Да пропадет он пропадом! Вас-то я не притесняю? Не раздаю ли я вам земли, золото и рабов? Не мне ли вы обязаны своим блеском? Чем вы были бы при Гаумате? Я говорю это всем вам, тут сидящим! Если бы не я, вы лизали бы пятки индийским жрецам! И вы еще выражаете возмущение? Сын Гистаспа плох для вас? Вместо хвалы и благодарности вы чините препятствия на моем пути? Эй, «бессмертные»!

Послышался грохот каблуков. Во всех дверях заблистали секиры.

— Слушайте меня, достойнейшие мужи страны Арнан-Ваэджа! — Дарий криво усмехнулся. — Мне надоело словоблудие. Поэтому я буду краток. Дарий, сын Гистаспа, Ахеменид, идет на массагетов. Понятно это вам? Кто не хочет войны, может уйти. «Бессмертные» проводят.

Старейшины застыли на местах, как идолы, стоящие на террасе царского дворца.

— Что же вы? — Дарий прищурился. — Идите…

— Куда они пойдут? — взревел Датис. — Все согласны с твоим решением, господин!

— Да? Но я этого не вижу!

Совет Старейшин в едином порыве пал ниц перед повелителем.

Холмы за Персеполем окутывал дым — то маги разводили костры под боками священных котлов. Как всегда перед походом, арии совершали сегодня жертвоприношения богу Ахурамазде, моля его об удаче.