Сели мы на какой-то полянке в лесу. Я был в некотором ошеломлении, что это на меня нашло? Почему я кричал и пел, почему вёл себя, как помешанный?

— Ты попал под действие психогенератора, — объяснила Люба, — я сразу это поняла и поставила себе защиту, а тебя защитить не сумела. Если ты что вобрал в голову, — то остановить тебя практически невозможно. Психогенератор подпитал твои собственные агрессивные комплексы. Так что уж постарайся сам с ними справляться и ставить защиту. И ещё запомни, наша главная цель — не несчастные солдаты, которых гонят неведомо куда, а их погонщики и техника — те самые психогенераторы.

— А как же наша машина и все наши припасы?

— От них ничего не осталось, придётся нам переходить на подножный корм.

С тех пор началась наша странная жизнь внутри наступающей вражеской армии. К счастью, армия двигалась по дорогам, и мы могли спокойно отсыпаться, забившись в глухие заросли в стороне. Утром мы вставали и долго жевали листву деревьев и траву, стараясь набрать силу, в болотах не брезговали и лягушками, а иногда удавалось поймать зайца. Всё это съедалось, конечно, прямо в сыром виде. А затем летели на зов агрессии и войны, как бабочки на огонь. Я так и не научился искусству Любы бесстрастно переносить излучение психогенераторов, видно, агрессивность действительно была во мне самом. Я научился перенаправлять поток своей агрессии с людей на машины, на психогенераторы и тех, кто их применяет. Какой восторг я испытал, когда мы нашли первый из них. С высокого дерева в километре от дороги мы заметили странную машину с антенной на крыше. Моя стрельба тут же увенчалась успехом — полной тишиной и покоем в голове. К своему удивлению, вражеская армия не разбежалась при звуках моих выстрелов, а начала обустраиваться прямо на дороге и укладываться спать.

— У них уже условный рефлекс, — прокомментировала Люба, — как психогенератор выключается, — пора спать. Да и устают они порядком, каждый день маршируя под колпаком своей удесятерённой агрессии.

Пару раз нас пытались засечь армейские колдуны. Так однажды, мы увидели, как солдаты окружили рощу, где мы ночевали, и обкладывают её растяжками с минами. Пролетая в сумерках над их головами, мы видели, как внимательно всматриваются они в темноту, ожидая нашего появления.

— Вон, в той палатке — колдун, — телепатнула мне Люба, — к сожалению, — он меня слышит, но ничего сделать с ним мы пока не можем — не приспособлены птичьи когти и глаза для стрельбы из винтовки, а, тем более, в полёте.

Колдуна мы подстерегли позже, когда колонна уходила от леса по дороге. В тот момент, когда я в него прицелился и мысленно к нему потянулся, — он почувствовал и попытался нырнуть в придорожную канаву, но пуля оказалась быстрее.

Второе столкновение оказалось более опасным, но тут я передаю слово Любе, так как она решила, что я не смогу достаточно хорошо описать это приключение.

Люба

Была поздняя осень. Мы с Радеком устали и вымотались, ночевали, где попало, ели всё, что попадалось на дороге, холодная погода не располагала к купанию, так что грязь уже въелась в кожу, о сексе в таком состоянии даже думать было страшно! А главное, — у нас кончались патроны для знаменитой Радековской винтовки. Впрочем, успехи наши были значительны: уничтожено 8 психогенераторов и около ста человек обслуживающего персонала. Двухсоткилометровый участок фронта остался без психогенераторов. Пора было отправляться домой. Я уже мечтала о бане, так как двухмесячная грязь не оттиралась песком в холодных осенних реках.

И вот тут я услышала зов. Отчаянный зов погибающей души. Мы с Радеком только что с наслаждением расправились с несколькими полунасиженными яйцами, найденными в курятнике и отдыхали под возмущённое квохтание потревоженной курицы.

К ужасу наблюдающей за нами курицы мы превратились в двух кошмарного вида птиц и вылетели наружу. Теперь всё решала только скорость.

— Похоже, они решили укокошить своего, — протелепатировал Радек, — а ты почему-то против?!

— Он же не виноват! И он похож на нас!

— Они почти все невиноваты, а ведь убивают!

На окраине деревни трое солдат вражеской армии похоже собрались устроить казнь четвёртого, лежащего связанным с кляпом во рту. На хлопанье крыльев никто не обратил внимания, и мы со всеми удобствами расположились на крыше соседнего коровника. Радек приспособил винтовку.

— Смотри, бей только в голову! — прошептала я. — Через минуту всё было кончено.

— Ну и чего же ты теперь собираешься делать со спасённым?

— А сколько у тебя осталось патронов, — задала я встречный вопрос. Радек похлопал по карманам и извлёк последний рожок.

— Вот — десяток, да ещё в винтовке — три.

— Значит надо менять тактику. Сейчас как раз подходящий момент. Давай, упаковывай свою винтовку и убирай под крышу коровника. Затем — переодеваемся в одежду убитых — и вступаем во вражескую армию. — Зачем, как ты думаешь, я тебя просила не портить пулями их гардероб?

У Радека от удивления отвисла челюсть, а руки так и вцепились в свою родимую, любимую.

— Да возьмём мы её, возьмём, … на обратном пути, … если живы будем.

Пока Радек прятал винтовку, я спрыгнула с крыши и подошла к спасённому. — Обычный мальчик, тёмненький, безусый. Он с испугом поднял на меня глаза, — и тут же расслабился.

— А не сможем мы, так Роза подберёт! Знаешь же, как она всё чувствует. И сейчас, небось, за нами подглядывает!

Из дневника Розы.

Военные годы.

Я, конечно, нашла записки Любы и Радека под той самой крышей, где они их оставили. Нашла и знаменитую винтовку…, но оставила её на прежнем месте, как предмет уже весьма бесполезный. Впрочем, случилось это через целых пять лет. И не потому, что так уж трудно было всё это отыскать, а потому, что очень много дел свалилось на мои плечи в эти трудные годы. Итак, по порядку:

В то время, как Радек и Люба азартно уничтожали врага, я была в отчаянии, так как понимала, что их комариные укусы не способны остановить огромную армию, и что армия эта неминуемо пройдёт прямо по территории нашего госпитального городка.

Мысленно я следила за каждым их подвигом, переживала за них. Но радость от их удач смешивалась с болью от жестокости их деяний. Я понимала, что магия числа два всё более захватывает их, делая в чём-то похожими на колдуна УЫЫ. Тем временем, я готовилась рожать свою вторую дочурку — мою любимицу Валентину. И вот она родилась. Мой безногий Петруха прыгал от радости на своём баллоне и кричал «браво, бис», — я так поняла, что рожать мне и рожать на бис до конца дней моих….

Люба и Радек, как нарочно, выбрали этот момент для внедрения в чуждую армию для террористической деятельности. Они просто сошли с ума!!! Радек хоть немного знал маразийский язык, побывав в армии. Люба же — ни слова… Но, как ни странно, им везло. Гипнотизируя всех подряд, они благополучно внедрились, затем ночью проникли к командиру и тихо его убили. Вот тут-то и кончилось их везение. Оказывается, их с самого начала «вёл» зам. ком. армии, сам неплохой телепат. И цель его — была избавление от командира, сидевшего, что называется, «у него в печёнках». Кроме того, он мог гордиться, что лично обезвредил трёх опасных террористов — Любу, Радека и спасённого ими солдата, работавшего с ними в одной команде. Осталось только провести показательную казнь… Но сорвалось, из-за мелочи — маленького серого колечка на пальце Радека, с неразборчивой вязью букв по ободку.

— Что это? — спросил зам. ком. у своего специалиста по запутанным делам.

— Это означает, что мы поймали людей Саида, и казнить их не в нашей власти… Грузим их в спец. вагон с ментальной защитой и отправляем в центр, там разберутся…

Так я потеряла мысленный контакт с Любой и Радеком, но, хотя бы знала, что они живы.

Итак, ситуация: я кормлю грудью маленькую Валю, Петруха упрыгал по делам госпиталя. Я, кажется, уже писала, что после свадебной ночи, когда мы с Петей реально летали по комнате, Петруха вознамерился и далее летать в поднебесье, аки птица, но не вышло. Взлетал он максимум на метр, затем плюхался вниз. Набил множество шишек, пока не нашли для него старый автомобильный баллон от трактора. Вот на нём он и приловчился прыгать… Соседские ребятишки дразнили его «деда плюх». Почему «деда», да потому, что волосы моего любимого от всех переживаний совсем поседели… Да, так вот, кормлю я, значит, Валюшку, Петруха мой упрыгал…, а годовалая Полина — одна в кроватке. Слышу, о чём-то она с кем-то разговаривает и смеётся, и этот кто-то ей тоненьким голоском что-то отвечает, а она опять — «Ха-ха-ха-ха!»