Но самонадеянная лидиянка с презрением взглянула на работу богини и, приступив к своему полотну, выткала на нем несколько сцен с любовными похождениями богов. Фигуры богов и их смертных возлюбленных были совершенно живыми, казалось – вот-вот заговорят. Но оскорбительно для богов напоминание об их слабостях. И Афина, охваченная яростью, ударила Арахну челноком.

Не вынесла обиды царевна и повесилась. Но это было уже слишком! Афина спустилась на землю, чтобы вразумить хвастунью, а не лишить ее жизни, и не дала она ей умереть, превратив в паука. С тех пор Арахна и все ее потомство висят в углах и между деревьями и ткут тонкую серебряную сеть.

Особым покровительством Афины пользовался главный город Аттики, получивший ее имя. Афиняне считали, что они обязаны Афине своим благосостоянием, ибо она дала им масличное дерево. Согласно преданию, культ Афины в ее городе укрепил сын Земли Эрехтей. Афина воспитала его в своей священной роще, а когда он вырос, даровала ему царскую власть. Эрехтей установил праздник в честь Афины – Панафинеи, отмечавшийся первоначально в древнейшем храме акрополя Эрехтейоне.

Афине была посвящена ночная хищница – сова, птица с выпуклыми, загадочными и, как можно судить по ее поведению, разумными глазами. Этот образ уводит в древнейшую эпоху, ибо сова совместно со змеей охраняла на Крите царский дворец. Впоследствии изображение совы чеканилось на серебряных афинских монетах, и каждый, кто принимал «сову» в обмен на свои товары, словно бы отдавал почести самой Афине.

Одно имя Ареса ^[111] вызывало у греков ужас, хотя во внешнем облике бога, его носившего, не было ничего внушающего отвращение. Отвратительным было то, что Арес ненавидел Эйрену, богиню мира, и был неразлучен с Эридой, злостной богиней раздора, в ярости отвергая ту, другую Эриду, чтимую людьми, которая заставляла их состязаться не в битвах, а в мирном труде. Боги и люди презирали этого жестокого и неистового бога брани. И он был так не похож на других небожителей, мудрых и рассудительных, что его происхождение вызывало споры, а местом рождения считалась Фракия, страна с суровым климатом и не менее суровыми людьми.

Богам нравилось тешить взгляд, наблюдая за сражениями смертных. Иногда они спускались на землю, чтобы помочь своим любимцам. Для Ареса же война была смыслом существования, и он никогда не задумывался над тем, справедлива она или нет. Обезумев при виде крови, Арес убивал всех без разбора, правых и виноватых.

Иногда Арес, смешавшись на поле боя со сражающимися, издавал вопль, подобный крику десяти тысяч мужей ^[112]. Слыша это, воины приходили в неистовство. И убивали всех, кто попадался им на пути: стариков, женщин, детей. Они даже забывали о том, что жизнь врагов, их жен и детей имеет цену, что их можно продать в рабство или сделать своими рабами. Попадался боевой конь или домашнее животное – осел или собака, не давали пощады и им. Услышавшие вопль Ареса сражающиеся переставали быть воинами, становились убийцами.

Как нарушитель установлений Арес был первым привлечен к суду остальных олимпийских богов, состоявшемуся на одном из афинских холмов. Его обвинили в убийстве Галлирофия, сына Посейдона. Но Галлирофий сам был хорош: он совершил насилие над дочерью Ареса. Боги сочли убийство насильника наказанием, достойным примера. И Арес на первом из когда-либо состоявшихся судебных процессов был оправдан, а холм с тех пор стал называться Ареопагом.

Неудивительно, что смертные считали Ареса виновником всех своих бед, и им пришла в голову мысль, что от них не избавиться, пока не будет усмирен Арес. Но как справиться с могущественным да к тому же еще невидимым богом? Людям это было не под силу, и они обратились к двум великанам. Те не без труда схватили Ареса, скрутили его и бросили в темницу. Тринадцать месяцев пробыл Арес в плену, – и это время (несмотря на символику числа) стало самым счастливым для народа, ибо люди постигли в своих мирных трудах больше, чем за предыдущие семь лет. Виной новых несчастий людей опять оказалась женщина, на этот раз не вылепленная богами кукла, а мачеха великанов. Она выдала место заточения Ареса, и Гермес вызволил бога войны.

Арес в полном вооружении (роспись на сосуде)

На Олимпе Арес стал тайным соперником трудолюбивого Гефеста, возлюбленным его законной жены Афродиты. Буйство войны соединилось с безумием любви, и от этого нельзя было ждать ничего хорошего. Родились Деймос (Ужас) и Фобос (Страх), вечные спутники войн. К порождениям Ареса относили одну из эриний, богинь кровавой мести, и дракона, с которым сражался фиванский герой Кадм. От связи со смертными женщинами у Ареса родились герои, в характере которых проявились черты дикости и необузданности отца. Своим родоначальником считали Ареса амазонки, женщины-воительницы, убивавшие рождавшихся мальчиков и воспитывавшие девочек в воинственном духе. Ареса считали отцом таких кровожадных и коварных героев, как Кикн, Диомед, Ликаон, Эномай. Но вместе с тем его сыном был Мелеагр, прославившийся не грубой силой, а мужеством, а дочерью от Афродиты – отнюдь не воинственная Гармония, которую он отдал в жены Кадму, и поэтому жители Фив воздавали ему особые почести, учредив культ бога, чья кровь текла в жилах потомков основателя их города.

Более всех ненавидела Ареса Афина, богиня честной и справедливой войны. Однажды она искусно направила против него копье ахейского героя Диомеда, которое отыскало не защищенное броней место и пробило Аресу живот. С диким воем покинул Арес поле боя и прилетел на Олимп с жалобой на Афину. Зевс же даже не захотел выслушать объяснения Ареса, заявив, что он наказан по справедливости и заслуживает того, чтобы находиться не на Олимпе, а в Тартаре.

И вновь скиталась по земле пышнокудрая Латона, не зная, где найти пристанище. Ни один ручей, ни одна река не давали ей напиться, и она утоляла жажду из луж, оставшихся после дождя. Ни одно дерево не защищало ее от палящих лучей, отступая, как только она к нему приближалась. Люди еще издали при виде темно-синего плаща Латоны удалялись и замыкали за собой двери. Ибо страшна была Гера в своем яростном гневе на ту, которую полюбил ее супруг, и на тех, кто осмелился бы ей помочь.

Так добралась страдалица до исхлестанного волнами морского берега и разглядела гонимый ветрами скалистый островок.

– Ортигия! – обратилась она к нему. – Ты так же скитаешься, как и я. Тебя гонят ветры, меня преследует гнев Геры. Только ты, одинокая, сможешь меня понять и дать убежище в своих скалах. Чувствую я, что скоро дам жизнь тому, кто сможет меня защитить.

Взглянула Ортигия на уже распоясанную Латону и спросила нерешительно:

– А не причинит ли мне зла тот, о ком ты говоришь?

– Не бойся! – выдохнула Латона. – Он будет тебе опорой. Он даст тебе славу, какой не имеет ни один из островов беспредельного моря.

И причалила Ортигия к материку. Когда же Латона с трудом перебралась на нее, понеслась, как корабль, принявший драгоценную добычу.

Бесприютен был остров, как дерево, у которого нет корней, как бродяга без роду и племени. Даже птицы пролетали мимо него, выводя птенцов на других островах. На оголенных ветром и обожженных солнцем камнях Ортигии не росло ни кустика, ни травинки. Лишь у подножия горы Кинеф, куда с вершины сбегал ручеек, одиноко зеленела пальма. Направила туда Латона свои стопы, тяжело опустилась на землю и, схватившись обеими руками за ствол, издала вопль, который всегда сопровождает рождение новой жизни.