- Гунтер, а иди ты на …! – сержант Мирослав поперхнулся на ключевом слове, сообразив в последний момент, что приятельство приятельством, но есть и границы, кои нарушать не стоит. - И советы с собой забирай!

Сержант пришпорил коня. Толку из этого, конечно, получилось мало. Тракт пошел на понижение, и грязь доходила коню почти до бабок. Весь порыв бесславно кончился через пару минут. Животное грустно заржало, призывая всадника к милосердию и здравому смыслу.

- Ненавижу Францию! – вскинув лицо навстречу дождевым струям, заорал Мирослав. – И дождь ненавижу! И долбаную осень тоже!

- А деньги? – ехидно полюбопытствовал Швальбе, который воспользовался остановкой и догнал слегка вырвавшегося вперед напарника. – Деньги ты любишь, мой дорогой сержант?

- Нет. Сами деньги я не люблю, – неожиданно спокойным голосом ответил Мирослав. – Я люблю их количество.

- Вот и не ори. Герцог за консультацию выдал с избытком, - посоветовал капитан, снова выжимая шляпу. В процессе действия Швальбе грустно подумал, что, похоже, головному убору пришел конец. Всякой вещи есть свой срок, и шляпам тоже. Жаль, эта была хорошей, многое повидала на своем веку…

Разговаривать под дождем тяжело. Вода заглушала любые звуки так надежно, что можно было пропустить засаду целой армии, не то что малого отряда. И глаза залить норовила, и в рот попадала. Но молчать еще тяжелее, пусть даже и приходилось ежеминутно отплевываться. Сержант подумал с минуту и накинул капюшон плаща. Толстая мокрая ткань тяжело легла на голову, но избавила от прямых струй ливня. Не сказать, чтобы от этого полегчало, но определенное разнообразие внесло.

Мирослав представил, сколько потом придется возиться с оружием, высушивая, полируя, уберегая от ржавчины, и совсем огорчился. Он искоса глянул на небо, пытаясь разглядеть вечернее солнце, которое теоретически еще должно было там находиться. Но предсказуемо не нашел и решил продолжить беседу.

- Странно, вообще, все получилось, – кони шли бок о бок, и можно было не напрягать горло, пытаясь докричаться до товарища. – Такие деньги, и всего лишь за какого-то оборотня? Да и то, даже не ловили, а так, пару советов. Не стоит это столько. И не стоило.

Швальбе наставительно поднял палец, словно рассекая водяную стену, и ответил:

- Не просто оборотня, а оборотня из Дикого Поля. Османы специально его у тамошнего правителя за сундук золота купили, чтобы изничтожить коварным образом благороднейшего из французских христиан.

- Ты сам-то в это веришь? Подобные сказки в Дечине даже детям не рассказывают. «Сундук золота», «османы»… - передразнил неведомого автора легенды Мирослав.

- Нет, конечно, не верю. И никто не верит. Но все делают вид. По-ли-ти-ка! – по слогам произнес Швальбе, снова воздев к небесам перст указующий. – Обычный наемник, который умел несколько больше обычного человека, вот и все дела. Но до того никому нет дела. Ведь настоящее - оно грязное и обычное. А надуманное – сплошная красивость и романтика.

Мирослав понимающе кивнул, движение вышло почти незаметным под капюшоном.

- Сплошная грязь вся твоя политика! Как и вся твоя Франция! – прокомментировал сержант измышления товарища и командира.

- А с какого перепугу Франция вдруг оказалась моей? - Швальбе так удивился неожиданному поклепу, что даже поводья выпустил. – Я лягушек не ем! И в Париже был всего раз. Как и ты, впрочем!

- Уговорил, – буркнул Мирослав, пытаясь поплотнее укутаться в промокший до нитки плащ. - Не твоя она, а французская. Леший их задери!

Лошадь капитана неудачно плюхнула копытом в глубокую лужу, и в лицо бравого сержанта полетело преизрядно брызг, окончательно испортив настроение. Конь Мирослава аж присел, когда над головой прогрохотало длинное «заклинание», поминающее родословную коня, дороги, «Ля Белль Франсе» и прочих негодяев, только тем и живущих, как только единой мыслью об окончательном превращении жизни бедного сержанта в то, что происходит с едой, если ее съесть…

Швальбе с интересом выслушал тираду, недовольно поморщился, когда разбушевавшийся сержант проехал и по его генеалогии (хотя легонько, надо признать) и добродушно спросил:

- Выговорился? А теперь смотрим чуть правее перекрестка и сворачиваем. Сегодня есть шанс подсушиться и по-человечески пожрать.

- Это все я! – с некоторой гордостью отозвался тут же притихший сержант. – Верно у нас говорят, что как с ног до головы по матушке все обложишь, так сразу легче становится.

- Это где «у вас»? – подначил Швальбе. Происхождение сержанта давно стало притчей во языцех, загадкой слишком скучной, чтобы специально ее разгадывать, но достаточно занимательной, чтобы не забыть совсем.

- «У нас» - это у нас, – самодовольно ухмыльнулся Мирослав, откинув капюшон, мокрой лепешкой шмякнувшийся на плечи. – То ли Черкесия, то ли то самое Дикое Поле, родина продажных оборотней. Сам посуди, кто в моем возрасте такие мелочи помнит?

- Вот почему я тебя чехом всегда считал? – задумчиво спросил Швальбе, особо к сержанту и не обращаясь. – Правда, чехом, мать которого загуляла с кумашом.

- Книг умных перечитал много. В голове места мало. А про мать мою лучше ничего не говори. Она у меня – святая женщина, - мрачно пробурчал Мирослав.

- Все может быть, - крутанул головой Швальбе, окончательно запутавшись в сложностях жизни.

Часовенка словно специально для них на перекрестке оказалась. Маленькая, покосившаяся, проходящей мимо войной пощербленная. Но внутри сухо, крыша целая, вода, бесперебойно льющая сверху, малый костерок не затушит. А что еще надо понимающему человеку? Неугомонный и взбодрившийся сержант сразу возжелал даму, но прагматичный Швальбе резонно заметил, что по нынешнему времени на проселочных дорогах даже с бабами туговато, не то, что с дамами. Так что пришлось ограничиться походным харчем и выпивкой, благо и того, и другого было в достатке - герцог отсыпал денег от души. То ли деньги чужие, то ли и впрямь допек его тот оборотень.

За упокой оборотневой души и выпили по первой, из серебряных стаканчиков. Мир праху его! Все ж таки не всех людей без разбора грыз, а честно душегубствовал, по указу и за плату. Только больно уж невезучий оказался. Впрочем, не он первый, не он последний, чье везение закончилось аккурат на встрече с капитаном Швальбе.

- Ловим их, убиваем, а зла на земле меньше не становится. С чего так, капитан? – в отличие от Швальбе, который погружался в меланхолию уже изрядно набравшись, сержант порою начинал философствовать после первого же глотка.

- Да кто знает, шановный пан Мирослав! - капитан тоже взгрустнул немного, и на то имелись весомые причины. За стеной – дождь сплошным потоком, впереди путь неблизкий. Да еще и сержант под боком нудит. – Одни говорят, происки Диавола, другие, что природа человеческая такова, что сама по себе притягивает всякие пакости.

- А сам что думаешь? – спросил Мирослав, жуя кусок солонины, крепкой, словно дьяволово копыто.

Ливень опять усилился, капли барабанили по крыше, словно марш многотысячной армии карликов. Но внутрь часовни вода не проникала, костерок весело горел, и парила начинавшая просыхать одежда.

- Сам? Думаю, что второе к истине ближе. Не может быть Дьявол вездесущим. Иначе слишком в нем от Бога много будет. Скорее, люди сами по себе – сволочи.

- Во как завернул! - сержант развернулся к огню другим боком, чувствуя ободряющее тепло. – Хорошо, никто из Верховного Совета не слышит.

- Да и хрен я клал на тот Совет, - откровенно сообщил Швальбе. - И еще один, прямо на их верховность. Толпа выживших из ума стариков. Знаешь, Мир…

Капитан помолчал в сомнении, почесал нос, набулькал по стаканчикам, да не вина из бурдюка, а из маленькой оловянной фляжки – крепчайшей виноградной водки. И только когда адская жидкость прокатилась по глоткам и жахнула в желудках, как пороховая мина в подкопе, закончил фразу:

- … Есть негласный указ прекратить поиски Иржи Шварцвольфа.

- Ничего себе… - сержант чуть не поперхнулся куском холодного мяса, которым пытался закусить просто так, даже не грея на костре.