Для сторонников Нэгла враждебность Белинды была понятна: Нэгл был угрозой для титула Белинды. Конечно, Нэгл пил слишком много, но он оставался пытливым, оригинально мыслящим исследователем, мечтателем, человеком, который принимает вызов. И он был, как отмечало растущее число его клиентов, все-таки легендой среди ныряльщиков. Многие видели, что Белинда совершил всего лишь малую часть того, что сделало Нэгла таким известным, в нем почти не было того духа первооткрывателя, который присущ настоящему королю глубин. Белинда был явным перестраховщиком, человеком, который всегда пересидит штормовую погоду в порту, в то время как Нэгл всегда шел навстречу сердитым волнам. По мере того как росла репутация Нэгла как исследователя, клиенты переходили к нему на судно. Бизнес Белинды мог вполне выдержать такую миграцию, но вот чего он не мог пережить, так это непочтения к его «трону».

Однако вовсе не оскорбления Белинды беспокоили Нэгла, когда «Искатель» покачивался на волнах, находясь над загадочной субмариной. Он был уверен в том, что Белинда не остановится ни перед чем, чтобы перехватить у него находку. Он слышал истории о Белинде: если кто-то нырял с борта «Уаху», то должен быть отдать капитану любой из поднятых со дна трофеев, на который он укажет; Белинда, как бы шутя, говорил своим клиентам, что если они когда-нибудь поднимут судовой колокол с «Орегона», ныряя с «Уаху», то должны будут подарить его Белинде, иначе им придется добираться тринадцать миль до берега вплавь вместе с этой реликвией. У Белинды повсюду были друзья: в береговой охране, на других судах, среди рыбаков, в Ассоциации аквалангистских судов Восточного побережья, председателем которой он к тому же был. Нэгл был убежден, что если просочится хоть слово о найденной подлодке, Белинда начнет носом рыть землю, чтобы найти останки корабля, поднять трофеи и прославиться на весь свет.

Чаттертон считал, что даже если «Уаху» не найдет место крушения субмарины, это постараются сделать другие ныряльщики, желающие их обойти. Поэтому важнейшим условием должно быть сохранение тайны.

«Поскольку „Искатель“ зафрахтован на следующие две недели, — сказал Нэгл Чаттертону, — давай вернемся сюда 21-го, в субботу. Мы возьмем с собой только этих же парней, никого другого. Ребята пойдут с нами бесплатно, это будет награда для них. Только договоримся вот о чем. Никто из людей на борту ни единой душе об этом не скажет. Это наша субмарина».

«Согласен», — ответил Чаттертон.

Чаттертон оставил Нэгла управляться в рулевой рубке, сошел по крутому трапу и направился на ют. Он собрал всех ныряльщиков и попросил спуститься в салон для разговора. Один за другим ныряльщики расселись на койках, на полу возле тостера, под разворотами из «Плейбоя» на стенах; их волосы все еще стояли торчком от морской воды, у некоторых в руках были соленые крендельки или кока-кола. Чаттертон обратился к группе своим раскатистым голосом с лонг-айлендским акцентом.

«Это было классное погружение, — произнес он, — однако найти — это еще не все. Нам надо идентифицировать субмарину. Мы будем ее обследовать и писать историю. Мы с Биллом приняли решение вернуться на это место 21 сентября. Это будет частный рейс — приглашены только вы, парни. Больше никого не будет. Там, на берегу, найдется очень много ныряльщиков, которые убьют кого угодно, чтобы пойти с нами. Но они не пойдут. Поэтому, если вы решите не идти с нами, ваша койка будет не занята. Но мы должны держать все в строжайшей тайне. Одно только слово о том, что мы нашли субмарину, и человек двести будут наступать нам на пятки».

Чаттертон немного помолчал, и никто за это время не проронил ни звука. Он попросил всех поклясться хранить тайну «Каждый ныряльщик на борту, — сказал он, — должен присягнуть, что будет хранить молчание о том, что он видел сегодня на дне океана. Если другие будут спрашивать, что вы делали сегодня, отвечайте, что ныряли к „Паркеру“. И вообще, выбросите слово „субмарина“ из своего лексикона. Вы должны хранить молчание до тех пор, пока не будут идентифицированы останки судна. Это касается всех. Каждый из вас, парни, обязан с этим согласиться. Но если хоть один человек в этом салоне не в состоянии сохранить все в тайне, то следующее плавание будет, что называется, „лови-хватай“, открыто для всех. Поэтому я сейчас спрашиваю: все согласны?»

Надо сказать, что найм судна для погружения к затонувшему на глубине судну — не коллективное событие. Совместное присутствие на борту нескольких ныряльщиков — это всего лишь вопрос транспортировки, но не работы в команде; каждый составляет собственный план, ищет свои трофеи и делает собственные открытия. Ныряльщики к глубоководным местам кораблекрушения, как бы они ни были дружелюбны, предпочитают работать в одиночку, оставаясь один на один с океаном. В опасных водах это помогает им выжить. А теперь Чаттертон предлагает, чтобы четырнадцать человек стали единым молчаливым организмом. Подобные соглашения никогда не заключались на судах, фрахтуемых ныряльщиками.

На какой-то миг воцарилась мертвая тишина. Некоторым людям было особенно тяжело принять решение, ведь в этом плавании они встретились впервые.

Затем один за другим ныряльщики начали произносить по кругу:

— Я — за.

— Я тоже.

— Я не скажу ни единого лишнего слова.

— Рассчитывайте на меня.

— Мой рот на замке.

Итак, согласились все. Теперь это была только их субмарина!

«Искатель» парил назад к Бриллю на крыльях надежды. Ныряльщики по очереди листали книгу Юрги о немецких подлодках и пытались успокоить себя, выстраивая приблизительно такие предположения: «Мы знаем, что потребуется время на обследование, и оно, скорее всего, будет непростым, но если тщательно все сделать, можно быть уверенными в том, что мы идентифицируем эту субмарину». Однако в глубине души они прыгали от восторга и ликовали. Когда наступил вечер, они дали волю своей фантазии и стали выстраивать теории, объясняющие присутствие их подводной лодки, и в стремительном движении к дому все теории были возможны, каждая идея была вероятна: «Мог ли быть Гитлер на борту этой подлодки? Разве не было слухов, что в конце войны он хотел сбежать из Германии? Может быть, субмарина полна нацистского золота?» Шесть часов спустя, примерно в девять вечера, Нэгл на малом ходу причалил к своей стоянке, и ныряльщики принялись собирать снаряжение.

Один из ныряльщиков, Стив Фелдман, ожидал, когда Чэттертон выйдет из рулевой рубки. Из четырнадцати человек, присутствующих на борту этого судна, Фелдман считался новичком в спорте, имея всего десятилетний опыт. Он открыл для себя подводное плавание в возрасте тридцати четырех лет, после тяжело перенесенного развода. Он так увлекся плаванием с аквалангом, что мечтал стать инструктором, и с недавних пор вел курсы подводного плавания на Манхэттене. Многие из ныряльщиков на борту, включая Чаттертона, никогда не выходили с Фелдманом в море; чаще всего он совершал погружения в курортных теплых водах или за омарами (во время знаменитых набегов капитана Пола Хелпера по средам в водах неподалеку от Лонг-Айленда). Когда Чаттертон шел по юту, Фелдман остановил его.

— Джон, я хочу поблагодарить тебя, — сказал он, — это было крутое погружение. И оно важное, на самом деле важное. Не могу дождаться, когда пойдем туда снова. Я имею в виду, что я очень хочу вернуться, и я хочу сказать тебе с Нэглом спасибо за то, что взяли меня в такое плавание. Это как исполнение мечты.

— Для меня тоже, дружище, — ответил Чаттертон. — Это и есть мечта.

Тайна «Искателя» хранилась почти два часа. Около полуночи Кевин Бренная набрал номер своего близкого друга Ричи Колера, тоже из Бруклина.

В свои двадцать девять лет Колер был одним из самых опытных и отважных ныряльщиков к глубоководным местам кораблекрушений на Восточном побережье. Он был также страстным любителем истории и особо интересовался всем, что связано с Германией. Для Бреннана было бы предательством утаить такие удивительные вещи от своего друга. Колера пригласили бы в плавание на «Искателе», если бы не его натянутые отношения с Чаттертоном. Колер был одним из «парней Стиви», и, несмотря на то, что у него произошел полный разрыв с Белиндой, его отношения с Чаттертоном и Белиндой практически гарантировали, что его никогда не позовут с собой на погружение.