По-моему, из всех людей, живущих на Земле, самой скверной памятью обладают старожилы. Только и слышишь, что они опять чего-то не смогли припомнить: «Старожилы и не припомнят такой холодной зимы, какая выдалась в этом году!» или «Мы стали расспрашивать старожилов, но ни один из них не смог припомнить такой тёплой осени». Бывает, что память отказывает им не до конца, они добросовестно пытаются вспомнить какое-то событие и даже призывают в свидетели таких же склеротичных знакомых. Вот это последнее напрочь перечёркивает то немногое, чего им до этого удаётся достичь: «А случилось это, милок, лет пятнадцать тому… Аккурат, значить, в тот год, когда Петьку кобыла в причинное место лягнула… Гриш, помнишь Петьку»? — «Петьку-то? А как же! Только его, кажись, Егором звали…».

Я приехал в Мешков три года назад, т. е., к старожилам не отношусь, а, значит, мне вы можете верить. И не только потому, что я был непосредственным участником событий — ну, кто из мешковцев не пользовался известным теперь на весь мир «эффектом улицы Шилова»! — просто я узнал о нём одним из первых, не считая, конечно, Санька.

Что? Какой-такой «эффект улицы Шилова»? Ну, так ведь я это про «эффект Когана-Новикова»! Теперь поняли? Ну, вот. Были они у нас. Лазили везде, вынюхивали, Санёк потом от них натурально бегать начал: замучили они его своими расспросами! А потом — бац! — смотрим, выступают по телевизору: да, мол, это мы открыли это загадочное явление… Новиков — так тот вообще ляпнул: я, мол, это явление предсказывал ещё 20 лет назад… Он предсказывал! Смех! Вы бы видели, как он тут ходил с открытым ртом и глаза всё время протирал. Ну, да Бог с ними, я собирался рассказать, как это на самом деле было.

Случилось это в прошлом году, 2-го мая. Мы, как накануне и договаривались, собрались к 10-ти утра в гаражах: я, Санёк, Фёдор Иванович и Никита. Жёнам, понятное дело, сказали, что пойдём машины к техосмотру готовить, а у самих одна мысль: как бы после вчерашнего праздника поправиться. Ну, в общем, водки принесли, закуски соорудили — всё по уму. Санёк чего-то очень быстро скис — видно, здорово вчера перебрал. Всё, говорит, мужики, пойду домой. Мы ему: ты хоть проспись немного, куда ты такой, Верка ведь тебе башку оторвёт! А он: пускай отрывает, мне такая башка, какая у меня сейчас, и не нужна! В общем, ушёл он. Всё дальнейшее я с его слов знаю.

Приходит он домой (а живёт он как раз в этом самом доме, улица Шилова, 14), ключом в замочную скважину попасть, естественно, не может, ну, и начал звонить и в дверь тарабанить. Верка открыла, на него глянула — и давай орать! А он: «Вера, может, завтра, а? Плохо мне сейчас очень»! Верка, видимо, решила, что и в самом деле бесполезно — что ему сейчас ни говори, он завтра и не вспомнит, так какой смысл? Ну, и отложила экзекуцию. Санёк до спальни добрёл, куртку на пол кинул, бухнулся, не раздеваясь, и сразу же отрубился.

Судя по всему, проспал он не больше получаса. Верка не тронула, так силы природы вмешались: началось землетрясение. Район у нас сейсмоопасный, землетрясения не редкость, но такого сильного давненько не бывало. Толчок был за пять баллов: шкафы зашатались, посуда на пол полетела, а кровать, на которой Санёк спал, прямо ходуном заходила. Он, естественно, проснулся, но спьяну и спросонья не разобрал: решил, что это Верка кровать трясёт, скандал ему устроить хочет — посуду, вон, уже бить начала. Он вскочил да как заорёт: «Я же просил тебя сегодня меня не трогать»! А Верка — куда там! — перепуганная вся, к нему жмётся: «Ой, Саня, Санечка, чего делать-то? Ой, боюсь»! Пока до Санька всё допёрло, землетрясение закончилось. Обнял он Верку, говорит: «Да ладно, чего ты, всё уже!» и опять в кровать бухнулся. А Верке, понятное дело, попереживать охота, о землетрясении посудачить. Махнула она на него рукой и к соседке побежала.

А Санёк полежал немного и чувствует: пропал сон! Сел он на кровать, посидел и понял: такие обстоятельства запить надо! Нашёл он свою заначку, надел куртку и пошёл в магазин. Но когда по лестнице спускался, вспомнил: чего ж в магазин тащиться, ведь в подвале, в его сараюшке, как раз на такой случай бутылка припрятана. Ну, и пошёл он в подвал.

Спускается — мать честная! Во чего землетрясение натворило! Все деревянные постройки, которые жильцы наколотили — вдребезги! И даже бетонные перекрытия — которые полопались, а которые и вовсе обвалились! (То, что весь дом перекосило, это он уже позже заметил). Тут-то у него внутри и ёкнуло: ну, думает, не дай Бог, бутылка разбилась, я этого ему не прощу! Стал он по развалинам шарахаться, свою бывшую сараюшку искать. Да разве её так просто найдёшь! Развалины — они ведь все одинаковые. Минут через пятнадцать понял — бесполезно, надо в магазин идти. Глянул назад, и тоска его взяла: опять, думает, по этим колдобинам пробираться! Вдруг видит, чуть поодаль свет пробивается — окошко на улицу. Лучше, думает, я через него вылезу, чем ноги ломать. Так и сделал.

Выбрался он наружу, стал отряхиваться — и замер. Силы небесные, это что, землетрясение так весь его двор изменило? Да не может такого быть, совсем ведь ничего похожего! Он на свой дом вверх глянул, и вообще зашатался: стал этажи считать — девять! А он в пятиэтажке живёт! Идёт он по двору, озирается, скулит про себя и ничего понять не может: все дома такие же — с чего бы это они так подросли? А когда из двора на улицу вышел, то в изнеможении к стенке прислонился: улица широченная, таких в Мешкове и через двести лет не будет. И везде машины в несколько рядов. А уж когда троллейбус увидал, последнее опьянение с него как рукой сняло: господи, ну, троллейбус-то в Мешкове откуда? У нас из общественного транспорта только автобус «Пазик», он два раза в день по одному маршруту ходит, большего-то и не требуется.

В книжках Санёк читал, что герою в таких случаях ущипнуть себя положено: мол, не сплю ли? И подумал, что всё это полная ерунда: никаких сомнений в том, что всё это с ним происходит наяву, и близко не было.

В общем, дело со всех сторон непонятное, нужно у кого-то спросить, куда это он попал. Видит, мужчина идёт, не торопится, вроде. Ну, и Санёк к нему: слышь, говорит, друг, это какой город? Тот как расхохочется:

— Ну, мужик, ты даёшь! Нижний Новгород это! Не там, что ли, с поезда сошёл? Езжай-ка ты обратно на вокзал. Видишь остановку? Там и спросишь, которая маршрутка до вокзала идёт.

И пошёл дальше. Только время от времени на Санька оглядывался, посмеивался и головой покачивал.

А Санёк как про Нижний Новгород услышал, так и похолодел весь. Это ж надо! От Мешкова, чтобы до ближайшей железнодорожной станции добраться, надо 3 часа на автобусе ехать. А потом на поезде до Нижнего, поди, суток пять. А он за пятнадцать минут добрался! Это что же такое творится-то!

Санёк решил над всем этим серьёзно задуматься и даже уже лоб наморщил, но тут же понял, что фраза «здесь без бутылки не разберёшься» — как раз для таких случаев. Он хотел, было, опять через подвал двинуться в родной Мешков — деньги-то у него были, — но тут до него дошло: ёлы-палы, а чего тянуть-то, как будто здесь купить нельзя! Вон, и магазин рядом.

Войдя в магазин, он в очередной раз выпучил глаза; на сей раз, от приятного изумления: бутылка водки здесь стоила аж на тридцать рублей дешевле! Санёк, не раздумывая, взял две и спешно полез в подвал.

Маршрут был ему уже знаком, поэтому путь от Нижнего Новгорода до Мешкова он преодолел за пять минут — никакому «Шаттлу» это и во сне не снилось!

Идти домой смысла не имело, и хотя до гаражей было по его теперешним меркам далековато — дальше, чем до Нижнего, — он бегом направился именно туда.

Мы как раз собирались расходиться: водка вся выпита, денег больше нет — чего тут делать-то? И тут залетает Санёк с двумя бутылками. Ставит он их на верстак, одну открывает, выпивает сразу стакан и нам рукой показывает: давайте, мол. Я хотел его спросить, что это с тобой такое, а он огурец жуёт и на меня рукой машет: тихо, молчи! Мы тоже выпили по чуть-чуть; он минут через пять отдышался и начал рассказывать…