Перекаченные из чипов сведения поступают в аналитический отдел. Там их разбирают на этапы, сортируют и отбрасывают лишнее — будничную жизнь рейдера в утопии, в просторечии именуемую «мусором». Никому не нужны и не интересны ежедневные физиологические ритуалы, бессодержательная болтовня и любования природой. Остаются сведения, представляющие ценность для базы данных и анализа, и в первую очередь — подробная история утопии. В наблюдательных командировках от рейдеров требуется использовать все найденные источники, чтобы детально прослеживать расхождения с реальным миром.

Безусловно, это потрясающе — разузнавать все об очень дальних утопиях, где развитие пошло другим путем еще в средние века или глубокой древности. Попадая туда, чувствуешь себя пришельцем на другой планете. Иногда TSR подает писателям, сценаристам, режиссерам и создателям компьютерных игр идеи, основанные на утопических событиях. Я сама лично видела несколько фильмов и игрушек, сделанных по подобным сюжетам.

Но наших аналитиков куда больше интересуют варианты развития миров, близких к реальному и расходящихся в спорных моментах политической истории. Потому-то меня и выбрал профессор Паркер, обнаружив склонность увлеченно предполагать «а что было бы, если бы…», и при этом не просто абстрактно мечтать, а логично и трезво проводить динамику. Рано или поздно рейдеры «выходят в отставку» и некоторые из них занимают заслуженные должности в «полушариях». А отбирать и воспитывать подходящие кадры, как известно, лучше смолоду.

Однажды я спросила Билла:

— Скажи, а зачем нам узнавать, например, то, как в близкой утопии оказались выполнены резолюции ООН? Что толку от этого нашему, реальному миру?

— Станешь аналитиком — поймешь, — отмахнулся он и, подумав, добавил: — А может, и раньше, когда подрастешь немного.

Тогда меня хватило только на то, чтобы посмеяться:

— Аналитиком? Это я-то?!

— Что тебя удивляет? — спросил Амброс. — Все вы рано или поздно перейдете из рейдеров в другие отделы. Те из вас, что так и не научатся отделять зерна от плевел, пройдут переподготовку и пополнят ряды обслуживающего персонала. Сейчас пока трудно предсказать, кто из группы куда попадет.

— Ой, нет, — смутилась я. — Аналитика — это слишком сложно. Мне, скорее, дорога в прогнозисты.

— Хм… — он прищурился. — По-твоему, легче оценивать глобальную направленность утопии по скудным обрывкам подсмотренной где попало действительности? Делать далеко идущие выводы по незначительным деталям? На основе поверхностных наблюдений выносить окончательный вердикт, и недрогнувшей рукой посылать людей подтверждать непроверенные данные? Легче, да? Тогда ладно.

— О, господи! — я схватилась за голову. — Лучше пойду в техники! Буду только кнопки нажимать!

Билл колюче рассмеялся.

— Ты еще будешь указывать мне, что для тебя лучше? — и, посерьезнев, сказал: — Поверь опыту многих, самое лучшее и интересное у нас — это командировки рейдеров. TSR, наверное, единственная контора в мире, где никто не рвется из рядовых сотрудников в кабинетные крысы. Оставайся в строю как можно дольше. Мы ведь как никто другой можем приблизиться к бессмертию.

Тому, кто никогда не совершал TS-рейдов, наверное, трудно в это поверить, но жизнь в параллельном мире совершенно реальна. Свое тело в утопии ощущается точно так же, как дома — оно чувствует жару и холод, боль и удовольствие, устает и отдыхает, хочет есть, пить, спать и все остальное тоже. Мы загорали дочерна под мягким солнцем палеолита, пили ломящую зубы воду из хрустальных ледниковых ручьев, ловили удивительно вкусных рыб в прозрачном озере, охотились всей группой на странных, будто мутировавших, животных, и наблюдали в бинокль за жизнью древних людей. Недалеко от места нашей дислокации оказалось стойбище «обезьянок», как мы их прозвали. «Обезьянки» быстро обнаружили наше присутствие и не замедлили нанести визит. Похоже, их беспокоило неизвестное, малочисленное, но очень наглое племя, запросто идущее впятером загонять целое стадо оленей и часто издающее резкие, громкие, пугающие звуки. Нападать на нас палеопитеки не рискнули, оперативно собрали свои убогие манатки и убрались подобру-поздорову. Мы не стали их задерживать, и уж тем более, уходить отсюда сами — местоположение стойбища наверняка было прекрасно известно всем окрестным хищникам, которые теперь обходили стороной не «обезьянок», а нас. Зачем же тратить ночное время на дежурство в ущерб сну? Силы пригодятся днем. Брошенная палеопитеками пещера оказалась сырой, грязной и кишащей паразитами, так что мы поставили палатки в стороне.

Очень скоро Билл вспомнил о нашем давнем разговоре.

— Ну как, Анерстрим, все еще думаешь, что мы в виртуальной реальности?

— Не знаю. Это может быть очень хорошая иллюзия. Микрочипы в голове и не такое могут обеспечить.

На самом деле я давно убедилась в том, что мир вокруг живой и осязаемый. Но все равно возразила, так, из вредности.

— Тебя не убеждают собственные органы чувств? — допытывался Амброс.

— Они тоже могут обманываться.

— То есть, когда у тебя на зубах хрустит песок, это тоже часть программы?

— Все может быть, для достоверности… Эй, а откуда ты знаешь про песок?!

Билл проказливо ухмыльнулся.

— Это я подсыпал его тебе в тарелку. Для достоверности.

У меня не было слов. А Амброс только посмеивался. И то правда — с разинутым ртом я выглядела, наверное, ужасно глупо.

— Как видишь, нельзя просчитать все заранее. О, вот, например, — Билл выудил откуда-то самокрутку, набитую марихуаной, подмигнул мне, прикурил от уголька и, затянувшись, спросил: — Ты когда-нибудь курила травку?

— Пробовала, — осторожно ответила я. — Еще в универе.

Билл передал мне косячок и подождал, пока я сделаю затяжку.

— Ну, как ощущения?

— Травка как травка, — неопределенно ответила я. Не признаваться же теперь, что первый раз был единственным, и в качестве я не разбираюсь.

— Отлично. Вопрос номер два: кокаин нюхала?

— Нет, никогда!

— Молодец, — похвалил он. — И не начинай.

— И не собираюсь, — заверила его я.

— Я все это к чему говорю? — пояснил Билл. — Допустим, мы сейчас находимся в виртуальной реальности. Компьютеру неоткуда взять для нас абсолютно все ощущения на свете, правильно? Если ты курила травку, тебе знаком ее вкус и то, как она на тебя действует. Поэтому при определенной степени внушения это легко можно представить. Но если ты никогда не вдыхала порошок, то не сможешь заранее узнать, как именно он вынесет тебе мозги. Скажи-ка, все ли ощущения, что мы испытали за последние дни, были тебе знакомы раньше?

— Нет, — подумав, призналась я. — Я никогда не бывала на настоящей охоте. Никогда не держала в руках рыбу с теркой вместо чешуи. Не плавала в ледяной воде. Не дралась палицей, собственноручно изготовленной из бедренной кости оленя. И понятия не имела, что человеческое, по сути, жилье, — я покосилась в сторону пустующей пещеры, — может столь непотребно вонять.

Билл хмыкнул.

— Как же мало ты видела в жизни… Ничтожно мало.

— А еще, — похоже, марихуана развязала мне язык, — я никогда не думала, что с человеком, избороздившим тысячи миров, видевшим, пожалуй, все, что можно себе вообразить, будет настолько легко общаться.

— В этом нет ничего странного, — возразил мне Билл. — Все новички такие же, как ты. Потом они начинают задирать нос и смотреть свысока на непричастных к их тайне обывателей. Но когда у тебя за плечами четыре сотни лет, хоть и позабытые в деталях, на многие вещи смотришь уже слишком просто.

Я откинулась на спину и задумалась, а точнее, поплыла, глядя в усыпанное звездами небо. Млечный путь простирался мерцающей рекой, знакомые и одновременно чужие созвездия казались какими-то искривленными. В далеком будущем, через сто пятьдесят тысяч лет, они примут привычные очертания. Мне стало жутковато от осознания того, на какую страшную глубину во времени нырнула группа. Поежившись, я торопливо попросила: