- Вот, слышу глас рассудка, - сказал Швальбе. Впрочем, в словах его не было обычной насмешки и глумления. Так, скорее дань привычке.

- Он что-нибудь сказал? Перед... смертью?

- Нет. Только улыбнулся. Ну, может от боли скривился... но мне показалось, что улыбнулся. И отошел.

- Мастер Гарольд... - тихо и печально сказал Йожин. - Старейший и лучший... Учитель из него оказался так себе, но как боец и знаток он равных себе не знал. И теперь еще одного девенатора не стало. Люди множатся, а Божьих Охотников все меньше. И заменить их некем.

Оба помолчали.

- Жалование в двадцать гульденов, - сказал Швальбе. - И премиальные. И я набираю в команду, кого сочту нужным. Еще доступ к архивам, арсеналу. И по мелочи разного, отпущение грехов там и прочее.

- Двадцать гульденов? Морда треснет, - немедленно отозвался монах. - А то я не знаю, сколько ваш брат стоит.

- Ну так и драться будем не с абы кем. Не жадничай.

- Вот послал мне Господь испытание или черт напасть, - в сердцах стукнул кулаком о скамью Йожин. - У всех дети, как дети, а мой сын - распутник, гуляка и наемный солдат. И никакого почтения к старшинству.

- Не извольте сомневаться, папенька, - медоточивым голосом вымолвил Гунтер. - Со всем нашим почтением к вашим сединам. И к двадцати гульденам. С премиальными.

- Много, - отрезал Йожин.

- Отец, - очень серьезно ответил Швальбе. - Давай начистоту. Ты ведь меня не просто так позвал, для сопровождения. А показать, что и как. Я посмотрел. И говорю - эта работа нам по силам. Мне и тем, кого я наберу. Наши услуги стоят дорого, но для вас все равно на круг дешевле выйдет. Твои девенаторы и мы, это как жандармы [7] и рейтары. Отряд рейтар в содержании дороже, но только если высокородного латника укокошат, то другого взять неоткуда. Да и боязно им рисковать - тыща поколений за плечами и сам он какой-нибудь цельный граф. А рейтаров можно хоть всех положить, были бы деньги да немного репутации, завтра новые сбегутся, ни родни за спиной, ни гроша за душой. Так что не жмоться.

Йожин долго смотрел на гроб, в котором покоился мастер Гарольд, старейший из девенаторов.

- Доберемся до замка, подумаем... - сумрачно произнес он наконец. - Только из этих двадцати гульденов ты каждую монетку отработаешь.

- И премиальные, - вставил Швальбе.

Йожин ничего не сказал, а только перекрестился, дабы уберечься и не впасть в грех площадной брани. Ландскнехт встал, потянулся, переступил с ноги на ногу, бренча примкнутыми шпорами.

- В путь пора.

- Иди, - сказал монах. - Я сейчас.

- Закинем гроб на повозку, я распоряжусь, - отрапортовал Гунтер и пошел в сторону.

Йожин не смотрел вслед уходящему сыну, он молча глядел на гроб.

- Такие дела, мастер, - вымолвил монах наконец, будто покойник мог услышать. - Одни времена заканчиваются, другие начинаются... И Deus Venántium тоже пришло время меняться... К худу или добру, посмотрим.

Дело оборачивалось скверно.

- Вот тут-то нам и конец придет, братья… - положил ладонь на рукоять сабли-карабели Старый. – Осоку подпалят, и все, как кабанчики, поджаримся…

Опытный воин отлично понимал, что не дадут его малому отряду вырваться. Не пронестись лавой раскидистой, роняя метелки весенних цветов, что делают степь подобной ковру персидскому. А всему виной невезение, да жадность, да нахальство глупое. В степи нет ничего ценнее коня, это каждый знает. Даже распоследняя шелудивая животина стоит немало монет, потому как пеший посреди Дикого Поля – считай, калека. За доброго коня хорошо взять можно, вот и не переводится молодецкий промысел. Но и опасное это занятие, если за конями теми потом погоня пойдет. Жадные татары. Не убыло бы богатства от одного табуна. И хан у них собака, и вера басурманская.

Вот так, позарились на коняшек да и попали, как кур в ощип. Степь, она только в песнях гладкая да привольная. На деле в ней хватает оврагов, болотец и болотищ, холмов и курганов да рощиц разных вперемешку с кустарником. Если кони устали, а на плечах висит погоня – легко заскочить в такое местечко, откуда потом только ползком и выберешься. Или вынесут.

Казаки и заскочили. Теперь пойти на прорыв конной лавой, пусть и малою – было никак не возможно - кони ноги переломают. Оставалось принять бой пешими и сложить головы. Кураж и боевая сноровка – дело великое и чудеса творит, но не когда на одного казака по десятку татар.

- А если? - горячился Астай, из адыгов который, что прибился к куреню два лета тому назад. – Нэ для того мы их рэзали, чтоб сгореть! Сабли есть, пистолеты есть, ружья есть! Рванем, да?! Кто успел – джигит, кто нэт – мертвый джигит.

- Нет, - отрезал Старый. - Ждем. Пока ветра нет, татарва не рискнет, а там, если промысел Божий на то будет, и дождь пойдет.… А за дождем – туман, а за туманом…

- Бабы с сиськами! И горилки таз! – засмеялся в голос кто-то из молодых.

Старый тоже ухмыльнулся в усы. Пока про баб помнят – живые.

- Эй, шайтанье отродье, не стреляй! – заорал дюжий татарин в потрепанном малахае, вздернутом на затылок. – Разговор есть! - и, видно, нисколько не боясь засевших в невеликом болотце казаков, огрел игреневего коника нагайкой, ускоряя его рысь.

- Поговорим? – задумчиво качнул тяжелый пистоль куренной. – Или того? – И, решившись, положил его на кочку. – Ежели что, Антоха Бобер старшой, за ним Василь, а там, как Бог положит.

Не торопясь, раздвинул острые стебли пошел навстречу татарину, спрыгнувшему с коня и машущему обеими руками, что мол, неоружный, как положено. Вражина был низкий, кривоногий, но кряжистый, с маленькими умными глазками, сверкающими как острие бебута.

- Ну и чего морда твоя басурманская хочет? - тяжелый взгляд Старого поймал глаза врага и после недолгой безмолвной борьбы переборол, словно переломив об колено сухую ветку чужой воли. Басурманин чуть побледнел и даже отступил на четверть шага. Но он был хорошим воином и справился с мгновенной слабостью.

- Да вот, безродные кяфиры, к вам разговор есть, - стряхнул оцепенение татарин и продолжил. Он говорил почти без акцента, как природный русак.– Нас две сотни здесь, и еще две подойдут к вечеру. А вас сколько? Десятка два?

- Четырнадцать, – усмехнулся Старый, оценив ответ. - Что, от страха глаза велики? И не бреши про две сотни. Считать с детства приучены. Без малого сотня. Зачем врешь-то?

- Шайтан попутал, – ощерился переговорщик, разводя руками. – Ну, сколько есть, все наши. А твои все тут и останутся. Как бы глаза ни отводили. И ты это знаешь.

Татарин умолк, внимательно глядя в лицо Старому.

- Положим, знаю, - неспешно протянул тот, как бы приглашая продолжить интересные речи.

- Но всякое случается, - негромко проговорил басурманин. – Можно все правильно решить. Чтобы всем хорошо стало. И вам, и нам. И Христу, и Аллаху, и…

- В чем вопрос? – отрывисто спросил Старый, смиряя биение сердца, почуявшего надежду.

- Птица летит по небу. Это закон неба, - неспешно, со значением произнес татарин. – Рыба плавает в воде. Это закон реки. Так должно быть.

- Короче говори, по делу.

- А я и говорю. Всему свое место. А вот что делают полсотни крылатых гусар в Диком Поле? – татарин прищурился, от чего его и без того узкие глаза превратились в две черные черточки. – Им тут совсем не место, как думаешь? Крылачи хороши в коронных землях, где для их зверей, по злой шутке Иблиса обозванных конями, есть прокорм. Да и не пойдет полурота в Дикое Поле. Нечего им тут делать.

- Поклажа, небось, еще есть при них? – спросил Старый, напряженно хмурясь.

- Поклажа есть, - подтвердил переговорщик и неуловимо изменился, словно сбросил незримую маску шута-затейника. – А еще среди них несколько разряженных, как петухи, фрягов. Так что в кошелях там точно не медяки.